ПоэZия русского лета - Максим Адольфович Замшев

class="v">ползла, а после бежала к густой зелёнке,

держала винтовку крепко, так держат сына,

младенца, завёрнутого в пелёнки.

Ей было почти не больно, почти не страшно,

её прикрывали громкие пулемёты,

на палец левее в одном километре башня,

а справа стоят огнедышащие расчёты.

– Ребята, прикройте, я отхожу, ребята! —

Мария кричала и падала навзничь в почву,

и кровь её растекалась, как сок граната.

Мария, моя Мария, шахтёрская дочка.

«Спи, моя дорогая, спи…»

Спи, моя дорогая, спи,

девочка-одиночка.

Спит посреди степи

шахтёрская дочка.

Травы над ней шумят —

дикие, колдовские,

а в небесах кружат

чёрные часовые.

Мы стережём твой сон,

дочь Николая.

Солнце за террикон

к вечеру уплывает,

стелется сизый дым,

воды несёт речка,

страшно ходить живым

по этим святым местечкам.

Спи, моя дорогая, спи

в теле большой планеты.

Пусть твои мёртвые сны

будут о вечном лете.

Старый седой ковыль

пусть тебя колыбелит.

Кто-то зажжёт фитиль,

споёт тебе колыбельную.

Спи, моя милая, спи…

Ещё одна тёмная ночка.

Спит посреди степи

шахтёрская дочка.

«На самой вершине дальнего рыжего террикона…»

На самой вершине дальнего рыжего террикона,

где колокольный звон – музыка из привычных,

они встретятся – отец и дочь, натянут сетку для бадминтона,

а у подножия плещется море – поле пшеничное.

И у них не будет другого занятия, кроме счастья,

и только Донецк с его улицами, проспектами и мостами

навсегда останется с ними, будет их лучшей частью,

навсегда останется с нами – погостами, розами и крестами.

Это память, с которой не стоит бороться, она нетленна.

Я помню звук, с которым стреляют «Грады», ложатся мины.

Но Донецк – это не просто город, это вселенная,

Донецк – это шахтёрские девочки и песня их лебединая.

2017 год

«Я не помню, каким он был…»

Я не помню, каким он был,

больше помню, каким он стал,

то не плащ на нём – пара крыл,

то не кряж под ним – пьедестал.

То не солнце над ним встаёт,

а огромный следящий глаз,

то не воинство шло в поход,

а такие же, среди нас.

И звучал в голове металл,

для металла закон один.

То не кряж под ним – пьедестал

из живых человечьих спин.

И пока мы вот так стоим —

ядовитые, словно ртуть,

я прошу, передай своїм:

ничего уже не вернуть…

«А в Донецке снова гудит земля…»

А в Донецке снова гудит земля,

словно в худшие времена,

только мама считает, что худшее впереди.

Дом – четыре стены, но одна стена

говорит: «Беги!»

Моя мама устала бояться

и устала вот так стоять,

словно вкопанная в беду.

Если вспять пространство

и время вспять,

то не смей подходить к окну.

Это зарево сызнова – не заря,

это зарево – зуб за зуб.

Моя мама, ни слова не говоря,

унимает дрожь, усмиряет зуд.

Ей давно не страшно, она кремень,

серый памятник площадной.

Мама точно знает, она – мишень.

Или кто-то из нас с тобой…

2018 год

«Мой отец мне ночами пишет из другой галактики…»

Мой отец мне ночами пишет из другой галактики:

«Ты хорошо рисуешь, но тебе не хватает практики,

хочешь, я соберу для тебя золотые фантики

от конфет?

Хочешь, пришлю их курьером тебе под утро?

Тончайшие фантики звёздного перламутра,

растолчёшь их в ступке, сделаешь пудру,

нарисуешь велосипед,

на котором по радуге объедешь Евразию и Америку.

Согласись, это пошло бы на пользу такому, как ты, холерику.

Представь, причаливаешь без визы к любому берегу,

говоришь: «Привет!

Я приехала из волшебной страны Терриконии,

я решила, что теперь вы будете её колонией…»

И тебя селят в красивом дворце с колоннами,

окнами на рассвет.

Дарят кисти, краски, холсты и хитрые разбавители,

самого главного живописца приставляют к тебе учителем,

у него на носу два стёклышка увеличительных,

он смешно одет.

Он владеет искусством художественного гипноза,

ты рисуешь войну, а выходит алая донецкая роза,

и дымится кисть твоя, словно бы папироса,

оставляет след…»

2019 год

«Вослед шипели: «Гордячка…»

Вослед шипели: «Гордячка…»

Евдокия – дочь горняка и сама горнячка, —

обушком по-изотовски,

оставляя в земле полости,

на-гора поднимала гору,

поднимала город

с колен, на которые он не стал.

За кварталом квартал, за кристаллом кристалл.

«Крепи, – кричит Королёва-мать, —

мы крепки, нас никому не взять,

не размазать оземь, мы и есть земля,

земля Шубина, земля чёрного короля!»

Под косынкой косы – чёрное серебро.

Евдокия – не женщина, не косточка, не ребро.

Евдокия сама по себе хребет.

Говорила так: «Пашка-то наш поэт,

остальные рифмуют, но не до мяса и позвонков,

а у Иванова гляди, как отскакивает от зубов.

Не вешай нос, лампонос, прославишься через век,

будет время другой войны, будет в розах снег,

но уголь во все времена чернее чёрного, сам мрак.

Что стоишь и топчешься, заходи в барак!»

А в бараке свет изо всех щелей

да углы, что всех углов углей,

уголёк потрескивает в печи.

Сколько же в Донбассе ещё будет сволочи.

2021 год

Тесто

Смотрят дети

на войны отметины.

И ничего не спрашивают.

Сами знают,