Мемуары сорокалетнего - Сергей Есин

Такого блистательного результата я даже не ожидал.

Констанция Михайловна вплыла в мой кабинет с видом оскорбленной невинности. Не поднимая головы от бумаг, я перекинул Констанции Михайловне ее объяснительную записку и сказал: допишите фамилии тех, которые у вас были из цехов.

И Констанция Михайловна сорвалась:

— А вы откуда знаете?

— Моя специальность знать все, — сказал я, угрюмо подумав, что иногда надо уметь быть хитрым.

Уже сделав на собрании доклад, вернее, в конце его, я остановился на инциденте, не пощадив здесь ни себя, ни директора. Была, дескать, выпивка, присутствовали кроме Констанции Михайловны и другие товарищи. Констанция Михайловна оказалась сильно выпившей.

— А как другие товарищи? — крикнули из зала.

— Другие товарищи, — ответил я, — добрались до дома своевременно и своим ходом.

— Да все они пьяницы! — опять возник громкий голос из зала. — Надоели со своим пьянством хуже горькой редьки!

— Это кто же пьяница?

— Кто присутствовал?

— Читайте список!

И тут меня осенило. Я достал из папочки объяснительную записку Констанции и прочел: «…кроме меня в вечере в помещении отдела эстрадной музыки принимали участие следующие товарищи…»

Список был неожиданно большой. Двадцать семь человек. Когда прошли фамилии директора, моя, начальников цехов и пошли фамилии женщин из ОТК, мастеров из реставрации, прессовщиц, зал тяжело задвигался.

— Так что же, это и есть пьяницы? — выдохнул сидящий в первом ряду водопроводчик дядя Костя. — Пьяниц настоящих вы но видели.

И тут вдруг последовал взрыв:

— Значит, я пьяница? Значит, Маша Иванова, с которой мы вместе в перерыв пришли, — вскочила маркировщица из эксперименталки Дуся, — тоже пьяница! Да мы же только по кусочку торта съели. Мы же и наперстка не выпили. Так что же вы, Констанция Михайловна, в вашем заявлении всех перечисляете? Чтобы больше было?

— Но ведь заходили в комнату, — оправдывалась Констанция Михайловна, — да я, впрочем, могла и ошибиться.

— Нет, не ошиблась ты, коварная женщина, — Дусю остановить было нельзя, как лавину, — нет, всех захотела втянуть. Да ты не нас подвела! Всю фабрику подвела. И вообще, надоело все это: надоели подарочки от Констанции, надоело, что она по два десятка пластинок тащит прямо из цеха — мне, дескать, в подарок исполнителям. Да пускай она дарит исполнителям за свой счет, а не за счет моего плана! Может быть, и все из этого списка такие, как я, попались? Порядок надо на фабрике заводить, товарищи руководители. Четкости у вас в этом деле нет! Ну даже если и случился грех с бабой — напилась. Накажите ее, премии лишите, выговор дайте, в конце концов, грех, с кем его не бывает, но вот если в свой грех вовлекает всех, полфабрики… Да черт с вами, оставайтесь и лижитесь с этой коварной бабой, а я уйду на завод уборщицей, пойду работать вахтершей в институт. Я абы с кем не работаю, я разборчивая. И потом, вы, товарищ парторг, все говорите, что кто-то письма без подписи в исполком написал, а кто написал? Пусть встанет, признается. Кому это выгодно? Чушь там какая-то: нализалась баба, а вы — коллективная пьянка, а насчет директора вообще чушь. Давно ли другую такую детскую пластинку выпускали? Да у меня ребята ее каждый день слушают. И все рабочие, у кого есть дети, знают: хорошая музыка, хорошая пластинка. Значит, кому-то невыгоден директор. Я с ним детей не крестила, мне он выгоден. Мне для плана выгоден порядок на фабрике, ритм, чтобы матрицы привозили в срок. Ведь я помню, что до него было. Брак идет, уже все горло искричишь, что брак, а тут кто-нибудь из отдела сбыта подкрадывается: «Деточка, ты пластиночки шлепай, не сомневайся, мы их потребителям отправим, а они с Камчатки месяца через два к нам вернутся с рекламацией, это другая статья сметы, а план квартальный мы уже выполним, премию получим. Шлепай, деточка». Такое безобразие мы шлепать прекратили. Я за Констанцию заступаться не буду. И сама, если виновата, накажите. Но за нынешний порядок на фабрике я заступлюсь. И за то, чтобы порядок был крепче, тоже заступлюсь…

