Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Хорошо, если б это были только наговоры.

Да,

Кому про молодца известно,Сколь в нем душонка легковесна?Кто про его красотку знает, —Коварная, что замышляет.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава восемьдесят четвертая

Вечнозеленой соснойсвой век живет отнюдь не каждый:Ее рожденье — чудный плодслиянья Неба и Земли.К ней, чистой, словно к роднику,всяк тянется, томимой жаждой;Грязь мира к ней не пристает,худое — от нее вдали.Достойных женщин много есть:та благонравна, та невинна;Но непорочная вдова —звучит достойней всех похвал.Все долголетия хотят,секрета жаждут жизни длинной.Тем, кто хотел бы долго жить,я б доброй славы пожелал.[1577]

Так вот. Пригласила однажды Юэнян старшего брата и стала держать совет. Она решила исполнить обет, который дала умирающему Симэнь Цину, — совершить паломничество на вершину горы в области Тайань и помолиться божественной Матушке.[1578] У Старший посоветовал сестре припасти благовония и свечи, раскрашенные изображения божеств с конями на цветной бумаге и всяческую жертвенную снедь, а Дайаню с Лайанем, которые должны были сопровождать хозяйку, велел нанять лошадей.

Юэнян разместилась в теплом паланкине. Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Сунь Сюээ и падчерице был дан наказ хорошенько присматривать за домом и вместе с кормилицей Жуи и служанками беречь сына Сяогэ.

— Пораньше запирайте внутренние ворота, — продолжала она, — и без надобности из дому не отлучайтесь. — Юэнян обернулась к Чэнь Цзинцзи: — А ты в женские покои не ходи. Вместе с приказчиком Фу у ворот сторожи. Я же к концу месяца вернусь.

Пятнадцатого утром Юэнян возожгла жертвенные деньги. Вечером она отвесила поклон перед дщицей покойного Симэня, за трапезным столом простилась с сестрами, передала ключи от дома и кладовых Сяоюй и сделала последние распоряжения.

На другой день рано, в пятую предутреннюю стражу, Юэнян двинулась в путь. Сопровождавшие ее брат и слуги ехали верхами. Домашние вышли проводить за ворота.

Стояла глубокая осень. Дни были короткие и холодные. За день паломники проходили по шестьдесят, а то и по семьдесят ли. С наступлением сумерек останавливались на ночлег в гостиницах или на постоялых дворах, а с утра опять пускались в путь. Всю дорогу над ними висели серые тучи, жалобно кричали в небе улетавшие гуси. Деревья стояли голые, кругом царило уныние. Все навевало на путников непреоборимую тоску и грусть. Вот и стихи, в которых говорится про У Юэнян — как, исполняя данный мужу обет, совершала она это паломничество через далекие горы и заставы:

Она в стремлениях тверда,И благородна, и горда.Паломничества дав зарок,Его исполнит в должный срок.

Однако хватит пустословить. Не станем больше говорить о пути.

Через несколько дней достигли они области Тайань. Перед ними вдали возвышалась Великая гора — Тай.[1579] Действительно, это была первая гора во всей Поднебесной. Основа ее уходила в землю, вершиной своей она касалась самого сердца небес. Расположилась она в пределах земель Ци и Лу.[1580] Грозен и величествен был ее вид!

С наступлением вечера У Старший подыскал гостиницу, где они переночевали, а с раннего утра начали восхождение на Великую гору к монастырю. В этой обители из века в век приносились все полагающиеся жертвы, правители всех династий совершали благодарственные молебны у жертвенников Небу и Земле. Как первый храм почитался монастырь.

Только поглядите:

