Акулы из стали. Туман (сборник) - Эдуард Овечкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, чо вы там застряли-то? Идите сюда, что я вам покажу!
А мы и не застряли вовсе! Мы проникались аутентичностью обстановки и думали, откуда же на нас набросятся Чужие, потому что, если Кэмерон был прав и они попали на Землю, то вот это вот и есть то самое место, откуда они начнут своё вторжение! И я вообще не шучу сейчас!
А Борисыч нашёл схрон с дембельской формой наших матросов. Они же как на лодку попадали, так сразу и начинали к дембелю готовиться, со второго буквально дня и времени при этом зря не теряли, поверьте мне. Если вы никогда не видели русского моряка, который едет домой после службы (ну не прямо любого моряка, а самых ярких их представителей), но при этом рассуждаете о моде, аутфитах и принтах, то вы натуральные конъюнктурщики и лицемеры, я считаю. Если бы Дольче с Габбаной, Лагерфельд и Хенес с Маурицем увидели это, то они немедленно обрились бы наголо, посыпали головы пеплом и уехали в Тибет постигать нирвану, потому что смысл их жизни немедленно был бы утерян и втоптан в грязь блестящими чёрными матросскими ботинками.
Морская форма, не та, что сейчас (спасибо Сергею Кужугетовичу), а классическая российская и советская очень красива. Но не настолько красива, чтоб подчеркнуть всю красоту матроса, который едет на дембель во всей своей внутренней красоте, и поэтому матрос, конечно, её украшает от головы и до пяток.
Сначала ленточки на бескозырке. В нормальных условиях, они имеют длину примерно до лопаток (ровно столько, сколько хватает для того, чтоб завязать их под подбородком или взять в зубы), а в условиях дембеля их длина увеличивается до пояса или до ягодичных мышц! Два сиротливых якорька, которые украшают ленточки на концах, увеличиваются до трёх на каждой, ещё на ленточках появляются чайки (символ романтики), акулы (символ опасности) и памятники затопленным кораблям. Потом идёт плетение из белых ниток. В виде кантов, косичек и аксельбантов оно украшает туловище моряка от шеи и до поясного ремня. Ремень, само собой, белый, хотя он крайне неудобный и в отличие от нормального чёрного, который ласково и мягко обнимает пояс, колом висит на штанах. Но. Зато он белый, а это же торжественно, понимаете? Теперь брюки-клёш. Осссспаде, чего только не приходилось терпеть этому элементу формы одежды! Особенно, конечно, нижней их части от колена. Они же хоть и клёш, но недостаточно клёш для подчёркивания героизма! Не то, что у волка в «Ну, погоди!» – вот там уж клёш так клёш! Самые рукастые распарывали брюки от колена до низа (с обоих бортов) и вшивали вставки из бархата или атласа синего или красного цвета. От такой красоты может пойти кровь из глаз, поэтому если вы увидите моряка-дембеля, то сразу начинайте щуриться, мой вам искренний и дружеский совет! Официально издевательство над формой запрещено, конечно, но у нас всегда закрывали на это глаза – ну должна же быть у матроса хоть какая-то радость от предвкушения во время его не самой лёгкой и приятной службы!
Вот эти пять комплектов военно-морской красоты мы и рассматривали, замерев от зависти и восхищения.
– О! Видеокассета! – обрадовался Антоныч. – Это наверняка интересно!
И тут в конце пирса громко булькнуло. А мы уже и забыли, зачем сюда и залезли-то, собственно! Я машинально схватился за пистолет, а Антоныч прошептал:
– Чужие! Борисыч, иди вперёд, ты толстый, пока тебя будут есть, мы убежим! Эдик, когда на него набросятся, застрели его сразу, чтоб не мучился!
– Я не толстый, а здоровый! Это вы, скелеты на батарейках, завидуете мне, чахоточные!
И мы двинулись к срезу, аккуратно огибая хищную арматуру и подсвечивая себе под ноги. В конце пирса, по правую руку от нас, было нормальное такое озерцо, которое казалось чёрным и весело подмигивало нам жёлтыми пятнами наших фонарей.
– Сюда бы карасей запустить, прикольно было бы! – резюмировал Антоныч.
– Но так-то жопа, конечно, – поддержал его Борисыч. – Полезли обратно, жутко тут как-то.
– Ну, надо же кассету срочно посмотреть! – согласился и я.
– Схрон? Схрон – это хорошо! – обрадовался командир. – Отдайте его старпому, и у него появится пять рабов! Эдуард, доложи в штаб по пирсу и собирай офицеров в кают-компании. Пока в штабе будут телиться, думая, как бы нас уговорить всё это устранить, посмотрим кассету!
