Фамильная честь Вустеров - Пэлем Вудхауз

     – Ну что ж, ладно, – сказал я.

     Она улыбнулась мне материнской улыбкой.

     – Какое мужество. Узнаю моего маленького храбреца.

     Не  будь  я столь  озабочен,  я, естественно,  возмутился  бы, как  она посмела назвать меня своим маленьким храбрецом, но в тот ужасный  миг махнул рукой на наглую выходку.

     – Где этот монстр, ваш дядюшка?

     – Должно быть, в библиотеке.

     – Отлично. Иду к нему.

     Не знаю, читали ли вам в детстве рассказ о писателе, чья собака слопала бесценную рукопись  книги, которую он писал.  И писатель, вместо  того чтобы впасть в бешенство,  если  вы помните, печально посмотрел  на  пса и сказал: "Ах, Алмаз,  Алмаз, если бы  ты только  знал, что сейчас  сделал". Я  слышал рассказ в своей детской, и  он  навсегда  остался  у меня в памяти. А сейчас всплыл, потому что, выходя из комнаты,  я посмотрел на Дживса в точности как тот  писатель  на  своего пса. Я ничего ему не сказал, но, уверен, он знает, что я подумал.

     Было очень неприятно, что Стиффи напутствует меня, издавая воинственные кличи. В сложившихся обстоятельствах это было  гривуазно и свидетельствовало о сомнительном вкусе.

Глава 9

     Те,  кто  хорошо  знает  Бертрама  Вустера,  говорят, имея  на  то  все основания, что моя  душа наделена большим  запасом жизненных сил,  и  потому даже в самых неблагоприятных обстоятельствах  я  обычно  поднимаюсь в высшие пределы,  как бы  ни были  тяжелы  удары судьбы.  Меня не  упрекнешь, что  я склоняю голову и предаюсь унынию. Однако когда я двигался к  библиотеке, где должен был выполнить навязанную мне отвратительную  миссию,  по  моему  виду можно было догадаться, что жизнь обошлась со мной довольно круто, у меня нет ни малейшего желания  это  скрывать. Я  еле  передвигал ноги, казалось,  они налиты свинцом, – так вроде бы принято говорить.

     Стиффи  сравнила  предстоящую мне операцию с визитом  к  дантисту,  но, приближаясь к  упомянутой двери, я чувствовал  себя как в  школьные времена, когда шел к директору получать взбучку. Вы, конечно, помните, как  я однажды вечером спустился  тайком в кабинет  преподобного Обри Апджона за печеньем и вдруг  оказался  нос к носу со  старым  чертом: на мне немнущаяся  полосатая пижама, он  в  костюме и смотрит на меня точно удав на кролика. В тот вечер, прежде чем отпустить меня, он  назначил  мне свидание на завтра, в  половине пятого, на том же месте, и сейчас  я почти  так же  холодел от страха, как в тот далекий  день моего детства. Вот я  постучал в  дверь, и голос,  который трудно было принять за голос человека, пригласил меня войти.

     Единственная разница заключалась в том,  что  преподобный  Обри сидел в кабинете один, а  сэр  Уоткин Бассет был окружен  компанией  друзей. Когда я поднес  руку к дверной  панели,  мне  послышался  гул голосов,  а  войдя,  я убедился, что слух  не  обманул меня. За столом  сидел  папаша Бассет, рядом стоял полицейский Юстас Оутс.

     Если  раньше  сердце  у  меня  замирало,  то  при   виде  этой  парочки заколотилось  как  сумасшедшее. Не  знаю,  доводилось  ли  вам  когда-нибудь представать перед мировым судьей, но  если  доводилось,  вы подтвердите, что это не забывается, и если спустя  какое-то время вы вдруг видите сидящего за столом  мирового  судью, а  рядом  с ним  стоит  полицейский, вы  вследствие неизбежно  возникающих   ассоциаций   испытываете   легкий   шок  и  теряете присутствие духа.

     Старикашка  Бассет  бросил на меня острый взгляд,  от  которого  сердце совсем зашлось.

     – Да, мистер Вустер?

     – Э... а... могу я поговорить с вами?

     – Поговорить  со мной? –  Я видел,  что в душе  сэра Уоткина  Бассета борются  непреодолимая  неприязнь к Вустерам, которые грозят заполонить  его святая святых, и чувство долга по отношению к гостю. Наконец последнее взяло верх. – Ну  что  же... То есть... Если  вы  действительно... Да, конечно... Садитесь, пожалуйста.