Это только опытные люди, не один раз сидевшие в президиумах, знают, как иногда ломается ход собрания. Я только мечтал, чтобы у нас состоялось когда-нибудь такое собрание, чтобы народ выговорился, сломал повседневную инертность. Такие собрания трудно готовить, но если они проходят, они в корне ломают все, после них обратно к рутинной спокойной жизни пути нет. Точно говорят в народе: «Одна голова хорошо, а две лучше».

Коллектив набросал нам с директором и таких проблем, о которых мы и не задумывались. Мы узнали такие оценки, о которых и не предполагали. Наступил момент истины, то мгновение, случающееся в жизни каждого человека и коллектива, когда наболевшее важнее личных связей и нажитой конъюнктуры. Эх, русская душа! Выговориться ей надо, а там хоть трава не расти! Я с радостью наблюдал обычно скромных, молчаливых на собраниях работниц, степенных хитрованов мастеров, наших интеллигентно-сдержанных старушек редакторш. Сколько же они, оказывается, видят, знают, но до поры до времени закрывают глаза, молчат.

Начальник на то и начальник, чтобы мужественно и стойко переносить все турбуленции жизни. Как фрегат в бурю. Куда же это годится, когда начальство дергается и устраивает склоки в подведомственном коллективе? Да и инстанции хороши! Что же это за порядок — показывать документы потерпевшему? Конечно, если извилиной шевельнуть, то можно и догадаться, что к чему, подумавши, можно и без наклона буквочек определить, откуда тянется дымок. Но ведь не только показали письмо без подписи, но еще с собою дали унести в портфеле, разбирайте, дескать, сами, милый балбес. Мельчает век! Куда уплыли тайные времена? Все было шито-крыто. Работали молчаливые комиссии, улыбаясь творили свои оргвыводы. Приходишь в один прекрасный день, а креслице пустое. Стыло поблескивают сиротливые телефоны. Огнедышащие бумаги ждут руководящей, через угол, косой подписи, а бывший хозяин кресла отдыхает где-нибудь на менее руководящей должности. Как же здесь вырастет благосостояние трудящихся, если людей не ворошить. Век расшатался. Но есть еще порох в пороховнице. Есть еще борцы, жива еще не стареющая, энергичная гвардия, способная восстановить распавшуюся связь. Ну так не мешайте, не колготитесь с мелочной правдешкой… Видите ли, демократизм им подавай, объективность. Была пьянка? Была! Был на пьянке директор? Был! Долой директора! Пластинку выпустил? Выпустил! Значит, использовал служебное положение. Чтобы сапожник без сапог? Да врет эта пословица! Где было это? Какой Цюрупа? Какой нарком продовольствия падал в голодном обмороке? Сплошная неприкрытая легенда. А этот белобрысый балбес, видите ли, талант! Видите ли, какие-то Дуськины дети заслушиваются его музычонкой. Где, я вас спрашиваю, критерии? Надо поднимать искусство до уровня творцов! Под детский интеллект подделываемся? Видите ли, бабушки-консерваторки учуяли там искренность интонации, наивно-философское осмысление мира животных и умение с детьми говорить на их языке. Да у них, ветхозаветных, музыкальное мышление еще до-ре-во-лю-ци-он-ное! Допотопное. Видите, ли, у Мясковского они учились, ну, средний композитор. Нашли чем гордиться. Еще бы про Будашкина вспомнили.

