Неродственные связи - Лина Манило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Размышляю, параллельно выкручиваю во все стороны руль – пытаюсь любыми способами сократить маршрут к дому Алисы. И пока жму на газ, иногда немножко нарушая правила, оживляю в памяти образ того подозрительного мужика у танцевальной студии. И это не даёт покоя ещё сильнее.
Это как-то связано? Или у меня паранойя? Или жопное чутьё на опасность? Хрен его, просто так не разобраться. Но осторожность ещё никому не помешала.
И ещё. Надо бы узнать, что этот Самохин за товарищ такой. Благо, есть возможность пошурудить в его грязном бельишке, особенно не отсвечивая. И тогда я буду понимать больше.
Я обрисовываю в голове план действий, и мне становится проще. Мои мозги так устроены: мне нужно чётко понимать, по какой траектории двигаться, какую линию рисовать следующей, как выстроить перспективу. Архитектура – моя личная магия и мой способ видеть мир. То, что помогает оставаться в жёстких рамках и не растекаться мыслями по древу.
Но когда я въезжаю в кромешно тёмный двор, паркую машину и набираю номер Алисы, мне отвечает бездушный механический голос. Телефон выключен и это выбивает меня из колеи. Что за?..
Глава 17 Алиса
Такси останавливается на узкой аллейке, что тянется параллельно моему дому, но я не тороплюсь выходить. Сижу, словно меня обмотали невидимыми лентами прочного скотча, опутали тело. Не хочу идти домой, вообще ноги не несут. Это странно и совсем на меня не похоже – я люблю дочь, свою квартиру, которую с такой любовью ремонтировала и обставляла несколько лет подряд. Но сегодня готова просидеть в машине до утра, лишь бы не возвращаться. Дикость какая-то.
Когда-то у нас с Машей были только голые стены и слабо обустроенные квадратные метры. Я всё сделала для того, чтобы наша жизнь с каждым днём становилась всё лучше, и до сих пор продолжаю делать многое, чтобы дочь не чувствовала себя хоть чем-то обделённой.
Но, кажется, выдохлась – устала. Надоело для других, впервые хочется для самой себя.
Вот только от Самохина бы избавиться, чтоб малой кровью, да Маше объяснить, что моя жизнь и моя квартира – не то место, где будут рады её отцу.
– У вас всё хорошо? – молоденький парень за рулём такси, чем-то неуловимо похожий на Самохина в молодости, смотрит на меня участливо. Странно, не нервничает, не торопит меня. Просто ждёт, что открою рот и вылью на него потоки своих неурядиц. Чудной такой.
Всё-таки не перевелись ещё хорошие люди в нашем мире, только… только таксист, у которого и своих проблем наверняка выше крыши, не тот человек, с которым я должна делиться негативом. Потому натягиваю на лицо широкую улыбку, заверяю, что всё со мной отлично, просто устала немного. И расплачиваюсь за проезд, накинув сотню сверху. И пока парень не нашёл сдачи, выскакиваю в густую тьму зимнего вечера.
До подъезда всего несколько шагов, но они мне кажутся вечностью, потому что все фонари почему-то отключены. Темнота настолько плотная, что легко можно заблудиться даже в привычном пейзаже.
Свет, что ли, отключили? И правда, стоит только посмотреть на фасад дома, чтобы убедиться: ни одно из окон не горит. Господи, хоть бы не убиться в такой темноте. Нащупываю в сумке свой телефон – мне нужно включить фонарик, – но аппарат оказывается безбожно разряжен. Жму на кнопку включения, но экран лишь пару раз мелькает и тут же тухнет. На этот раз окончательно. Да что же такое? Не вечер, а фильм ужасов какой-то!
За спиной урчит мотор отъезжающего такси, и вскоре звук тонет в тишине.
Так, Алиса, это просто какая-то авария, просто отключение света, ничего особенного. Впервые в жизни, что ли? Но внутри скребётся какое-то странное предчувствие – будто бы сырой ветер под кожей гуляет, до костей пронизывает. Я ускоряю шаг, параллельно копошусь одной рукой на дне сумки в поисках перцового баллончика, и когда нахожу, тороплюсь к подъездной двери. Почти на финише едва не падаю, поскользнувшись на тонкой снежной корке, хватаюсь за ручку двери и всё-таки попадаю в тёмное нутро знакомого до каждой мелочи подъезда, перевожу дыхание. Чувствую себя участником марафона, а впереди ведь ещё несколько лестничных пролётов и десятки ступеней.
Луч света внезапно рассекает тьму, я громко вскрикиваю, а на меня движется огромная тень. Рука, сжимающая баллончик, становится влажной от пота и очень горячей. И я выставляю её вперёд, почти нажимаю заветную кнопочку, но вовремя соображаю, что это наша консьержка. Господи, вот был бы номер, выпусти я ей дозу перца в глаза. Стыдоба.
Прячу несчастный баллончик в сумку и глубоко дышу, пытаясь успокоить колотящееся от испуга сердце.
– Алиса Николаевна, авария у нас, на подстанции, – торопливо докладывает и светит фонарём себе под ноги. Между нами образовывается круг света, консьержка чем-то позвякивает, бурчит себе под нос неразборчиво, и через пару мгновений протягивает мне что-то длинное и округлое. – Вот, держите.
– Это свечка? – спрашиваю, а консьержка, которая со своим фонарём на перевес кажется ожившим привидением, направляет на меня луч света и энергично кивает.
– Да, надёжное и проверенное веками средство, – хмыкает многозначительно, а я сжимаю свечку в руках. – Давайте подожгу.
Мы никогда с ней не общались, кроме необходимого минимума, но сейчас я проникаюсь неожиданной благодарностью и теплотой к этой немногословной, хмурой, но, как оказалось, заботливой женщине.
– Вот так, да. Горит! – с детской радостью в голосе восклицает консьержка, а я смотрю на крошечное дрожащее пламя с восхищением. Красота!
Чёрт, я ведь совсем не помню, как её зовут. Надо будет потом подарить ей коробку вкусного чая и тортик. Если живой, конечно, до квартиры доберусь.
– Ну, я пошла, – выдыхаю, но вдруг консьержка хлопает себя по лбу, что-то вспомнив, а свет фонаря дрожит и мерцает.
– Я же забыла кое о чём важном! Сегодня приходил мужчина.
И замолкает, будто бы мне приход какого-то мужчины должен о чём-то сказать.
– Недавно совсем, – поясняет слегка раздражённо. – Свет только отключили, и тут он.
