Дыхание бури (Темные небеса - 1) - Дмитрий Виконтов

Впрочем, ночь на Шенарот всегда была понятием относительным.

Первая давно опустилась за горизонт, оставив о себе воспоминания лишь в тепле остывающего песка, а белая точка Второй, размазанная в небольшое пятнышко благодаря спасающему планету от жесткого излучения пылевому поясу системы, продолжала неторопливо скатываться следом. Иногда после захода обоих светил действительно наступала почти полная тьма, но такое случалось очень редко: как правило, один или два спутника успевали взойти над горизонтом. Сегодня же Три Сестры выстроились в почти правильный треугольник, и плыли по темнеющему небу вслед за Второй, отчего каждая тень превращалась в сложную мозаику оттенков, форм, а смешивающиеся с блеском звезды молочно-белые и шафрановые потоки отраженного света ежесекундно создавали невероятно прекрасные картины, игрой теней стирая привычные очертания мира вокруг и тут же созидая его заново.

Столь красивые ночи не часто бывали здесь - и в такие моменты рекомендовалось найти подходящее место, расположиться там со всеми удобствами и наслаждаться великолепным зрелищем. Кроме того, что подобные моменты действительно заслуживали восхищенного созерцания, была и более прозаическая причина: без надлежащего опыта среди постоянно меняющихся, танцующих теней запросто можно было потерять ориентацию и найти себе совершенно лишние неприятности. Так что, рекомендация была весьма здравой с любой точки зрения - другое дело, что я следовать ей не собирался.

Я вообще плевать хотел на все рекомендации и советы!

Пляжи, лагуны, сомкнувшиеся в ровные кольца и вытянутые овалы острова я не считал их и не запоминал. В памяти оставался только скрип песка под ногами, плеск летящих в глаза брызг, соленый привкус на губах. Бег, бесконечный бег по похожим друг на друга островам, светло-желтому песку, по мелководью лагун, стремительные заплывы через проливы - каждый день, от рассвета до заката, пока боль в мышцах не становилась нестерпимой, пока я не падал от усталости на пышущий жаром песок или раскаленные скалы, о которые разбивался прибой. Я не хотел думать, не хотел оставаться наедине с самим собой. Мне хватало кошмаров и тоскливых попыток заснуть, с осознанием того, что совсем скоро проснусь, задыхаясь от липкого, обволакивающего ужаса, и единственным воспоминанием будет странный, отчасти похожий на спираль, узор, тонущий в грязно-серых клубах не то дыма, не то тумана.

И не мог бесцельно бродить по пляжу, не мог смотреть на собственное отражение в набегающих на берег волнах, в отражении на кожухе энергоблока, в каплях воды на деревьях и камнях. После этого мне хотелось вырвать собственные глаза, выжечь их без остатка, отдаться во власть подступающего вплотную безумия, лишь бы не видеть того, во что я превратился - и я боялся, что в один далеко не прекрасным миг у меня не хватит сил, чтобы удержаться на краю.

Может, мне было бы легче, если бы Стражи Небес поступили со мною так, как - по моему мнению - и заслуживали все, так или иначе оказавшиеся связанные со Смотрящими в Ночь. Но вместо этого меня оставили одного, покинули без единого объяснения или приказа. Я был предоставлен самому себе, своим мыслям, своим кошмарам, пустынным островкам и океану.

И, естественно, пронзающему облака шпилю Главного Храма. Где бы я ни был, как бы ни старался игнорировать ее - никак не получалось избавиться от ощущения, что рассекшая горизонт пополам стрела пристально смотрит на меня, следит за каждым моим шагом. Даже внутри лазарета, ставшего моим пристанищем, по мне скользил этот незримый взгляд, выискивающий, высматривающий что-то. Я засыпал во влажном, разбавленном холодным дыханием климатизатора вечернем воздухе, пробуждался от собственного крика спустя всего пару часов - все равно я чувствовал словно липкое, вкрадчивое касание чего-то невесомого, едва заметного. Была ли то моя совесть, укоряющий взор самих Ушедших из запредельных далей Последней Черты или что-то из арсеналов Стражей Небес - я не знал. Совесть на пару с Ушедшими по сему поводу молчала, а Храм равнодушно посматривал на меня, и снисходить до объяснений не торопился.

Иногда я кричал что-то, катался в ярости по песку, швырял подобранные на берегу булыжники, словно мог добросить их до Храма. Иногда мрачно сидел на скалах, ожидая, пока после очередной пробежки утихнет дрожь в ногах и жжение в груди, и смотрел до рези в глазах на Храм. За десять здешних дней я во всех подробностях изучил его: от сливающегося с горизонтом подножия - и до белого огня на вершине.

Огня Траура. Огня, точная копия которого горела в эти дни на вершине каждого храма на каждой планете. Знак скорби, охватившей всю Империю, знак горя и беды.

Х'хиар Империи погиб в катакомбах Сейт-Сорра. Дочь Главы Клана Ищущих Свет Ло'оотишша погибла вместе с ним. В один миг Империя лишилась наследника Руала и наследника одного из самых могущественных Кланов. В один миг войска Империи остались без лидера, что вел их от победы к победе, а Совет Кланов и Ищущие Свет - едва ли не самого перспективного лидера.

Огонь Траура. Огонь Скорби. Огонь Горя. Эти чувства он должен был внушать, всем, кто его видит, о них должен напоминать. Должен... Меня же при виде слепящей звезды на вершине Храма пробирала самая настоящая истерика, обычно заканчивающаяся бешеной, сметающей и без того не очень прочные путы самоконтроля, яростью. Я Х'хиар! Я тушд-руал Империи! Я Тахарансья-рантья! Я живой!

Вот только на свое отражение старался не смотреть: после этого было трудновато поверить во все, в чем я пытался убедить себя. И потому что я не мог ничего вспомнить, после гаснущих во мраке расщелины глаз горропы только вихрь видений, пылающая бездна и серебристое копье, сталкивающееся во мне с багровой спиралью дымчатого пламени. В памяти была сосущая, бездонная дыра, вызывающая почти физическую боль и противное, мерзкое чувство бессилия, обреченности: я хотел, должен был вспомнить, - но, кажется, кроме меня самого мои страдания и желания никого не волновали.

После "прозрения" я очнулся поздней ночью в полном одиночестве. Не было ни Каш'шшода, ни боевых звезд, ни одного килрача на целом островке. Я метался в обманчивом, неясном полумраке, звал их, кричал, требовал... чего угодно. Закончилось все, как и должно было закончиться: рассвет я встретил с болью в горле, сорванным голосом и пустотой в голове. Сколько я провел вот так, смотря куда-то вдаль - знают одни Ушедшие. Мне хватило ума уйти с берега, не дожидаясь теплового удара - и в прохладе лазарета вновь отключился, на этот раз до самого вечера. Вопреки надежде забытье облегчения не принесло, разве что к прочим страданиям добавилось чувство голода.