Малайсийский гобелен - Брайан Олдисс

Я плыл сквозь город в западном направлении, и мои прекрасные друзья порхали вокруг, и ветерок от сильного биения их крыльев овевал мне лицо.

Внизу справа был Старый Мост, курящийся дымами каминных труб, а дальше Сатсума и река. Прямо подо мной был св. Марко. Аэростат проплыл между его башнями-близнецами, на которых тоже стояли летающие люди, приветствующие меня, смеющиеся, бросающиеся в воздух. Слева от меня были тюрьма и университет, за которым высился Холм Основателей, увенчанный беспорядочно разбросанными громадами зданий Дворца Епископального Совета. Повсюду остроконечные башенки, бельведеры, шпили и сотни статуй на балконах, фронтонах и крышах.

Мы продолжали подниматься. Крылатые нетерпеливо тянули за веревки, привязанные к охватывающей баллон сети. Впереди — за скопищем трущоб — я мог различить цепь дворцов и замков, которыми была отмечена старая линия обороны Малайсии: Чабриззи, древний Мантеган, Дио и величественный Ренардо. За ними начинались подножия холмов Прилипит, где виднелись передовые рубежи наших врагов — турок. Именно к ним медленно плыл аэростат, направляемый крылатым эскортом.

Желая, чтобы со мной была Армида, я не мог в то же время не пожалеть, что со мной нет и Бентсона. Я бы хотел, чтобы он увидел, как прекрасен наш маленький мир. Все было восхитительно с этой возвышенной точки зрения, даже трущобы, даже сыро-мятни и скотобойни, которых было полно на излучине реки. Сидя верхом на скакуне с серебряными подковами, я обозревал наш город-государство весь, целиком. Я как будто смотрел на раскрытый, тикающий часовой механизм. Я видел, что каждая его часть связана с другой и зависит от нее, и что за тысячелетия совместной работы они притерлись друг к другу самым лучшим образом.

Изогнувшись в седле, чтобы видеть все и ничего не упустить, я был захвачен возвышенными чувствами. Я испустил приветственный крик нашему городу, и прекрасные создания, сопровождающие меня, его подхватили.

Один из летающих окликнул меня и указал вперед. По мере того, как мы поднимались над дворцами и укреплениями, окружавшими Малайсию, все лучше становились видны шатры противника. Вскоре весь лагерь Стефана Твртко был как на ладони.

Неприятельские силы жались к берегам ручья, который был высушен летней жарой почти до самого дна.

На западном фланге укреплений Твртко располагались орудия, из которых производилась беспорядочная бомбардировка Малайсии. За орудиями раскинулось то, что выглядело, скорее, маленьким городом, чем военным лагерем.

Ряды шатров образовывали улицы и площади. Самые большие шатры располагались в центре, самый великолепный из них принадлежал, несомненно, Твртко; турецкая любовь к симметрии сказалась в его расположении, он находился в самой середине города, в окружении шатров своих подчиненных. Вокруг этого шатра были посажены деревья, но они засыхали от нехватки воды. На их ветвях сидели стервятники, взмывшие в воздух при нашем появлении.

За лагерем начиналось пестрое скопление лачуг и тентов, сооруженных из натянутых на колья шкур. Здесь обитали всевозможные бродяги и оборванцы, во все века примазывающиеся к армиям — арабы, черкесы и другие бродячие племена, надеющиеся на военную добычу, сербы, греки, армяне, евреи, все жаждущие извлечь выгоду из военных действий. Можно было также видеть великое множество коней и верблюдов, нестройными рядами теснящихся вдоль высыхающего ручейка.

Из палаток высыпали маленькие фигурки, они прикрывали глаза ладонями, глядя на нас. Я вглядывался в королевский шатер. Самого короля не было видно, хотя из шатра вышли три богато одетые фигуры, чтобы, как и все остальные, поглазеть на нас. Мы летели достаточно низко, чтобы разглядеть, что у двоих из этих трех были большие черные бороды и усы.

Невозможно было ощущать ненависть к этим людям, хотя я и старался ее вызвать. В таком миниатюрном виде они меня восхищали.

Одна из летающих женщин привлекла мое внимание к участку земли на другой стороне ручья. Там было воздвигнуто небольшое количество деревянных шестов, увенчанных тюрбанами, и множество простых каменных надгробий. Лагерное кладбище уже обзавелось своими постояльцами. Плакальщицы на кладбище глядели на нас в смятении и бросались под укрытия деревьев.

Из лагеря по нам сделали несколько выстрелов, но было ясно, что вид раздутого рогокрыла с живым всадником, парящего над их головами, вселил ужас во многие сердца. Мы напомнили людям Твртко, какая древняя мощь им противостоит. Такое предзнаменование даст ужасные всходы в их темных, суеверных головах.

Мы проплыли над шатрами и с удовлетворением увидели, как многие наши враги падают на колени или убегают под укрытие.

Когда мы описали круг над лагерем, мои спутники потянули аэростат в безопасном направлении, и под нами снова поплыли городские здания. Было договорено, что я должен опуститься в Букинторо, на ту же платформу, с которой взлетел.

И теперь мы смогли увидеть осуществление второй части плана, составленного защитниками Малайсии, плана, родившегося, как мне кажется, в темном, грязном разуме того страшного члена Совета в черном плаще с вместительными карманами, который ночью приходил на выставочную галерею. Шесть малых аэростатов плыли нам навстречу по направлению к турецким окопам и под каждым раскачивался привязанный человек.

Эти раскачивающиеся люди были обнажены, и тела их были странного цвета. Их лица были искажены, их головы как-то неестественно сидели на плечах. Я понял назначение длинного черного фургона, стоявшего неподалеку от стартовой платформы и охраняемого двумя господами в масках и черных одеждах. Этим фургоном были доставлены шесть трупов из морга.

Чума распространяется быстро под летним солнцем; ей, как ящерице, нужно тепло, чтобы двигаться энергично. И лучше всего она себя чувствует в рядах осажденных или осаждающих армий, где не приходится говорить о чистоте. Люди Твртко уже имели удовольствие принимать у себя страшную гостью; но кто-то в Малайсии придумал способ, как сделать это удовольствие постоянным и всеобъемлющим. Эти трупы опустятся среди траурных шатров и распространят свое разложение, невзирая на лица, беспристрастно и всем поровну.

Мой шар медленно пролетел мимо мертвых, раскачивающихся на своих веревках. Мертвецы с взъерошенными шевелюрами и застывшими глазами летели, чтобы нанести врагам последний визит и, по возможности, сопроводить их в темные, подземные края, где их души найдут теперь попутчиков. Я знал, пролетая над бронзовым куполом св. Марко, что приветственные возгласы при нашем возвращении заглушат вопли ужаса, доносящиеся с подножий холмов.