Смятение сердца - Эми Фетцер

У Сэйбл даже ладонь заломило от желания влепить пощечину по его самоуверенной физиономии. Неужели этот тип настолько непробиваем? Неужели последнее слово останется за ним?

— Вы себе льстите, мистер Мак-Кракен, — отчеканила она таким неприятным голосом, что сама внутренне передернулась. — Я уже однажды применила подобную тактику и поняла, что с вами она единственно возможна. Вы сильны, как медведь, а если вас рассердить, вы обращаетесь со мной хуже некуда — так лучше уж не дразнить зверя. Только за сегодняшний вечер вы успели посмеяться надо мной, выставить меня существом не умнее ночного горшка, подвергнуть меня насилию. Не смейте обращаться со мной таким образом! Кто вы такой, чтобы позволять себе такие вольности? До последнего времени вы не выказали ни единой черты джентльмена, за исключением того, что служили защитой мне и Маленькому Ястребу. По правде сказать, вы — все, что угодно, только не джентльмен. Грубы, жестоки, совершенно неприемлемы в общении. Вы обвиняете меня в том, что я сама спровоцировала ваше поведение? Так знайте: вы последний мужчина на земле, с кем я могла бы вести себя так по собственной воле!

— Помнится мне, мама учила тебя не бросаться ежеминутно оскорблениями и не унижать людей ни при каких обстоятельствах, — невозмутимо напомнил Мак-Кракен и с удовлетворением заметил, что стрела попала в цель. — Ну а теперь, когда каждый из нас высказался, можно закончить разговор?

— Надеюсь, мы квиты?

— Это вряд ли, — ровно ответил он и сунул большие пальцы рук за ремень, выпятив бедра (ужасная поза, ужасный тип!).

Сэйбл отвернулась и пошла к костру, а минутой позже прошагала к ручью с охапкой грязного белья. Она надеялась, что вид у нее надменный, как у королевы, прервавшей незадавшуюся аудиенцию.

Хантер проводил ее взглядом и зло пнул подвернувшийся под ногу ком земли. Это не женщина, а исчадие ада, думал он раздраженно. Игру «ударом-на-удар», в которую они только что сыграли, невозможно было свести вничью, ни при каких условиях. Они были, как два боксера в разных весовых категориях. За его спиной стояло мрачное прошлое, за ее спиной — замужество и материнство.

«Черт бы тебя побрал, Мак-Кракен, ты же только что решил держаться от нее подальше! Быстро же ты забыл свои благие намерения».

Угрюмый, он устроился у костра и некоторое время смотрел на языки пламени, оранжевые на черном фоне. «Вы — все, что угодно, только не джентльмен», — передразнил он вполголоса. Джентльмен! Эту часть себя он даже не похоронил, а сжег дотла. Зачем ему было оставаться джентльменом? Здесь, среди лесов и голых равнин, это всего лишь ненужный груз, вроде фрака, который по-прежнему таскают за собой, даже решив никогда больше не появляться на балу. За что она упрекала его? Разве он пытался строить из себя джентльмена?

Да и какое право имела она упрекать? Если бы она только видела, если бы знала…

Если бы она могла понять, что он давно уже не живет, а просто существует…

Хантер встрепенулся. Зная по опыту, что даже тень подобных эмоций открывает дверь для воспоминаний, он безжалостно подавил слабое чувство сожаления. Он не хотел вспоминать. Не хотел еще раз пережить крах своей жизни, еще раз погибнуть и возродиться в новом, до предела упрощенном варианте.

Помотав головой, чтобы прогнать лишние мысли, и сделав несколько глубоких вдохов, Хантер огляделся. От ручья слышался негромкий плеск, по ту сторону костра крепко спал ребенок.

Симпатичный мальчишка, подумал Хантер. Такая шапка волос у такого малыша… Отец у него, наверное, красивый.

Интересно, как Фиалковые Глаза познакомилась с ним? Кто он? Сильно ли она любит его?

Лучше всего будет никогда не встречаться с ним, чтобы не совершить чего-нибудь нелепо рыцарского (например, вызвать его на поединок и постараться прикончить). В конце концов, что такого в жене этого парня? Она просто женщина. Ему, Хантеру, попадались и покрасивее.

Заметив, что Маленький Ястреб разметался, высунув пухлую ножку, Хантер обошел костер и подоткнул одеяло. Неожиданно его пронзила острая зависть к мужчине, которому Фиалковые Глаза родила такого чудесного ребенка. Сына.

Чего бы он ни отдал, чтобы быть достойным отцом малышу вроде этого! Но из него не выйдет отца, которым можно гордиться.

Трус не имеет права быть отцом.

Глава 10

Сэйбл помедлила на границе круга света, очерченного пламенем костра. Обнимая ствол дерева (одного из немногих полностью лишенных листвы), она ненадолго позволила себе поддаться смущению и чувству вины. Она снова сделала это — подвергла словесной порке единственного человека, на которого могла рассчитывать в этой глуши. Светское воспитание не помогло притупить остроту ее языка, который отец однажды назвал кавалерийской саблей.

Кроме того, будь она даже трижды права в своих суждениях, она не смела судить Мак-Кракена, потому что сама лгала ему каждым словом, каждым взглядом. Сейчас, следя за тем, как заботливо он укрывает Маленького Ястреба, она совсем было собралась подойти и попросить прощения, но не хватило решимости. Вместо этого она прислонилась спиной к стволу дерева и постаралась беспристрастно посмотреть со стороны на свое поведение.

Можно смело утверждать, что она открыла в себе немало нового.

Например, она способна испытывать вожделение.

И ей это нравится.

Но это не снимает вину с Мак-Кракена. Если ее, Сэйбл, еще можно извинить из-за ее неопытности, то он, безусловно, касался в жизни многих женщин. Сотен женщин, быть может. Впрочем, что это она? Слово «касался» едва ли применимо к Мак-Кракену. Он не касается женщин, он их берет!

Что до неопытности, то не так уж она велика. И не так велико неведение. По крайней мере для Сэйбл не явилось сюрпризом то, что происходило с Мак-Кракеном от прикосновения к ее телу. Длинная твердая выпуклость, которую она очень даже хорошо ощутила, — это и есть та часть мужского тела, которая входит в женщину.

Подобный ход мысли (и тайное желание узнать про «ту часть» побольше) заставил Сэйбл покраснеть до корней волос. Лишь мимолетно, с чувством величайшего смущения она призналась себе, что «та часть» вызывает наиболее живой ее интерес. Нетрудно было догадаться, что странный и стремительный процесс ее увеличения, свидетельницей которого она была совсем недавно, означал желание. Этот человек, этот мужчина, хотел проделать с ней… акт.

Но что это за акт, в чем он заключается?

И зачем только в тот день, с сестрой, она строила из себя оскорбленную невинность? Ну не то чтобы строила… но все же Лэйн нужно было довести рассказ до конца! Любопытство Сэйбл рассеялось при первом же упоминании о боли и крови, и лишь теперь она сообразила (с прискорбным опозданием), что сестра не говорила бы про этот… этот ритуал с таким мечтательным видом, если бы он состоял только из неприятных ощущений.