Последняя схватка - Мишель Зевако

В отличие от Кончини Леонора в тот первый день почти не оставляла Флоранс одну. Галигаи пустила в ход тысячу маленьких хитростей, чтобы проверить, знает ли девушка имя своей матери. Впрочем, Леонора почти не сомневалась, что Флоранс все известно. Однако уловки не помогли: девушка ничем себя не выдала. Убедило ли это Леонору Галигаи в том, что Флоранс ничего не подозревает? Вряд ли: глаз у супруги маршала был наметанный. Она сразу почувствовала, что любовь к якобы неизвестной матери пронизывает каждое слово, каждый жест юной красавицы, светится в ее очах. И Леонора тут же успокоилась. Она поняла, что если Флоранс знает правду, то скорее вырвет себе язык, чем скажет хоть одно слово, которое сможет повредить се матери. И Галигаи не ошиблась…

Она настолько уверилась в дочерних чувствах Флоранс, что на второй день предложила ей:

— Не считайте себя пленницей. Вы можете спокойно ходить по Лувру и, если захотите, — даже гулять за стенами дворца. Но если вы действительно любите мать, вам лучше не покидать этих покоев.

— Почему, мадам? — удивилась девушка.

— Потому что это то же самое, что взять кинжал и собственной рукой вонзить его ей прямо в сердце, — мрачно заявила Галигаи.

Она произнесла это таким тоном и с таким выражением лица, что Флоранс сразу ей поверила. Задрожав от ужаса, девушка твердо пообещала:

— Я не переступлю порога этой комнаты!

— Ну, это уж слишком, — возразила Леонора со слабой улыбкой, — вы можете свободно пользоваться будуаром и гостиной — это мои личные апартаменты.

— Я не буду выходить из этой комнаты, так спокойнее, — повторила Флоранс.

— Что ж, как вам угодно, — пожала плечами очень довольная Леонора, скрывая свою радость за маской полного безразличия.

Галигаи не сомневалась, что девушка сдержит обещание, и все же на всякий случай установила за ней тайное наблюдение. Настолько тайное, что Флоранс ничего не заметила… Да она и не покидала комнаты, в которой протекали дни ее добровольного затворничества. Если бы девушка попыталась выйти, то сразу поняла бы, что она — настоящая пленница. Но ей и в голову не приходило нарушить данное Леоноре слово.

Забыла ли Флоранс Вальвера, своего суженого?

Нет. Она все время думала о нем. Но к встрече с ним вовсе не стремилась. И даже твердо решила скрыться от него, если он ее вдруг разыщет. Такое поведение влюбленной девушки может показаться странным и непонятным. Но его нетрудно объяснить.

Сохраняя внешнее спокойствие, Флоранс тем не менее прекрасно осознавала, в какой опасности находится, оказавшись рядом с отцом и матерью, которые с самого рождения обрекли свою дочь на смерть. Девушка знала, что жизнь се висит на волоске. Она почувствовала это в тот самый миг. когда мать велела ей следовать за собой.

И, все отлично понимая, Флораис покорно пошла за королевой, хотя, если вы помните, жених и пытался остановить возлюбленную. Вальвер тоже знал — и, может быть, даже лучше, чем Флоранс, — как она рисковала, полностью отдавая себя во власть своей невероятно эгоистичной матери: ведь чудом спасшаяся дочь была живым свидетельством бесчестия королевы, и та видела в девушке смертельного врага.

Если бы Вальвер нашел Флоранс, то даже против ее воли вырвал бы любимую из когтей неотвратимой смерти. Но девушка не желала, чтобы ее спасали… Она готова была поплатиться жизнью, но удовлетворить жгучее любопытство, заставившее ее сказать, что ей интересно, «как с ней поступит мать». Эти слова означали на самом деле, что Флоранс хотелось убедиться, хватит ли у ее матери духа снова обречь на смерть дочь, которой она один раз уже вынесла страшный приговор,

Почему же это юное создание, которому сам Бог велел дорожить жизнью, с самоубийственным упорством подвергало себя чудовищному риску? Мы вынуждены смиренно признать, что не можем этого объяснить. Как не беремся объяснить и беззаветную любовь Флоранс к матери, которую девушка должна была бы скорее ненавидеть, как без обиняков заявила Марии Медичи Леонора Галигаи. Мысли и чувства иных возвышенных натур столь утонченны, что повергают более заурядных людей в совершенное изумление и не поддаются никакому анализу,

Мы твердо уверены лишь в одном: обожание, с которым Флоранс относилась к матери, было чистым и бескорыстным, к нему не примешивалось ни одной задней мысли. Девушка прекрасно понимала, что мать не может признать ее, как это сделал отец: французская королева не смела во всеуслышание заявить о своем позоре. Флоранс было ясно, что мать ее обязана сохранять в глазах подданных свою честь незапятнанной — и потому никогда не назовет дитя своей любви дочерью, даже без свидетелей, даже тайно… Флоранс безропотно соглашалась с этим. Она не была честолюбивой. Но девушка страстно желала дождаться от королевы хоть одного слова, взгляда или жеста, доказывающего, что материнские чувства не до конца умерли в ее сердце и что, будь она скромной горожанкой или бедной крестьянкой, она бы не задумываясь приняла дочь в свои объятия.

Ни о чем другом Флоранс и не мечтала. Эта чистая и трогательная надежда заставила ее пойти на смертельный риск и добровольно отказаться от свободы, которой девушка дорожила, как никто другой: ведь красавица росла на воле, никому и ничему не подчиняясь…

Медленно тянулись томительные дни, а мечта, во имя которой Флоранс сама принесла себя в жертву, все никак не сбывалась. Девушка ни разу не видела матери: та не приходила к дочери и не звала ее к себе, словно решила навсегда оставить Флоранс в руках маркизы д'Анкр.

А Леонора, как мы уже говорили, навещала девушку каждый день и порой подолгу беседовала с ней. Благодаря этим частым встречам между женой и дочерью маршала д'Анкра установилась даже некоторая близость, хотя они и не могли симпатизировать друг другу: у Флоранс было слишком много причин не доверять Леоноре, к тому же девушка прекрасно понимала, что внебрачной дочери вряд ли стоит рассчитывать на особую благосклонность супруги своего отца. Ласковые улыбки Леоноры сначала не вызвали отклика в душе Флоранс. Девушке было ясно, что это притворство, с помощью которого Галигаи пытается проникнуть в ее тайну. Но Леонора не изменила отношения к Флоранс и тогда, когда осознала, что ничего не добьется. И девушка была ей за это благодарна.

Что же касается Леоноры, она возненавидела Флоранс еще тогда, когда видела в ней лишь соперницу. И продолжала ненавидеть, узнав, что красавица — дочь Кончини. Только ненависть эта стала чуть менее жгучей. К несчастью, теперь к ней примешивался страх. Флоранс, дочь Кончини, была для маршала еще опаснее, чем уличная цветочница Ландыш, любви которой он домогался. А если над Кончини нависала какая-то угроза, Леонора действовала гораздо решительнее и беспощаднее, чем в тех случаях, когда ею двигала самая лютая ненависть.