Последний резерв - Игорь Подгурский

Прямо перед своим лицом разведчик снова увидел черное орудийное жерло бронемашины боевого охранения. Сердце тоскливо екнуло, неприятно засосало под ложечкой. В ту же секунду в небе неожиданно появилась громадная летучая мышь, безостановочно нарезая круги. Ее тень размазанным пятном лихорадочно носилась по земле. Внезапно она стремительно спикировала и плавно опустилась на обломок скалы. И тут он увидел, что это не летучая мышь, а генерал Фогель, начальник кадетского корпуса. Генерал откашлялся и хриплым голосом вкрадчиво осведомился:

— Мала-адой человек, разве я вас этому учил? Смотрю, вы неплохо потрудились за последние дни. — В каждом слове звучал укор.

— Человек должен иметь мужество принимать мир таким, какой он есть. Каждый должен сам сделать свой выбор. Слабым нет места под солнцем. Останутся только сильные. Сильные духом. Тот, кто помогает противнику, сам становится нашим врагом, — на одном дыхании выпалил Райх. Он даже во сне робел перед начальником кадетского корпуса.

— Юноша, а вам не кажется, что бездумное выполнение приказа сродни преступлению? — Фогель говорил тихо, почти не разжимая губ.

Лейтенант почувствовал себя неуютно. Слова бывшего начальника вызвали глухое раздражение. Он не любил противоречий. По его шкале ценностей все было ясно и понятно. Живой враг — плохо, мертвый — хорошо. Все предельно просто, без всяких заморочек, которые можно по-разному толковать. Не найдя, как подостойнее возразить, он ответил строкой из детского стихотворения, неожиданно пришедшего на ум:

— Я не боюсь тебя, злодей. Моя душа чиста, как ясный день.

Старый генерал покачал головой:

— Прискорбно! В придачу ко всему, чувство юмора не пострадало, а это плохой знак.

— Они не знают, что такое долг!

— Но ты-то, надеюсь, понимаешь значение этого слова, не так ли?..

Асмус угрюмо молчал. Старик совсем запутал его вопросами.

— Налицо проблемы с душой — это минус. Но зато в стрельбе, рукопашной схватке и скрытном перемещении на местности тебя трудно превзойти — плюс. — Складывалось впечатление, что старик разговаривает сам с собой. — Если не делать добрых дел, душа потихоньку засыпает. Чем глубже и дольше сон, тем труднее проснуться.

Ни звание, ни власть, ни офицерский денежный оклад с высоким коэффициентом надбавок за участие в боевых действиях не были для Райха решающими мотиваторами в службе. Ему нравился сам процесс. Процесс лишения жизни других людей. При этом он не был ни садистом, ни маньяком. Правда, в этом лейтенант никогда и никому бы не признался. Даже самому себе. Что бы человек ни делал, он все может оправдать. Регулярно проводимые психотесты быстро выявят любое патологическое отклонение от нормы. Еще у него было особое интуитивное понимание воинского долга. Какое? Он и сам не смог бы толком объяснить.

На гражданке он давно попал бы в тюрьму на долгий срок. И это в лучшем случае. Здесь же, в армии, все наоборот: награды, почет и уважение. Асмус окончил военное училище всего два года назад, а на плечах уже три ромбика. Звание лейтенант первого класса он получил досрочно. Молодой офицер успел повидать на своем коротком веку столько грязи и ужасов, что хватило бы на взвод ветеранов. Но службой в спецвойсках он был доволен. Война стала для него родной стихией, в которой он чувствовал себя комфортно. Райх был рожден для войны. Не каждый человек может похвастаться, что он находится на своем месте в жизни, нашел дело по душе. Уж кто, как не старый генерал, должен был его понимать?

Фогель хотел что-то добавить, но закашлялся. Он замахал руками, превратившимися в перепончатые крылья. И без разбега взлетел в небо.

«Даже не попрощался. Ну и ладно! Хорошо еще, что не обозвал дураком», — с обидой подумал лейтенант и проснулся.

Было тихо, двигатели не ревели. Бронетранспортер стоял неподвижно. Колонна прибыла на место. Динамик в десантном отсеке прохрипел команду:

— Все из машин!

Можно было вылезать. Их встречали…

Поначалу отчету командира разведывательно-диверсионной группы лейтенанта первого класса Райха не поверили. Но в армейском управлении специальных операций все подлежало перекрестной проверке. Получив данные от других разведчиков, командование возликовало. Район, где действовали охотники, напоминал одно огромное кладбище. Задание было многократно перевыполнено. Масштаб действий одной группы впечатлял.

