Малайсийский гобелен - Брайан Олдисс

— Личность не играет большой роли в борьбе, — сказал Отто. На этот раз он отвернулся от меня и дал необходимые инструкции Рино.

Не только бедность приводила к несчастьям, богатство, например, приносило Армиде массу неприятностей. Несчастья необходимо решительно отражать, где б они ни появлялись.

Величественная картина, развернувшаяся передо мной, вернула меня к происходящему. Первые ряды шествия уже подошли к Букинторо. Яркие знамена и пестрые одежды добавляли все новых и новых красок сборищу. На балконах торговых особняков стали появляться фигуры зевак. Платья на многих женщинах были просто великолепны. Они опирались маленькими руками о балюстраду и смотрели вниз — каждая на миг задерживала свой взгляд на мне.

Страх исчез. Я должен был сыграть наиболее драматичную роль в своей жизни. Я выполню ее до конца. Что касается Бентсо-на, то, конечно, быть бедным — горе, но мир ни в коем случае не был таким плохим, как он считал. Ни один человек возвышенного склада не мог смотреть на Букинторо без волнения и подлинного наслаждения.

Что до Летиции, то бедность там или нет, но она просто потаскушка. Я докажу, что достоин благородной Армиды, такой красивой и доброй. Наша недавняя размолвка произошла по вине Летиции и будет сглажена, когда следующий раз Армида попадет в мои объятия. При этой мысли моя грудь раздулась, как семь шелковых мешков, висящих над моей головой.

Ко мне приблизились Гойтола и герцог Ренардо. Последний кивнул мне в знак приветствия, и я ответил ему поклоном. Он был выше меня, типичный представитель своего класса. Говорил он доброжелательно.

— Ты выглядишь довольно уверенным, де Чироло. Поздравляю. Ты расшевелил зависть моих друзей, которые почитают за честь быть на твоем месте. Но я сказал им, что это не в моей власти. — Он кивнул в сторону Гойтолы.

— Они уже староваты для полетов в небесах, — сказал в свою защиту Гойтола. Он спросил, объяснил ли мне Бентсон, как все работает.

— Здесь заложен новый принцип, — объяснил Гойтола, постучав тростью с золотым наконечником о самую большую бочку. — В этих бочках находится смесь воды с железными опилками, которая может быть перемешана путем поворота вон той ручкой. Затем Бентсон со своими людьми через воронку заливает серную кислоту. В результате химической реакции выделяется водород, который легче воздуха. Водород устремляется вверх по резиновому шлангу и заполняет шар, вытесняя обычный воздух, который тяжелее водорода, в точности как плохое изгоняет хорошее.

Он почесал подбородок кончиком трости, и мы уставились на большой мешок, который уже полностью раздался и заполнил обрамляющий деревянный каркас.

— Мешок сделан из шелка с резиновой пропиткой, примененной для лучшего удержания газа, — продолжил Гойтола. — Снаряжение, висящее внизу, позволит тебе осуществлять некоторое управление воздушным шаром при его свободном полете. Шар отпускается на волю, если потянуть вот за этот шнур. Защелки выдергиваются из каркаса, и секция отделяется. Устройство одинаково в главном шаре и в шести меньших шарах.

— Весьма изобретательно, — сказал я.

С края платформы уже привели жеребца и ставили его в упряжь под самым большим шаром. С противоположной стороны приближался священник, с выражением лица, присущим только священникам. Бьюсь об заклад — они вырабатывают его, наблюдая за трупами.

Ритуал был завершен, хор разразился пением, а собравшееся скопище аплодисментами. Черного жеребца с серебряными подковами затолкали на маленькую платформу и туго натянули сложную сбрую, после чего я его оседлал. Бентсон шлепнул меня по пояснице перед тем, как выдернуть болтающийся шнур, о котором упоминал Гойтола. Щелкнули задвижки, все замолчали. Верхняя секция деревянной клетки открылась. Аэростат начал подниматься. Рино и его помощник поспешно откупорили бочонок и отпрянули назад. Рино отдал мне честь. Стропы и шлеи упряжи вокруг меня натянулись и заскрипели. Звероподобная рожа Рино сгинула внизу. Я был в воздухе!

Мой жеребец норовисто дернулся, но он был так надежно закреплен, что не мог броситься в сторону или вздыбиться. Пожалуй, попытавшись оседлать этого зверя на земле, я был бы в большей опасности, чем здесь, в небе.

Я взволнованно огляделся. Мои глаза встретились с глазами одной из прелестниц на одном из балконов. Она бросила в меня букетик розовых цветов, но порядочно промахнулась; женщины редко проявляют меткость в таких делах. Я приподнял в ответ шляпу, и толпа внизу ответила приветственным ревом. Я снова посмотрел вниз, разыскивая в этом скопище своих друзей и сестру. Но у меня закружилась голова, и я быстро поднял глаза и стал смотреть перед собой и вверх.

Водородный аэростат Гойтолы раздулся, как брюхо пропойцы. Он был сделан из перемежавшихся шелковых клиньев голубого и черного цвета — цветов Малайсии. По бокам торчали короткие, широкие крылья из папье-маше, а спереди свирепо скалилась голова рогокрыла из того же материала с раскрытым клювом и сверкающими серебряными зубами. Я мог оценить, какое впечатление производила эта выдумка по могучему «О-о-о!», вырывавшемуся из глоток голпы по мере того, как мы проплывали между зданиями.

Аэростат ровно возносился ввысь. Дул легкий восточный бриз. Я уселся поудобнее и уже более спокойно созерцал блестящую на солнце поверхность Туа и множество кораблей, покоящихся на водной глади. Их палубы были густо усыпаны задранными к небу лицами. На дальнем берегу реки начинались виноградники и тянулись до самого горизонта, теряясь в дымке. Весь Букинторо лежал подо мной.

Мы поднялись на высоту самых высоких его башен. От их вершин отделялись грациозные фигуры и приближались ко мне, гонимые ровной пульсацией сильных крыльев. Я помахал им шляпой. Они в ответ замахали руками.

Вскоре летающие люди, эти стражи Малайсии, порхали вокруг меня — их было шесть, трое мужчин и три женщины. Из одежды на каждом было лишь какое-то подобие набедренной повязки. В этом смысле они не делали различий по полу, так что у женщин грудь тоже была обнажена. На троицу летающих женщин я смотрел благожелательно. Они были юные и прекрасно сложены, но когда юность кончалась, они теряли способность летать и после должны были топтать землю, как и все мы. Они улыбались и кувыркались в воздухе, бесшабашно и жизнерадостно, как дельфины в море.

Возбуждение переполняло меня так же, как водород — мой аэростат. Какое счастье, как мне повезло! Как страстно я желал, чтобы Армида была со мной…

Я плыл сквозь город в западном направлении, и мои прекрасные друзья порхали вокруг, и ветерок от сильного биения их крыльев овевал мне лицо.