Госпожа удача - Чигиринский Олег

Он поднял пистолет, прицелился.

Глеб посмотрел на обреченную глупую птицу, на охотничий прищур Виталия и ощутил почти непреодолимое искушение что есть силы врезать по этому прищуру. И непреодолимое отвращение к себе — знал, что не врежет.

Бичом ударил выстрел. Голубь вскинулся, завалился на спину и, планируя, как кленовое семечко, медленно упал в соседний двор.

— Класс! — выдохнул кто-то.

Благоговейная тишина не была больше нарушена ничем. Деев, самодовольно улыбаясь, отсалютовал Говорову пистолетом.

— Ты промазал, — внезапно сказал Глеб.

— Что? — не понял Деев.

— Ты промазал.

— А чего голубь свалился? — удивился наивный Васюк.

— У него шок.

Смех, который рассыпался вслед его словам, обескураженная физия Деева — все это немного его утешило.

Немного.

— Мы не можем брать пленных, Гия…

— О, черт! — простонал сквозь зубы Козырев… — Ой, да что ж ты делаешь!

Хикс делал то, что был должен делать: срезал с него брюки, чтобы как следует наложить повязку на рану, которую Верещагин по причине спешки просто прижал перевязочным пакетом. Голая спина штабс-капитана блестела от пота, как и побелевший лоб Володьки. Анальгетик, видимо, еще не подействовал, ничего не попишешь — кровь нужно остановить, каких бы мучений это Володьке ни стоило. А кровь течет, как будто губку выжимают, и перевязочный пакет уже пропитался насквозь, и руки Хикса в ней по самые запястья…

Здесь все делали то, что и должны были делать. Один Георгий не знал, куда девать взятого в плен спецназовца.

Вслед за Артемом он вошел в здание административного корпуса.

— Помоги мне притащить это кресло в генераторную, — сказал ему Верещагин.

— Ты что… — не понял Георгий, — Ты собираешься положить Володьку ТАМ?

— Есть другие предложения?

— Здесь! В комнате отдыха! В любом из кабинетов!

— И как ты объяснишь советским, почему он ранен? С кем, по-твоему, мы перестреливались?

— Ты что, хочешь сказать, здесь еще кто-то будет?

— Может быть, и нет. А может быть, да.

— Из-за твоего «может быть» Козырев должен провести оставшийся день в одной каморке с трупами?

— Гия, мне это решение нравится не больше, чем тебе. Но другого выхода у нас нет.

— Спрячь его в аппаратной, если тебе так хочется его спрятать.

— Тратим время. — Верещагин снял с кресла матрас, оставив голый никелированный каркас.

— Почему? — крикнул Георгий. — Чтобы не нервировать твоего осваговца?

— Нет. — Верещагин обернулся. — Но если советские здесь появятся, офицеры захотят получить доступ в аппаратную. И я дам этот доступ. И хватит трепаться, в конце концов!

Берлиани грязно выругался по-грузински и подхватил мебельный скелет. В коридоре он встретил Сидорука, разматывающего пожарную кишку. Нужно отовсюду смыть следы крови. Чтобы никто не узнал про маленькую комнатку в замке Синей Бороды. Девять трупов, один пленный и один раненый.

Пригнувшись, он вошел в дверь генераторной, бухнул железку в угол. Рядом Артем разложил матрас. Удобное ложе для Володьки. На мертвецов, в конце концов, можно не обращать внимания. Володьке, прямо скажем, будет не до них…

Он уже не стонал, притих. То ли вошел в ступор от боли, то ли подействовал морфин, который вколол Верещагин.

Вколол не раньше, чем разделся. Правда, разделся он довольно быстро. Не запачкать одежду кровью чертовски важно, потому что в ближайшее время действительно Бог знает, кто на них может свалиться, и все следы нужно как можно быстрее уничтожить.

О нет, он очень умело ввел морфин, у него была легкая рука, и в его глазах темнела отраженная боль, но Георгий знал: кто бы из них ни упал раненый, Арт действовал бы точно так же: он все равно сначала вспомнил бы о том, что следы необходимо уничтожить, а концы — спрятать в воду…

— Нести его? — спросил Хикс. Томилин стоял на подхвате…

— Погодите, — сказал Верещагин. — Мы ничего не забыли?

«Забыли — подумал Георгий. — Ничего, сейчас он вспомнит…»

— Твой пленный, Гия. Где он?

— Здесь. — Князь кивнул на дверь в генераторную.

Спецназовец был связан и еще не пришел в себя — Берлиани очень крепко саданул его по голове…

— Это хорошо, — сказал Арт. — Хорошо, что он здесь…

— Ты что… — Берлиани сглотнул. — И впрямь собираешься…

— Мы не можем брать пленных, Князь.

«Лучше бы я его убил, — подумал Берлиани. — Лучше я сам, в бою, чем Арт — вот так, сейчас, полуобморочного, как барана…»

— Ты не можешь так поступить, — прошептал Георгий.

Артем снял свой «стечкин» с предохранителя. Поднял голову, посмотрел на Берлиани. Показал на распростертое у стены тело Даничева.

— Могу.

— Это подло.

— Сейчас идет подлая игра. И я буду самым подлым человеком на свете, если это поможет мне выиграть.

«А все-таки ты болтаешь. Тянешь время».

— Ты не должен этого делать! Мы солдаты, шэни дэда, а не шкуродеры! Есть Конвенция, и мы должны ее соблюдать!

Верещагин наклонился к сброшенной одежде, вытащил из кармана своих брюк «беретту» и протянул ее Георгию рукоятью вперед.

— Останови меня.

Не оглядываясь, он вернулся к пленному, связанному по рукам и ногам, приходящему в себя и пытающемуся поднять разбитую голову.

Пленный был, наверное, их ровесником, рыжим парнем с вытянутым крестьянским лицом, на высоком лбу выписан наследственный авитаминоз…

…Осторожно, даже как-то нежно Арт прижал его голову к полу, к каменной плитке, приставил дуло «стечкина» к затылочной впадине, задрал куртку спецназовца, накрывая его голову и свою руку, и плавно, как учили на занятиях по стрельбе, нажал на спуск…

Тело дернулось один раз. Арт поднялся, на куртке спецназовца начало быстро проступать темно-красное пятно.

Берлиани как стоял, уронив руку с пистолетом, так и продолжал стоять.

Артем прошел мимо него.

— Несите Володю, ребята. У нас все готово.

— Погоди… — Георгий сглотнул. — Нужно их чем-нибудь закрыть.

— Верно. Ту ковровую дорожку, что мы убрали из коридора… давай развернем ее…

По долгу службы Востокову приходилось бывать и в камерах смертников. Та, в которой его поместили сейчас, была самой комфортабельной из всех виденных и известных понаслышке — с приличным туалетом, душевой кабинкой, удобной откидной койкой, журнальным столиком, креслом и телевизором. Окон не было — камера находилась в подвале, на одном из скольких-то подземных этажей этой таинственной дачи, — но на недостаток свежего воздуха и света жаловаться не приходилось: прогулки ему разрешали. Небольшой дворик, обнесенный трехметровой стеной, бассейн, шезлонги… В Москве еще стоял холод, загорать не получалось, но вода в бассейне была соленой и подогретой. Настоящая морская вода.