Любоф и друшба - Елена Колина

Мама кажется ему шумливой, невоспитанной, бестактной… Но ведь это же моя мама!

Мама не виновата, что она в душе актриса. Она хочет всегда быть в центре внимания, нравиться, хочет, чтобы ее любили, восхищались ею. Равнодушие и безразличие для нее невыносимы. Она принесла никому не нужный бульон в бидоне, но ей и самой не нужен этот бульон! Мама хочет, чтобы на нее обратили внимание, чтобы все подумали: «Ах, какая она замечательная!»

Мама действительно позволяет Лидочке говорить глупости. Но мама не виновата – она не слышит, что Лидочка говорит глупости. У мамы есть одна черта, которая может быть неудобна для окружающих, но зато очень удобна для нее: не хочет слышать – и не слышит, не хочет видеть – и не видит, не хочет знать – и не знает. Она уверена, что Лидочка хорошо учится, примерная девочка, любимица учителей.

И мама, и Лидочка – они с мамой очень похожи – могут полностью забыть о том, чего не желают помнить. Лидочка не помнит, что вела себя плохо, – прогуляла урок, получила двойку. «Это неправда, – говорит она, удивленно приподнимая брови. – Этого не было. Они врут». Можно было бы подумать, что врет Лидочка, но это не так, она не помнит. Лидочка всегда всей душой верит в то, что рассказывает, в какие-то непреодолимые обстоятельства вроде наводнения и пожара, которые помешали ей прийти на первый урок или вовремя вернуться домой.

Мама громко, как о решенном деле, говорила о Женином замужестве. Но она не виновата, что эмоции мешают ей подумать, что можно говорить, а что нет. Она слишком эмоциональная, к тому же выражает свои эмоции более сильно, чем на самом деле переживает. С мамой не скучно, она талантливо вживается в роль – артистично горюет, восхищается, раскаивается. Покричит на отца: «Ты испортил мне жизнь!», расплачется, а потом немного поразмыслит: «Нет, кажется, жизнь в порядке», – и посылает меня наверх с чаем…

Но никто не умеет понять другого человека, как она, – или изобразить понимание, сочувствие. Приспособиться, проникнуть в другого человека, найти подход, завоевать чье-то расположение. Можно подумать, что мама делает это там, где ей выгодно, – Сергей наверняка думает, что мама хочет выдать Женю «за богатого». Это правда, мама хочет именно этого. Но ее искренне интересует Алинина температура, ей искренне жаль «сироток»… Это невозможно понять, я знаю, но ведь в каждом человеке, кроме того, что мы понимаем, есть еще что-то!

Например, во мне – в тот момент я ненавидела Сергея за его насмешки над мамой, за то, что нельзя выглядеть таким мужественным и при этом быть приживалом, это нечестно… Но в моей ненависти было еще что-то… Любовь?

Лидочка вдруг вспомнила, что ей «очень срочно нужно в город». Непонятно, почему шататься по улицам, глазея на витрины бутиков, может быть очень срочно, но Лидочка мгновенно подхватилась и убежала.

– Нам тоже пора домой, – сказала я.

– Ничего подобного, не пора, – отозвалась мама и прошипела: – Я отсюда без предложения не уйду.

Ну а я пошла домой и взяла собак погулять на заливе. Такса и пудель упоенно бегали по воде, я сидела на бревнышке, зажмурившись от яркого солнца, и задремала, а когда я открыла глаза, надо мной стоял Сергей.

– По нечетным гуляет Исчадие Ады, а нам можно по четным, – потирая глаза, объяснила я.

Но Сергей не стал вникать в тонкости наших отношений с Исчадием Ады и предложил пройтись вдоль залива.

Сергей молча шагал рядом и вдруг сказал то ли мне, то ли себе самому:

– У меня хорошее настроение. Только что мне позвонили – произошли серьезные сдвиги.

– Сдвиги? – машинально повторила я.

– Ну да. В деле, ради которого я здесь, произошли серьезные сдвиги. Они наконец согласились на мое предложение.

– На ваше предложение? – Теперь уже я переспросила специально, желая проверить технику попугайского повторения, которую рекламировали наш родственник и Мария.

– Мое предложение по реорганизации.

– Реорганизации чего? Ваше предложение по реорганизации чего?..

– Завода и всей компании в целом. Если вам интересно, я могу рассказать, – обрадовался Сергей.

Если бы эта история происходила в сериале, я бы еще серий двадцать сладостно недоумевала, впадала в отчаяние и надеялась, но я и без того довольно долго была в сериале, в своем собственном сериале, – так что я спросила прямо, чтобы не оставалось никакой недосказанности:

– Вы занимались здесь реорганизацией завода?.. И всей компании в целом? Я хочу сказать, вы чем-то занимаетесь?.. Работаете?.. Но я была совершенно уверена, что вы ничего не делаете, а просто живете с Вадиком и Алиной…

Сергей засмеялся:

– Ваша самоуверенность вас подводит, ваше овечество. Ну, и еще неопытность, незнание жизни. У вас очень богатое воображение, Лиза, вы не пробовали сочинять?

– Я пробовала, но… Я вас обидела. Почему вы не сказали мне тогда, что это неправда? Неужели вам безразлично, что о вас думают?

Сергей пожал плечами:

– Когда вы повзрослеете, вам тоже будет безразлично, что о вас думают посторонние люди.

«Да, понятно, ему безразлично, что я о нем думаю. Что о нем думают посторонние люди».

– А карточка, а счет? – недоверчиво спросила я. Не то чтобы у меня вдруг появились сомнения – скорее мне хотелось оправдаться, что я не вздорная девчонка и у меня были основания думать о нем плохо.

– Ах, вот оно что. Вы хотите доказательств, – развеселился Сергей. – Ну, хорошо. Алина просила получить ее карточку в банке, у старой карточки закончился срок действия, и ей прислали новую. Алина дала мне доверенность на время своей болезни, я получил карточку и отдал Алине. Устраивает?

– Ну… А счет в ресторане? Почему вы сказали, чтобы Вадик заплатил по счету? А сдача? Почему вы взяли сдачу? – настаивала я. – Это вы не сможете объяснить!

– Я не помню, – подумав, пожал плечами Сергей, – нет, не помню. Зачем я мог взять сдачу?.. Наверное, вы правы, я все-таки живу за счет Вадика. Вы меня раскололи, Лиза.

Мне было стыдно, и я, сделав вид, что таксе и пуделю необходимо пробежаться, убежала с ними вперед, а когда вернулась, Сергей сказал:

– Я вспомнил. Помните, Мюллер запер Штирлица в камере и ушел, сказав ему – «вспоминайте». Штирлиц посидел, подумал и сказал – «я вспомнил». Я тоже вспомнил: в этом ресторане не принимают карточки, а у меня не было наличных денег. Поэтому я и сказал Вадику – «плати». И сдачу я забрал по той же причине – чтобы оставить на чай гардеробщику. Видите, как все просто.

– Но Штирлиц обманул Мюллера, – засмеялась я, и в этот момент у Сергея зазвонил телефон, и он, засмеявшись, сказал уже в телефон: – Я не обманываю вас, дорогой Мюллер… Да, мама, я слушаю. Уже купила билеты? И заказала столик? Хорошо, мама, я позвоню ей… Какой Мюллер? Весьма симпатичный… Нет, к сожалению, не нашего круга… Целую тебя.