Без посторонней помощи спецназ был не в состоянии устроить подобный марафон смерти. Медики в один голос твердили, что при таких запредельных нагрузках у человека снижается способность воевать и убивать, а главное, принимать оптимальные решения.

На резню, учиненную в поселке, закрыли глаза. Победа оправдывает средства. Действия горстки солдат были выше всяческих похвал.

Штабные офицеры — похитители чужих побед — в этот раз ни на что не претендовали. Хотя обычно бывало иначе. Если операция проходит без сучка и задоринки, значит, она прекрасно спланирована оперативным отделом штаба. Чуть что не так, виноваты тупые солдафоны-исполнители, безответственно отошедшие от тщательно продуманного плана боевого задания.

Старшее командование кровавых подробностей знать не хотело. Вдаваться в мелочи — это ниже генеральского достоинства.

«Молодцы, парни! Все бы так воевали, давно разобрались бы с этой сраной планеткой!»

Им говорили добрые слова, обещали что-то дать, к чему-то представить. За спасение летчиков со сбитого аэробота. За уничтожение лагерей и баз повстанцев. За освобождение пленных из разгромленной колонны. А им хотелось нормально выспаться и не видеть снов, в которых снова и снова оживали картины боев.

На спецназовцев было страшно смотреть: худые, как скелеты, с заострившимися носами и черными кругами под глазами. Форма болталась на них, как на вешалках. Все поголовно не могли спать до тех пор, пока медики не вкололи им лошадиную дозу релаксантов.

А потом начались допросы…

На этих перекрестных допросах члены спецгруппы упорно не признавали своей вины. В сотый, а может, в двухсотый раз утверждали, что не уничтожали мирных жителей, а сражались с повстанцами. По ним вели огонь и пытались убить, но они первыми убили всех. Военные следователи сделали вывод, что у парней не все в порядке с головой после затяжных боев в джунглях. Обследование показало, что психически бойцы здоровы. Почти здоровы. «Почти», потому что все без исключения периодически слышали женские голоса.

Командир разведывательно-диверсионной группы хлопал глазами, силясь понять, что от него хотят. Разве он сделал что-то неправильно? Враг уничтожен! Район зачищен! Потом Райх попытался задушить следователя. Впоследствии офицер долго извинялся, оправдывая вспышку гнева:

— Мне так сказал голос. Проще сделать, как она говорит, а то не отвяжется.

Его боевой заместитель без долгих разговоров послал всех куда подальше. Общаться согласился только после того, как ему принесли распечатанную на принтере картину давно позабытого художника седой древности Верещагина «Апофеоз войны». Он долго вздыхал, рассматривая цветную репродукцию, где груда черепов с кружащими над ней воронами громоздилась посреди выжженной солнцем пустыни.

— Обскакал меня, зараза, — поделился он со следователем сокровенным. — Но здесь нет правды жизни.

— О чем это вы? — вкрадчиво поинтересовался военный дознаватель.

— Откуда в пустыне вороны, это же лесные птицы! — тыкая пальцем в картину, завизжал сержант. — Гнусная ложь! Я был первым! Я-а-а!

На этом короткий диалог с заместителем командира спецгруппы закончился. Он замкнулся в себе и не собирался отвечать на вопросы даже старших по званию. Вопиющее нарушение субординации для старого служаки.

Сержанта поместили в палату повышенной комфортности. Стены и потолок были обиты термопластом. Мягкий и прозрачный материал идеально гасил звуки и не позволял пациентам нанести себе увечье. Пятнистый камуфляж полевой формы заменили на белый балахон с магнитными петлями на поясе, обшлагах и штанах. Одетые в такую одежду при внезапном впадении в буйство фиксировались санитарами при помощи дистанционного брелока. Чтобы обездвижить по рукам и ногам, не приходилось даже входить в палату.

В последнее время вспышки гнева все чаще и чаще случались с заместителем разведгруппы. Хотя это в джунглях он был сержантом и членом самой результативной боевой команды. В госпитале он, по словам врачей, надолго прописался на втором этаже в отдельной палате. На втором этаже неврологического отделения госпиталя размещали и лечили самых буйных.

В палату, отделанную термопластом, он попал на следующий день после того, как ему показали репродукцию древнего художника. Он начал заговариваться. Навязчивая мысль была одна.

— Надо достроить пирамиду из черепов. — Охотник за партизанами ткнул пальцем в низкий потолок. — Ее вершина будет прятаться в облаках.