Тусовщица - Анна Дэвид

class="image"> Когда мы подъезжаем к «Пледжс», я поражаюсь, какую фантастическую работу проделали сотрудники реабилитационного центра, чтобы придать ему обыденный и даже несколько деревенский вид. Это заведение, с обшарпанной гостиной, двориком для курящих, загаженным переполненными пепельницами, грустным «лечебным» кабинетом и раздолбанной баскетбольной сеткой, больше походит на лагерь в Йосемите, в котором мне как-то довелось побывать и после которого прошло еще двадцать лет всевозможных передряг, — чем на лечебницу для звезд. Мне нравится, что здесь нет и намека на роскошь. Я бы не выдержала, если бы это походило на шикарный круизный лайнер, где у бассейна возлежат компании звезд с великолепными телами.

В холл вприпрыжку входит улыбчивый мужчина лет сорока с чем-то и представляется Томми, добавив, что он будет моим консультантом. Интересно, кто их назначает и по какому принципу? Может, какой-нибудь регистратор-знаток, просмотрев мои данные, думает: «Гм… журналистка, проблемы с кокаином, много курит… может, Томми?» Что-то в его внешности заставляет меня испытать мгновенное облегчение, поэтому можно считать, что он мне понравился, хотя меня немного начинает воротить от его жизнерадостности.

— Вы здесь уже когда-нибудь были? — спрашивает он меня в тот момент, когда я отрываю окровавленный заусенец, который теребила с начала осмотра больницы.

— Здесь? — переспрашиваю я. И, осмотревшись, добавляю: — Вы имеете в виду в этой комнате?

Томми разражается диким гоготом.

— Ах, как же я люблю новичков, — говорит он. То, как он смотрит, напоминает мне одну сумасшедшую, проповедовавшую здоровый образ жизни в больницах.

Тут в комнату заходят несколько весьма потрепанного вида типов: мексиканец в футболке с надписью «Вам не нужно починить водопровод?» и нервный лысый мужик, которому самое место было бы сидеть где-нибудь на автобусной остановке с бутылкой в коричневом бумажном пакете в руке.

— Джоэл, Стэн, познакомьтесь с Амелией, — орет Томми. «Джоэл» он произносит с сильным придыханием, как «Хоэл».

Стэн подходит ко мне шаркающей походкой, не отрывая глаз от пола, а Джоэл сверлит взглядом, в котором скользит похотливая ухмылочка. И хотя я в ужасе от своих товарищей по несчастью, я понимаю, что мне не мешало бы с ними подружиться, поэтому улыбаюсь и протягиваю Джоэлу руку. Стэн продолжает смотреть в пол, вытянув руки по швам, к нему я не подхожу.

— Добро пожаловать, — говорит Джоэл, игнорируя мою руку, а вместо этого обхватывает и так крепко прижимает к себе, что исходящая от него вонь, видимо, навсегда теперь въестся в мои ноздри. Я уверена, что Томми сейчас оттащит от меня этого отвратного типа и скажет ему, чтобы он перестал домогаться женщин. Но, взглянув на него, я вижу на его лице лишь милую улыбку, будто мы с Джоэлом — очаровательнейшая пара из всех, которые он когда-либо видел.

Пока я пытаюсь вырваться из объятий Джоэла, Томми продолжает мне улыбаться.

— Ох, Амелия, — говорит он. — Совсем скоро вы научитесь принимать любовь.

Я злобно смотрю на Томми, но он либо ослеп, либо невменяем, потому что широченная улыбка с его лица не исчезает. Мама осматривается с таким видом, будто сейчас к ней может кто-нибудь подскочить и вырвать у нее сумочку, и в данном случае я вполне понимаю ее страх.

— Итак, Томми, — говорит она голосом, в котором слышится крайняя степень беспокойства. — Нам нужно в аэропорт, а то мы опоздаем на самолет.

— Да-да, — отвечает Томми, переводя взгляд с меня на маму. — Она здесь в надежных руках, не переживайте. — И бросает взгляд на часы. — Группа начинается через пять минут, так что попрощайтесь, и я провожу Амелию. Вещи свои она распакует попозже.

Мама меня обнимает, папа стоит со слезами на глазах, но я сейчас совершенно не в состоянии разделить их эмоции, потому что у меня слишком много вопросов. Какая группа? Это ведь такое абстрактное понятие. Мне хочется немедленно прочесть Томми лекцию о том, что он ни словом не упомянул, чем конкретно мне сейчас придется заняться, и что следует быть более осторожным в выборе слов, чтобы не привести человека в ужас. Но теперь уже папа заключает меня в объятия, и я упускаю возможность что-либо сказать.

— Пока, Амелия, — говорит мама. — Будь умницей. — Обнимая ее, я чувствую, как она дрожит. Мне в голову вдруг приходит мысль, что должно быть ужасно — девять месяцев носить ребенка в своем чреве, потом растить, преодолевая бесконечные трудности, и все ради того, чтобы в итоге привезти свое чадо в какой-то обшарпанный реабилитационный центр, где ему придется близко общаться с такими ребятами, как Джоэл и Стэн. И в следующую же долю секунды я чувствую, что вот-вот разревусь от стыда и раскаяния. Но я делаю шаг назад и выпрямляюсь.

— Со мной все будет в порядке, мама, — успокаиваю я. — Обещаю.

Папа с мамой идут по направлению к выходу, потом оборачиваются, чтобы помахать мне. Мое сердце буквально разрывается на части. Помнится, когда меня впервые привели в детский сад и мама собралась уходить, я никак не хотела выпускать ее руку. Воспитательнице Сью пришлось, в конце концов, выдернуть мою руку из маминой, после чего я долго и безутешно рыдала. Конечно, уже в тот же день я начала вовсю играть и веселиться, но именно такие переходные моменты мне всегда давались нелегко.

Я машу вслед их удаляющимся спинам, и, когда мама снова оборачивается, чтобы послать мне воздушный поцелуй, Джоэл кладет свою жирную ручищу на мое правое плечо.

— Не переживайте, мистер и миссис Амелия! — кричит он. — Я о ней позабочусь!

«Группа» — это сокращенное наименование «групповой терапии», которая начинается с того, что каждый называет свое имя, а потом произносит слово «алкоголик» — в точности как в этом до нелепости скучном фильме с участием Фэй Данауэй. Потом Томми призывает людей «делиться своими проблемами», что в данном случае означает нытье о том, как нам хочется употребить. Под «употреблением», судя по всему, подразумевается все: алкоголь, героин, обезболивающее, в общем, что угодно. Обдумав все, я чувствую сильнейшее желание переговорить с главой «Пледжс» по поводу этой идиотской привычки, от которой, судя по всему, страдают они все: машинально произносить слова, не несущие никакой смысловой нагрузки. Сказал, и все. Я представляю себе, как сейчас буду что-то говорить, но понимаю, что у меня отнялся язык в прямом смысле этого слова. В детстве меня считали очень стеснительной. Не помню, правда, чтобы я чувствовала себя таковой настолько, насколько мне об этом долдонили, и мне это ужасно не нравилось. Я мечтала стать общительной, уверенной в себе и открытой задолго до того, как узнала