Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

в той самой «башне узника», когда она собиралась на свой странный бал. Не была она ни постаревшей, ни потускневшей, а была очень взрослой женщиной, совсем молодой, но лишённой и намёка на юношескую придурь в зеленовато-синих глазах, и расплывчатости в окончательно устоявшихся чертах лица. Она была даже красивее, чем та девочка-вдова и мать-кукушка в одном лице, она была матерью уже настоящей и женой по-настоящему счастливой. О чём бы она с ним ни препирались хмурой порой предосеннего утра. Она вновь нарядилась в своё новое платье. Её окутало бирюзовое шелковистое счастье. Недоделки были очевидны только для неё, а внешне их не было заметно.

Явление дракона

Ландыш обернулась и увидела своего любимого дракона, лежащего на постели и ждущего её.

– Иди же ко мне! – сказал он требовательно, распахивая свои ручищи в ожидании. – Разве тебе не надоело играть в игру, которая давно истончилась и начисто лишена аромата подлинности?

Она легла к нему без всякого испуга, не ощущая никакого перехода от яви к бреду, если это был бред. Он облапил её достаточно грубовато, сильно, но это был его неповторимый стиль ласк.

– Ты прилетел ко мне с Ирис? – спросила она.

– Какая разница, с Ирис, с Ландыш, с Земли. Разве ты сама не поняла того, что твой аватар устал от навязанной игры? Он жаждет обрести свою уже подлинность, а надоевшие картонные декорации пусть охраняет и украшает тот, кто не наигрался.

Ландыш провалилась в его разгорячённые объятия, сжимаемая им, вовсе не с бредовой очевидностью осязая его родное и желанное существо. – Это же измена… – пробормотала она.

– Какая ж измена может быть, если ты обнимаешь родного мужа?

– Да ведь у меня трое сыновей от другого!

– Так и оставь их миру, давшему им часть своего химического вещества для воплощения. Значит, они здесь были необходимы, если появились. А тебе чего тут делать?

– Я лично из себя самой начертала химическими формулами их будущие тела, строила их в течение девяти месяцев из клеточных кирпичиков. Меня мутило, меня распирало изнутри, и я становилась как тыква в своём объёме. Через родовые муки я дала им жизнь. Разве я знала тогда, когда родилась Виталина, что рожать так больно? Мне в первый раз и не было больно. Я даже не помню, как всё тогда произошло. А тут нет ни нашего медицинского отсека в звездолёте, ни универсального робота, ни Вики.

– Ну что, моя последняя жена-дочка, летим отсюда? Или остаёшься тут до старости? А она, увы, не отменяема. Алгоритмы такой вот жизни уже не перепрограммируешь по своему хотению. На Земле пытались, а выводили чудовищных лабораторных гомункулов, обряжая их в пластиковые тела вечно юных дев и мужей. Отчего-то душа во время такой вот процедуры испарялась куда-то, да и ум часто отлетал вслед за нею.

– А ты, собственно, кто?

– Вопрос неправильный. Ты отлично видишь, кто я. Всё дело в том, что за иными масками прячутся заурядности, проще те, кто и сами есть лишь разовые поделки. Потому они всего лишь статисты в спектакле жизни. А за иными скрыты божественные сущности. Им тоже бывает охота развлечься, опустившись до трёхмерного уровня с высоты своей многомерности. Ты же любила плавать в своём мелком и родном океане на «Бусинке», где уподоблялась рыбке, не будучи ею. Или Кук-Ворон всю жизнь летал, как оно и положено птице, но птицей он не был. Мы тоже любим даже в своей краткосрочной жизни-игре уподобляться тем, кем не являемся. Виталина играла в принцессу, Костя летал птицей над горами, рискую сломать себе шею, а Руднэй играет в повелителя планеты, не понимая, что человек является им лишь очень частично, в незримом содружестве с теми, кто скрыт за декорациями. Конечно, никто не лишает человека воли и самовольства, иначе это был бы не человек, а болванка. В том-то и интерес, азарт. В преодолении чужих замыслов в отношении него лично, в разрушении того, что ему противно, в сотворении своего уже мира, в созидании чего-то такого, что не пришло в голову самому его творцу. Смысл жизни в обогащении совокупной матрицы самой Вселенной. Ей тоже необходим рост, развитие, самосовершенствование.

Ландыш прижалась к нему ещё сильнее, охваченная желанием получить то, в чём отказывал ей Руднэй. – Подари мне дочь!

– Разве я уже не подарил тебе дочь? – спросил он насмешливо, играя ею, но отнюдь не давая желаемого. – Разве ты была тогда благодарна?

– А что если ты – моё безумие?

Он встал, и она увидела его в том самом костюме космического десантника, каким он и явился ей в звездолёте матери Пелагеи. – Так летим? Или останешься со своим безумием наедине? – Он подвёл её к окну и раскрыл его. Ветер, как долго ждущий, чтобы ворваться в чужое обиталище хитник, ворвался внутрь, и Ландыш задохнулась от его внезапного холода и его мощи. Бирюзовые рукава-крылья взметнулись вверх. Длинные волосы, отросшие за десять лет до уровня талии, не убранные в причёску, также зашевелились, уподобившись экзотическим перьям. Она глянула вниз и повторно задохнулась. От взошедшего и набравшего яркость светила макушки деревьев казались объятыми холодным и шелестящим пламенем. Синий горизонт набухал как океаническая волна, пытающаяся выйти из своего ограничения. Она даже услышала далёкий и зовущий шелест океана, лежащего за той чертой. Она ощутила восторг при мысли, что полетит над его вздымающейся гигантской водяной грудью, дразня сверху своей недоступностью для его зева-пучины.

Дракон обнял её, прижав к себе, и она увидела большие радужные крылья, развернувшиеся за его спиной. Он поднял её с лёгкостью как картонную безделушку, сжал, и она поняла, что ей уже не вырваться, а бояться того, что он уронит, не стоит. Не произойдёт такого.

– Ну что, моя птица-странница? – спросил он, – тебе страшно?

– Значит, я умерла для Паралеи навсегда?

– Можешь и передумать. Время пока есть.

Ландыш ощутила избавление от его сжатия, но одновременно ей стало очень холодно и одиноко. Её сотряс озноб, – Нет! Я хочу с тобою… Чтобы навсегда…

Припозднившиеся подруги

Ифиса и Рамина стояли у входа в башню. Ифиса никак не могла отдышаться после поднятия сюда своего грузного душевместилища по нескончаемому количеству ступеней. Она не хотела даже мысленно именовать себя телом. Она никогда себя физическим объектом, отдельным от души, не ощущала. Душа была не отделима от тела во всякую минуту и стойко сносила все испытания, насылаемые на неё физикой своего носителя.

– Уф! Уф! Ну и высота! – пропыхтела она, обращая свой взор на ближайшие пологие вершины, поросшие диковатыми зарослями, а