G.O.G.R. - Анна Белкина

— Вы мне всё часы обещали, за службу… — ныл Поливаев. — А вы? Всё судите и судите! Совсем уже засудили!

В опорном пункте Подклюймухи стояло оживление: дружинники ещё ночью задержали какого-то матёрого разбойника, который грабил на улице всех, кто попадался под руку. Разбойник был очень зол, махал громадным кухонным ножом, но дружинники смогли повалить его и освободить от страшного ножа. Нож теперь покоился в пакетике на столе участкового, а разбойник, закованный в наручники, ёрзал на стуле и что-то пьяно бухтел помощнику Подклюймухи, охраняемый двумя дружинниками.

— Вот, этих ловите, а не меня! — подал голос Поливаев, когда его проводили мимо кабинета в изолятор, и показал пальцем в сторону бритоголового громилы, который дёргал скованными сзади руками, пытаясь порвать стальную цепь.

— Цыц, Поливаев! — в который раз цыкнул на него Подклюймуха. — Иди уже, или действительно, суд схлопочешь!

— Вот, как вам помогать! — Поливаев едва не плакал, когда Подклюймуха затолкнул его в свободную камеру. — Замуровали, демоны! — взвизгнул алкоголик и обречённо добавил: — Опять…

Оставив Поливаева в «номере», Подклюймуха повёл Серёгина и Сидорова к Максюте Свирееву. Раньше Свиреев сидел в камере с Сорокиным, но Подклюймуха Сорокина выпустил, и Свиреев остался один. Он очень тихо сидел и не шевелился на своих нарах. Когда к нему пришли гости в виде Петра Ивановича и Сидорова — Свиреев поднял на них покрасневшие от алкоголизма глаза, но не узнал ни Серёгина, ни Сидорова и опять уставился в пол.

— Номерок… — возмутился было Сидоров тем, что Свиреев-Шубин, которого они допрашивали и гипнотизировали не одну неделю, так проигнорировал их обоих.

— Чш! — шикнул Пётр Иванович, подозревая, что Свирееву отшибли мозги точно так же, как и Зайцеву. — Надо бы его к нам привезти и Ежонкову показать.

— Ежонков дрыхнуть будет до полудня… — проворчал Сидоров.

Свиреев покладисто встал с нар и продвинулся к выходу, стоило Серёгину подтолкнуть его.

— Уво́дите? — осведомился Подклюймуха.

— Уводим, — согласился Пётр Иванович.

— Э, наручники на него надвиньте, а то он сейчас смирный, шо корова, а потом — как понесётся! — предупредил Подклюймуха, запирая дверь опустевшей камеры.

Сидоров надел на Свиреева наручники, а Свиреев даже не роптал, а покорно подставил руки.

В кабинете участкового продолжали допрашивать увесистого грабителя, а Сидоров, поглазев на него из-за приоткрытой двери, отметил, что сей бандит мог бы стоить целых сорока разбойников. Интересно, если устроить поединок, кто выиграет — этот здоровяк, или Генрих Артерран??

Никто не знал, что стальная цепь, пленившая толстые ручищи громилы, имела слабое звено. Наручники были неновые, порвать их пытались уже не раз, но крепкая цепь выдерживала. Однако вода усердно точит камень, и наручники тоже имеют свой срок годности. И этот срок истёк. Громила рванулся, и расшатанная за годы службы цепь с лязгом разорвалась. Здоровяк внезапно вскочил на крепкие ноги, схватил табурет, на котором сидел, и прыгнул к дружинникам, размахивая табуретом перед собой и сверкая стальными браслетами в свете одинокой лампы. Дружинники не ожидали, что будет битва — один получил табуретом по лбу и грохнулся на пол, а второй — перепугался и трусливо сбежал в коридор, столкнулся с Петром Ивановичем, едва не сбив его на вытертый линолеум. Помощник Подклюймухи растерялся, замешкался, а громила уже был тут как тут. Отшвырнув табурет, он залепил помощнику зуботычину и, когда тот, хлюпнув, осел — выхватил из его кобуры табельный пистолет. Подклюймуха ринулся, было, в кабинет на перехват, но застопорился на месте, потому что громила с грохотом выстрелил. Учасковый был бы уже застрелен, если бы не Сидоров. Сержанта вновь охватило то непонятное чувство, которое он испытал прошедшей ночью в парке — для Сидорова вдруг застыло время, и он увидел полёт пули. Стремительно скакнув, Сидоров сшиб Подклюймуху с ног и оттолкнул вглубь коридора. Пуля громилы врезалась в дверной косяк, отколов щепу. Громила медленно-медленно — но только для Сидорова медленно — взвёл курки и наводил пистолет снова. Пока он возился — сержант прыгнул опять и на скаку засветил бандиту в челюсть. Даже сам Сидоров не ожидал, что его удар окажется настолько мощным, что швырнёт столь увесистого преступника через стол и повергнет в глубокий нокаут. Побеждённый, бандит издал стон и разжал ручищу с пистолетом. Победитель Сидоров подобрался к нокаутированному крепышу, окинул его удивлённым взглядом и с ужасом заметил, что не видит цвета. Всё вокруг казалось Сидорову чёрно-белым и каким-то странно плывущим, будто бы он смотрел сквозь воду. Сержант испугался, а потом — вдруг подкралась тошнота на пару с головокружением. Сидоров зашатался, зажмурил глаза, но не упал, потому что всё прошло. Открыв глаза, сержант увидел, что всё на месте: и цвета вернулись, и плавать перестало. Подклюймуха и Серёгин опасливо выглядывали по обеим сторонам дверного косяка и таращили на Сидорова глаза, до краёв наполненные изумлением и неким едва ли, не мистическим страхом. Апатичный Свиреев сидел на полу у дальней стены. Помощник Подклюймухи держался за подбитую челюсть, а свободной рукой помогал встать дружиннику, на лбу которого вздувалась исполинская шишка.

