"Скажи мне, что ты меня любишь..." - Эрих Ремарк

Всего тебе наилучшего, беспокойное сердце! Мы вне времени, и мы молоды, пока верим в это! Жизнь любит расточителей!

Эрих Мария Ремарк из Порто-Ронко (лето 1948 г.)

Марлен Дитрих

MDC 157

Милая, я хотел было дать Коту телеграмму, но вдруг забыл ее нынешнюю фамилию[76], — называть ее по-прежнему «Мантон» было бы именно сейчас «почти что» оскорблением,[77] — вот почему я посылаю ей письмо через тебя…

Ах, милая, — никогда нельзя возвращаться! В прежние места, к ландшафтам — да, всегда, но к людям — никогда! Я здесь за 10 лет превратился в легенду, которую стареющие дамочки по дешевке, за десять пфеннигов, пытаются разогреть — омерзительно. А когда десять пфеннигов истрачены, они хотели бы, удовлетворенные, пойти спать — а ведь сколько еще золота на улицах. Ты — чистое золото! Небо в множестве звезд, озеро шумит. Давай никогда не умирать. Будь счастлива, а я пойду умру на ночь…

Марлен Дитрих из Нью-Йорка (12.09.1948)

Эриху Мария Ремарку в Порто-Ронко

[Штамп на бумаге: «Отель „Плаза“»] R-C 3B-51/009

Воскресенье

12 сентября 48 г.

Мой милый,

грустное воскресенье — солнце в Central Park сияет, как фиакр, по радио итальянские песни, а дома нет даже «утешения огорченных». Я много думаю о тебе. Часто вижусь с Торбергами и готовлю у них. А вообще нет никакой работы, и вот уже несколько дней как я не видела «бэби». Когда Мария уехала в Канаду, я две недели была совсем одна. Конечно, здесь сейчас ужасно пусто.

обнимаю тебя тысячу раз

Эрих Мария Ремарк из Парижа (почтовый штемпель на обратной стороне конверта 13.10.1948)

Марлен Дитрих в Нью-Йорк Отель «Плаза»

[Штамп на бумаге: «Отель „Ланкастер“»] MDC 177–178

Только мужчина, бесстрашно противостоящий своим воспоминаниям, способен невозмутимо, будучи при этом внутренне взволнованным, ступить в ту же комнату, в которую — в другой жизни! — в широком, свободном, колышущемся платье из тропических бабочек ворвалась однажды некая Диана из серебряных и аметистовых лесов, вся в запахах горизонтов, вся дышащая, живая и светящаяся. И вместо того, чтобы жаловаться, испытывая вселенскую ностальгию, он пьет старый коньяк, благословляет время и говорит, все это было!

Скоро я вернусь, слышишь, похитительница детей, — нагруженный пережитым, как пчела нектаром…

я сидел за каменным столом под акациями, не ведая забот, однако в глубокой задумчивости; все было правильно, и все было хорошо, и я часто передавал тебе приветы, и забывал тебя, и находил вновь, мир был открыт перед нами, и дни были калитками в разные сады, и теперь вот я возвращаюсь обратно…

Марлен Дитрих из Нью-Йорка (13.11.1948)

Эриху Мария Ремарку в Нью-Йорк

[Штамп на бумаге: «Отель „Плаза“»] R-C 3B-51/010

Суббота

Ноябрь 13/48

Любимый,

я пыталась застать тебя, но тщетно. Надеюсь, тот факт, что ты не отвечаешь, означает, что ты следишь за собой — и, значит, здоров. Девушки уверяют, что ты свои «пилюли» принимаешь, — значит, ты, скорее всего, не настолько болен[78], чтобы даже по телефону не разговаривать. Я еду в Вашингтон и в пятницу на следующей неделе вернусь.

10000 поцелуев

Эрих Мария Ремарк из Нью-Йорка (после декабря 1948 г.)

Марлен Дитрих в Нью-Йорк, Отель «Плаза» (?)

[Штамп на бумаге: «Отель „Амбассадор“»] MDC 460–463

Вчера вечером я, милая, получил твои фотографии, и похоже на то, что ветер времени тебе нипочем; можно подумать, что все это снято в Берлине, еще до коричневого девятого вала, и где-то, вот-вот, я увижу тебя на фоне бара «Эден». О Кифера! О халкионийские дни!

Как все цвело! Как блестели белые бабочки орхидей в блеклые парижские ночи! А свечи цветущих каштанов во дворе «Ланкастера»? А вино в отеле «Пирамиды» во Вьенне? «Ланчия», вся изъеденная молью, снова нашла себе место в Порто-Ронко. Эта моль принялась даже за мотор. Но он, мой верный автомобиль, 18 лет от роду, будет приведен в полный порядок. Нельзя же позволить ему умереть столь постыдной смертью.

А ванные, полные цветов! А свет поздних вечеров! Козий сыр и вино «вуврей». И «Весь Париж» — «Tout Paris». Мы сидели там и не догадывались, как мало времени нам отпущено. Все цвело вокруг, а на каменных столах лежали фрукты, и Равик приветствовал рапсодиями утро, когда оно беззвучно приходило в серебряных башмаках. И старик со светлячками в бороде там был. Мы опьянялись самими собой. (А иногда и коньяком.) Ника стояла на всех ступенях нашего будущего. Сейчас она, молчаливая, стоит в музее «Метрополитен», но иногда, когда никого поблизости нет, она возьмет да и взмахнет быстро крыльями. (Этому она успела научиться у летчиков.) Мы были так молоды. И нам было хорошо. Мы любили жизнь, и жизнь отвечала нам бурной взаимной любовью, быстро давая то, что можно было еще дать перед бурей.

В моей комнате целый ворох гиацинтов. Снаружи подмораживает, а здесь их сладкий аромат омывает картины на стенах и безжизненные лица маленьких китайских танцовщиц и музыкантш. Они играют какую-то призрачную, сверхъестественную музыку, — старую бесконечную песню о былом, о делах тысячелетней давности, о том, что умирает все и что ничто не умирает. Древо мечты пустило свои корни на всех звездах.

С наилучшими пожеланиями! Оставайся нашей радостью!

Эрих Мария Ремарк из Нью-Йорка (наверное, в начале 1949 г.)

Марлен Дитрих в Нью-Йорк, Отель «Плаза»

[Штамп на бумаге: «Отель „Амбассадор“»] MDC 606

Какая прелестная упаковка для знака внимания с непривычно прикладным назначением! Целительный крем в лепестках роз — красивее просто быть не может. Тысячу раз спасибо тебе, о многообразно унимающая боли…

Марлен Дитрих из Нью-Йорка (01.04.1949)

Эриху Мария Ремарку в Нью-Йорк

[Штамп на бумаге: «Отель „Плаза“»] R-C 3B-51/004

Не солить!

только gesteamt[79]

Я подумала: вот придешь ты домой и захочешь, наверное, чего-нибудь горячего. Целую…

Позвоню позже.

Эрих Мария Ремарк из Нью-Йорка (предположительно 02.04.1949)