Если ты начальник, терпи! Это тебе как налог с должности.

Зачем же на миру, при всех людях каяться, рассказывать, к миру обращаться? Что за дурной демократизм? Было время, когда этот мир и не пикнул бы. А то, видите ли, если одна отсталая Дунька потребовала каких-то фамилий и показать ей письма, то„ нате вам, тут же ей на собрании и подали их. Слыхано ли это! Все тут сгрудились. Каждой и каждому охота на письмо посмотреть, посмаковать тайные директорские дела. А кладовщица Феня и говорит: «Убейте меня, но почерк, девки, знакомый». И я дурак, идиот старый. Точно, ей этот почерк знаком. Этим почерком всегда заполняется бланк-требование с базы «Культтоваров» из Сумской области. В Сумскую область уходят самые дефицитные пластинки, но только проигрывают их в области другой. Я даже похолодел! А вдруг докопаются? Вдруг Феня начнет свои папки с накладными и требованиями перебирать? Старею — одна накладка за другой! Ведь было же у меня правило — никогда «специальным» почерком ничего не писать. Нет, поленился подыскать для этого случая верного человека, пожадничал на бутылку водки для какого-нибудь пьяницы-алкоголика, вот и накладка. Желтый свет в светофоре вспыхнул. Осторожней, ездок! Нет, я, конечно, здесь вида не подал, лицо, как всегда, сделал нейтральным, сдержанным. Но Феня все же на меня поглядела, внимательно поглядела, будто бы приглашая с ней разделить радость узнавания, с ней отгадку искать.

Констанция Михайловна тоже хороша. Кто ее просил вторым списком дополнять свою объясниловку? Стоять надо было, дурьей голове, намертво: не помню, не знаю, пьяна, в конце концов, была, кто-то заходил, а я видом не видывала, слыхом не слыхивала. С кем связалась! Это тебе не интеллигенция, которая из деликатности, чтобы себя в ложное положение не поставить, чтобы лишний раз не сунуться, промолчит. Эти работяги до всего допрут, не постесняются, горлом правду добудут. От них пощады не жди. Осрамилась. Всю теперь ее наизнанку вывернули. Все вспомнили. На пенсию ей? Уходит? Да это же коллективная травля пожилой женщины! Что, у нас в стране много свободных рук? Пенсионеры, которые еще могут работать, должны гулять? А ее высокая квалификация, а три грамоты, которые ей дали в разное время, а опыт? Разве это все надо на свалку истории? Травля, и с попустительства директора. А почему? А потому что на худсовете она была принципиально против «Детского зверинца». Не была? А мы напишем, что была. Это слишком легкая доля — остаться в меньшинстве и не бороться. Так можно и дисквалифицироваться. Мы им заварим новую кашицу!.. С маслом и изюмом. Они, начальнички, еще поскачут, еще попрыгают через веревочку. Одно письмо — в одну инстанцию. Комиссия. Разбор фактов. Бессонница. Плохой аппетит. В другую инстанцию письмо. Как там у вас с давлением? Принимаете элениум? Это очень слабо. Пейте триоксазин или мепробамат. В критических ситуациях. Главное — хороший сон. Жалуетесь на желудок? Колит, язва? Волнение часто приводит к язве. Не волнуйтесь. Старайтесь держать себя в руках. Курить надо бросать. В критических ситуациях надо беречь сердце. Оно первое сдает. Больше гуляйте, спите при открытой форточке, обтирайтесь по утрам холодной водой. Опять комиссия? Не волнуйтесь. Разве вы пережили только одну? Сгинет, все пройдет. Будьте бодрее. А мы готовим новое письмецо. Где там моя ручка за тридцать пять копеек? Ну уж дудки. Второй раз я не попадусь. Возникновение стереотипа на меньшем количестве ошибок и называется интеллектом. Довольно шарикового чуда. Куплю себе пишущую машинку, сменю в мастерской шрифт на крупный — так читать легче — и за работу. Век прогресса, ничего не поделаешь.