Возвышается храм на Великой Тай-горе. Ее кряжи могучие держат и землю и небо. Досточтима вершина сия — всех святынь во главе. С балюстрады заоблачной если вглядеться, то предстанет вдали и западный предел — река Мертвящая вода — Жо-шуй.[1581] и восточный — бессмертия приют Пэнлай[1582]. Высший пик, венчаемый причудливой сосной, укрыт густыми облаками или туманом редким. Ввысь устремились башни и террасы. К ним, кажется, солнце само — ворон золотой парит, расправив крылья. Простерлись к небу ярусами хоромы и палаты. Сюда, мнится, луна — яшмовый заяц скачет во всю прыть[1583]. Резные балки, узорные стропила. Отливает голубизною черепица и алеют стрехи. Пестреют фениксами двери, сверкают яркие перегородки, переливаясь будто желтый флер. Свисают узорные парчовые ленты с расшитых рыбами занавесей. Издали взглянешь на изображение святого — и кажется с глазами Шуня, бровями Яо в пляске застыл увенчанный короной с девятью кистями. К божественному лику присмотришься поближе — с плечами Тана и спиною Юя, в порфиру облачен[1584]. Вот дух девяти небес[1585] с книгою учета душ умерших, увенчан шапкой-лотосом, в шелковый халат одетый. Вот святой мудрец в халате желто-красном, препоясанный поясом из ланьтяньских самоцветов[1586]. Расположилась слева свита украшенных яшмовыми шпильками в туфлях с жемчугом, а справа — другая — несущих с лиловыми шнурами золотую печать. Трепет внушает величественное сооружение! Стража его — три тысячи полководцев в латах золотых верхом. Грозного вида смельчаки стоят строем в обеих галереях. Владыке служат сотни тысяч воинов в кольчугах. Разместились судьи семидесяти двух[1587] служб под Полынь-горой[1588]. В храме Байцзэ[1589] Дух Земли приводит в соответствие двадцать четыре сезона[1590]. Ежедневно божественным проникновением озарен распорядитель Огненного озера — Железноликий страж. Ежегодно являет высокую мудрость хозяин судеб смертных — Полководец Пяти путей[1591]. Пред ними непрестанно воскуряются ароматы. Скакуны несут исполненные киноварью доклады небесным божествам, пред коими всегда обилье жертв в соответствии с сезоном года. По обычаю, и стар и мал молятся о спасении и счастье. Благоуханная дымка и благовещие облака сгущаются в храме Благополучия и Покоя. У врат истинного Света клубится счастия эфир[1592]

Да,

Тьма паломников в обителиЛазурных облаков.[1593]В мире славят ПовелителяНа тысячи ладов.

Брат привел Юэнян в храм Духа-хранителя Великой горы. В главном приделе они воскурили благовонные свечи и сотворили молитву перед святыми, в то время как даосский монах читал поминальный текст. Паломники сожгли жертвенные деньги в обеих галереях, и после монастырской трапезы У Старший повел Юэнян на самую вершину горы. Они миновали сорок девять перевалов и, цепляясь за плющи и лианы, продолжали восхождение. Окутанный густыми облаками храм богини, казалось, висел в воздухе. До него было еще добрых четыре десятка ли. Несомые ветром облака, раскаты грома и дождь — все осталось внизу. Путники вышли из храма Духа-хранителя Великой горы в час дракона, а когда достигли вершины, прошел час обезьяны.[1594] Перед ними открылся придел божественной Матушки с наддверною таблицей, на которой значилось имя Сун Цзяна.[1595] На вывеске золотом было начертано: «Обитель Лазурных облаков». Войдя в храм, паломники низко поклонились, потом обратили очи свои к золотому изваянию божественной Матушки. Что это был за лик!

Только поглядите:

На голове пучком высоким вздымается прическа — «девять драконов и летящие фениксы». Облачена в тончайшую порфиру с длинным шлейфом и золотою бахромой. Пояс у нее из ланьтяньского нефрита. Держит в руке, укрытой узорным рукавом, скипетр нефрита белого. Венчик лотоса — богини лик. Полные жизни глаза оттеняет туча волос. Губы ее — лучшая киноварь. Она бела и держится естественно и просто. Похожа на Мать Владычицу Запада — Сиванму, когда та пировала на Самоцветном озере в горах Куньлунь, или на чаровницу Чанъэ, когда та снизошла из Лунного чертога. Умения не хватит описать бессмертной облик. Нет красок воссоздать величественный лик!

Юэнян отвесила земной поклон божественной Матушке. Рядом, у курильницы, стоял даосский монах. Лет сорока, стройный, с бородкой, свисающей тремя клоками, он сверкал белизною зубов и все время поводил маслеными глазками. На голове у него красовалась шапочка со шпилькой, прикрывавшая узел волос, а сам он был облачен в темно-красный халат и обут в сандалии, расшитые узорами в виде облаков.

Монах подошел к Юэнян и прочитал ее молитвенное обращение. В золотой курильнице зажгли благовония и предали огню раскрашенные изображения божеств с конями на цветной бумаге. и бумажные слитки золота и серебра, после чего юные послушники убрали жертвенную снедь.