О, кассета стоила того, чтобы её посмотреть! Кроме обычной нарезки из видов секретной подводной лодки изнутри и снаружи там было записано выступление её владельца – ракетного матроса Герасименко. В обычной повседневной жизни матрос Герасименко не мог связать в одно предложение больше двух слов, при этом был вполне почти нормальным моряком, только шлангом. Ему даже разрешили использовать матерные слова, потому что нет большего мучения, чем выслушивать рассказы, состоящие из двухсловных предложений, если вы меня понимаете. Количество слов выросло до четырёх, но не более того. А тут… Сначала Антоныч даже прикрыл глаза, когда Герасименко появился в кадре:
– Еба-а-ать, каков гусар! Невыносимая прекрасность, я считаю!
А потом мы открыв рты слушали, как Герасименко рассказывает о своей службе, полной опасностей и героизма. Бля, как мы пропустили все эти моменты, когда он вручную грузил торпеды, выбирал якорь в СГПК[16] на глубине ста метров, затыкал пробоины в корпусе своим геройским телом и учил трюмных офицеров, как правильно заполнять бассейн в сауне! И это была только прелюдия. Вызвали, конечно, Герасименко потом, чтоб вживую им насладиться.
– Особисту сдадите меня? – шмыгал носом подводный герой.
– Что мы тебе, гондоны? – искренне удивился старпом. – Просто пизды дадим за такое предположение, и всё. А так-то поблагодарить хотели за полчаса прекрасного в наших серых буднях!
Ну а пирс мы осушили потом и забили дыру в нём клиньями, наложив сверху пластырь – у нас же было пять рабов. А если у вас есть пять рабов, то нет ничего невозможного, если вы меня понимаете.
Счастье
Хочу, чтобы вы правильно меня понимали – я сторонник технического прогресса и развития цивилизации вообще и горячо всё это поддерживаю. Нет, ну правда, что плохого в том, что мы слезли с пальм, изобрели колесо, Интернет и прививки от оспы, чумы и коклюша? Это же сплошное удовольствие, когда тебе не надо умирать в тридцать пять лет в обязательном порядке, если ты не король, от болезней и тяжёлого физического труда, правда? Но как в любом крайне положительном мероприятии во всём этом тоже есть обратная сторона, которая немного печалит, когда начинаешь задумываться.
Вот почему, может мне кто-нибудь ответить, люди в большинстве своём совершенно разучились радоваться тем простым вещам, которые доступны им абсолютно свободно (во всяком случае пока) и для наслаждения ими не надо прилагать особенных усилий? Нет же ни одного логического объяснения тому, что для того чтобы стать счастливым, человеку нужно иметь престижную работу, хорошую машину и банковский счёт, который позволяет покупать ему предметы роскоши и путёвки на Гоа. Почему ему не хватает того, что у него есть воздух, чтобы дышать, солнце, чтобы щуриться его лучам, и земля, по которой он может ходить? Да, конечно, не совсем тут повезло жителям Питера, у которых солнце вроде как и есть, а вроде как и нету, но им же светло как минимум и они точно знают, что вот за тем вот серым плотным веществом, которое по привычке называют «небо», солнце точно есть, и если в веществе образуется дырка (отверстие по-научному), то тут же можно начинать щуриться и наслаждаться жизнью.
Вот это вот понятие медийное «счастье» – не кажется вам иногда, что оно навязано и на самом деле мешает получать наслаждение от жизни как таковой? Если вы попробуете на недельку забить на это понятие, уверяю – почувствуете, что становитесь счастливее просто от того, что не стремитесь к счастью. Попробуйте. Думаю, вам понравится.
В этом плане повезло подводникам, которым, в общем, повезло несколько меньше, чем остальным людям, но несмотря ни на что они чаще, чем вы, бывают счастливы. И пусть эти моменты счастья порой бывают недолгими и омрачаются потом бытовыми проблемами, неверными жёнами и отсутствием перспектив, но они бывают такими яркими и искренними, что забыть их решительно невозможно!
Когда подводник возвращается в базу, то первое, что он делает, – это бежит на землю. Вот вы бежали когда-нибудь на землю со щенячьим восторгом, ожидая ощутить, что ноги твои стоят на целой планете Земля и она незыблема под тобой, как ни прыгай? Вот на миллиметр даже не сдвинется! Когда-нибудь пробовали стоять на ней и ощущать эту незыблемость, когда ты стопроцентно уверен, что сейчас ты неуязвим, как Бог, просто потому, что стоишь на земле? И как от этого становится весело, ребята, доложу я вам! Когда сто взрослых мужчин, серьёзных и суровых, начинают, не сговариваясь, строить снежную крепость и лупить друг друга снежками, а потом хватают минёра за руки и ноги и используют его как таран, чтоб свалить крепость врага, а минёр при этом ржёт и доволен судьбой, хоть у него слетела шапка давно и снег набит в уши ноздри и рот… Так вот в этот момент даже дивизийный оркестр в почтении опускает свои надраенные трубы и старший из встречающих офицеров штаба говорит своим: «Ну давайте покурим пока, что ли, сейчас они покалечат кого-нибудь и успокоятся».