Серёгин вполз в кабинет на четвереньках — забыл встать, объятый удивлением и ужасом одновременно: ведь ему на миг почудилось, что Сидоров сделался таким же, как монстр-тень из-за печки Потапова.

— Саня? — прошептал он и только теперь заметил, что стоит на четверых — когда Сидоров глянул на него сверху вниз.

Сержант был удивлён и растерян не меньше Серёгина — он сам недоумевал, как это у него так вышло? Свалил такого борова одним ударом… К тому же, прыгнув, Сидоров в один скачок покрыл расстояние около шести метров… Нет, так не бывает, так может сделать разве что, Супермен или… «милиционер Геннадий» из «алкогольных опусов» Поливаева.

— А-а, — протянул Сидоров, ошеломлённый своим ударом, который мог быть достоин Ильи Муромца и сшибить с копыт целого мастодонта. — Он… побит…

— Эй, Сидоров, ты меня спас! — это из-за косяка выпростался, отпихнув дверь, Подклюймуха. — Не, вы поняли? Кузякин! — крикнул он пострадавшему своему помощнику. — Моськин, живой? — осведомился участковый у подбитого дружинника.

— Уууу, — буркнул Кузякин.

— Ыыыы, — захныкал Моськин.

Пётр Иванович отринул мистику, поднялся на ноги и сказал Подклюймухе, что нужно вызывать скорую помощь. Подклюймуха суетился, суетился по кабинету, подбивая мебель руками и ногами, споткнулся о разбитый крепышом табурет.

— А, ну, да, скорую! — выдохнул он раскатистым басом, подбираясь к телефону.

Бандита-крепыша выносили из ОПОПа на носилках. Он не приходил в сознание, врачи подозревали сотрясение мозга. Кузякина и дружинника Моськина тоже отправили в больницу. Челюсть Кузякина оказалась вывихнутой, а у дружинника тоже могло быть сотрясение. Сидоров топтался на улице, бестолково пялясь на белую, расчерченную красными полосами карету скорой помощи и пинал сломанную зажигалку, которая случайно попалась ему под ноги. Если бы Сидоров курил — он бы уже выкурил, наверное, сигарет шесть, а то и семь. Пётр Иванович вывел из ОПОПа Свиреева-Шубина и усадил его в служебную машину. Свиреев не сопротивлялся и молчал, на лице у него не возникло ни одной эмоции.

— Саня, чего ты там стоишь? — крикнул Серёгин Сидорову. — Поехали!

— А, да, да, — пролепетал Сидоров, бросив быстрый взгляд на свой правый кулак, в котором с недавних пор поселилась какая-то страшная сила.

Когда Серёгин и Сидоров привезли Свиреева в отделение и повели в изолятор — оказалось, что из не столь отдалённых мест уже привезли Кашалота. «Большой Динозавр» сильно обмельчал: он шёл под крепким конвоем из четырёх человек, худой, с обвисшими неопрятными усами, одетый в какие-то коричневые тюремные обмотки. Кашалот исподлобья глянул на Петра Ивановича и потопал дальше по серому коридору изолятора, потому что один конвоир подпихнул его резиновой дубинкой в отощавшую спину. В изоляторе был и Недобежкин. Милицейский начальник бдительно следил за тем, как Кашалота определяют в камеру. Увидав, что Пётр Иванович и Сидоров тоже кого-то ведут — он скосил на них глаза и проворчал:

— Кого там у вас ещё чёрт подкинул?

— Шубина, Василий Николаевич, а вернее — Свиреева, — ответил Серёгин, подтолкнув Свиреева перед собой. — У Подклюймухи сидел.

— Ага, — кивнул Недобежкин. — Садите в четвёртую, там пусто. Ещё один преступник нам не помешает. Допросим его после Кашалота.

Белкин отпер Серёгину четвёртую камеру, и бывший верхнелягушинский комбайнёр был определён на нары. Оказалось, что по соседству с ним, в пятой, заключён Сумчатый. Пётр Иванович узнал его по голосу — Сумчатый выл: