Жизнь волшебника - Александр Гордеев

прямиком пронзить на самолёте или извилистой змейкой проползти на поезде.

Облака, оставшиеся внизу, отсвечивают, рассеивают солнечный свет, а если взглянуть вверх, то

небо там густо-синее. Боже, да там ведь уже просто темнота! Там уже и нет ничего…

В самолёте всё слишком уж миниатюрно: маленький столик, небольшие порции обеда,

крохотные вилочка и нож в целлофане, тесное пространство, сидеть в котором можно только

сжавшись. Быть скованным при таком свободном, стремительном полете! Вроде бы и

цивилизация, но больно уж какая-то экономная, пока ещё не щедрая и не для всех.

Соседке с жёлтыми сухими волосами, заряженной жаждой общения почти так же, как самолёт –

энергией при взлёте, не везёт и с попутчиком по правую руку. Серьёзный мужчина в возрасте,

похожий чем-то на директора школы, увлечён книгой из библиотеки фантастики. Что-то

фантастическое, кстати, читает и женщина на переднем месте. Отчего всюду фантастика? От того,

что реальность, настоящее не нравится?

Роман случайно бросает мимолётный взгляд на свою попутчицу, и этого оказывается

достаточным для её включения. Выясняется, что сама она из Подмосковья, а ездила к невестке в

Забайкалье. Раньше невестка тоже жила в Подмосковье, а потом оставила её сына и с ребёнком

уехала домой. Вот бабушка и ездила на внука взглянуть. Совсем не подумав о том, что её попутчик

может быть забайкальцем, женщина сообщает Роману о том, какой плохой климат в Забайкалье,

какие там порядки, какое никудышное продуктовое обеспечение, которое она тоже, вроде бы,

относит к особенностям погоды и климата. А уж про невестку и говорить нечего – в той и вовсе

ничего хорошего нет – халда, да и всё. Но главный её грех состоит в том, что она не хочет жить в

Подмосковье.

– А ведь я всё знала наперёд, – сокрушается попутчица. – Когда сын собирался жениться (он

там служил), я ему сразу сказала: не бери в жёны никого из тех мест. Ты её потом не удержишь.

Она, в конце концов, всё равно домой убежит. . Они все там такие. Так оно и вышло.

Роман не может слушать её без улыбки. Чем больше москвичка (или точнее, подмосквичка)

ругает Забайкалье, тем больше он наполняется гордостью за него: да, мы, забайкальцы, такие, что

любим место, в котором живём, несмотря на то, что оно такое неласковое и пока что не очень

приспособленное для хорошей жизни.

– Вот вы ругаете Забайкалье, – замечает он, – но почему же ваша невестка вернулась туда?

– А, дура, да и всё, – махнув рукой и даже отвернувшись, отвечает женщина.

«Ну, тогда и я дурак», – удовлетворённо отмечает про себя Роман.

Выслушав попутчицу, ему приходится кое-что поведать и о себе. Услышав, что он летит учиться

в Москву, то есть, конечно, только поступать, соседка смотрит на него с недоумением.

– А не поздно?

– В самый раз, – отвечает Роман. – Образование надо получать лишь после того, как поймёшь,

кто ты такой и где от тебя больше толку.

– Но сколько же вы собираетесь жить?

– Ну, где-то лет так … восемьдесят девять.

Женщина смотрит, отклонившись от него так, что ложится спиной на читающего «директора».

– Это я точно знаю, – добавляет Роман. – Я умру своей смертью где-то примерно в двадцатых

числах января.

– Что ж, вы меня успокоили, – неожиданно говорит попутчица, – вообще-то я самолётов боюсь,

но сегодня мне, видно, бояться нечего…

* * *

471

Кажется, почти мгновенно очутившись магией Аэрофлота в столице, Роман обнаруживает, что

его страх заблудиться и потеряться был напрасен. Купив в киоске карту Москвы, он минут

пятнадцать сидит, соображая куда и на чём надо ехать, и уже через два часа оказывается в

нужном месте, даже ни у кого не справляясь.

Всем, сдающим документы в институт, предлагается ещё заполнить анкету. Молодая женщина,

пробежавшая глазами листок Романа, смотрит на него с уважением.

– Вы служили в пограничных войсках – это очень хорошо, – говорит она. – Студентов, которые

служили, у нас немного. Но вы пропустили вот эту графу, давайте подпишем. Вы комсомолец?

– Нет, не комсомолец.

– Член партии?

– А что, это имеет какое-то значение?

– Конечно. А как же! – почти доверительно восклицает женщина. – При поступлении это будет

учтено. Ведь это же исторический факультет.

– Ну, тогда поставьте прочерк. Мне партийные льготы не нужны.

Она разочарованно, почти как на несостоявшегося жениха, смотрит на него и, вздохнув, ставит

прочерк.

Документы сданы – получено направление в общежитие. Вечером, уже в четырёхкоечной

комнате общежития, Роман, оглядываясь на промелькнувшие сутки, просто не верит, что в

двадцать четыре часа влезло столько событий, впечатлений и километров.

В комнате ещё трое ребят. Смешно, что все они щупленькие и все в очках – это что, типичный

образ историка? Знакомясь, все сообщают, откуда кто приехал: Омск, Таллинн, Ленинград.

– Пылёвка, – говорит Роман.

Они, воспитанные и деликатные, понимают, что, судя по его одежде и говору, это название села,

но ничего не уточняя, лишь согласно кивают очкастыми головами, будто зная, что такое Пылёвка. В

общем, деревенский он тут один. Горячо, как сообщникам, пожимая их интеллигентные лапки,

Роман огорчён тем, что они куда младше его – недавние школьники. Им бы вообще-то на очное

отделение поступать, но они считают, что на заочное проще – конкурс меньше. «Да, для вас,

умников, меньше, а для нас получается больше».

Разговоры в комнате, конечно же, о предстоящих экзаменах и о самой истории. Бог мой, как они

начитаны, как много знают, как сыплют датами! Выясняется, кстати, что двое из них будут

поступать сюда уже второй раз. Один для того, чтобы сдать иностранный язык, целый год

занимался на специальных курсах. Да как же с такими конкурировать? Они же, прощупывая друг

друга, пытают разными вопросами. Роман слушает их, едва не открыв рот. В их разговор он не

может вставить и слова, потому что у него этого слова попросту нет. Смешно, но за какие-то

считанные минуты ему становится очевиден провал всего своего предприятия. Конкурс среди

таких абитуриентов ему не выиграть. А тут, скорей всего, большинство таких. Дома ему надо было

не на стрижке мантулить, а из-за учебников головы не поднимать. Но опять же, если б не стрижка,

так и денег на поездку не заработал бы. И что же делать? Собирать вещички и – домой? Ну, это уж

совсем трусливо. Засесть за учебники и всё выучить? Смешно.

Не вступая в разговор, Роман сидит, погружённый в нелёгкие рассуждения. Надо принять какое-

то решение, выработать тактику дальнейших действий. А может быть, сделать проще? Ведь всё-

таки он в Москве. Когда ещё будет