     Я сел и почувствовал себя гораздо увереннее. В суде вы  обязаны стоять. Старый хрыч метнул в мою  сторону взгляд  – не краду ли я ковер? – и снова обратился к полицейскому:

     – Ну что же, Оутс, думаю, мы все обговорили.

     – Очень хорошо, сэр Уоткин.

     – Вы уяснили, что я прошу вас сделать?

     – Да, сэр.

     – Что касается другого дела, я  вникну в него со всем вниманием, помня о  высказанных   вами   подозрениях.   Будет   проведено   самое  тщательное расследование.

     Ревностный служака  удалился,  громко топая. Старикашка Бассет принялся перекладывать бумаги на столе. Потом скосил на меня глаз.

     – Мистер Вустер, это был полицейский Оутс.

     – Да.

     – Вы его знаете.

     – Я его видел.

     – Когда?

     – Сегодня днем.

     – А позже?

     – Нет.

     – Вы совершенно уверены?

     – Да, совершенно.

     – Хм.

     И снова взялся за бумаги, потом завел другую пластинку.

     – Мы были очень огорчены, мистер Вустер, что вы не  остались  с нами в гостиной после ужина.

     Конечно, такое признание слегка обескураживало.  Не  может  же  человек хоть сколько-нибудь деликатный  признаться хозяину дома, что бегает от него, как от прокаженного.

     – Вас очень не хватало.

     – В самом деле? Я очень  огорчен. У меня немного разболелась голова, и я пошел к себе отдохнуть.

     – Понятно. И все время оставались у себя?

     – Да.

     – Вы  случайно не вышли  прогуляться и подышать свежим воздухом? Очень помогает при головной боли.

     – Нет, я все время лежал.

     – Понимаю.  Однако  странно:  моя  дочь  Мадлен  говорит,  что  дважды заходила к вам после ужина, но комната была пуста.

     – В самом деле? Она не застала меня?

     – Нет.

     – Наверно, я был в другом месте.

     – Та же самая мысль пришлая голову и мне.

     – А, вспомнил. Я действительно выходил два раза.

     – Ясно.

     Он взял ручку и нагнулся над столом, постукивая ручкой по указательному пальцу левой руки.

     – Сегодня  вечером  кто-то  похитил  каску  у  полицейского Оутса,  – сообщил он, меняя тему.

     – Да что вы!

     – Представьте себе. К сожалению, он не разглядел злоумышленника.

     – Не разглядел?

     – Нет.  В тот миг, когда совершалось преступление,  он сидел к негодяю спиной.

     – Конечно,  трудно  разглядеть  злоумышленника,  если  сидишь  к  нему спиной.

     – Да уж.

     – Да.

     В  разговоре  наступила пауза. И хотя  мы  вроде бы соглашались друг  с другом  по  всем  пунктам,  я   по-прежнему   чувствовал,   что   обстановка напряженная, и  попытался разрядить ее  байкой, которую помнил еще со времен in statu pupillari[20].

     – Так  и  хочется  спросить:  "Quis  custodiet  ipsos  custodes?"  Что скажете?

     – Прошу прощения?

     – Это так  древние римляне  шутили, –  объяснил  я. –  Quis –  кто, custodiet – охранит, ipsos custodes – самих стражников? Довольно смешно, я считаю,  – продолжал  я,  разжевывая шутку, чтобы  его  скудный умишко  мог наконец уразуметь смысл, – человек охраняет людей, чтобы у них никто ничего не украл, а кто-то приходит и грабит самого охраняющего.

     – А-а, теперь понял. Что ж, могу допустить, что человек с определенным складом ума способен усмотреть в произошедшем нечто забавное. Но уверяю вас, мистер Вустер, что я как мировой  судья не разделяю подобную точку зрения. Я подхожу к делу  со всей возможной  серьезностью, и, когда  преступник  будет пойман  и  взят под стражу, я  использую  все доступные мне средства,  чтобы добиться от него признания моих взглядов единственно правильными.

     Мне  все  это  очень  не понравилось. Охватила неожиданная  тревога  за судьбу старого друга Пинкера.

     – Скажите, а какое наказание его, по-вашему, ждет?

     – Ценю  вашу любознательность, мистер Вустер, но в  данный момент я не готов поделиться с вами  моими  соображениями. Могу только сказать, повторив слова покойного  лорда Асквита: поживем  – увидим. Возможно, вы очень скоро сможете удовлетворить свое любопытство.

     Мне не хотелось бередить старые раны, я всегда был склонен считать, что пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов, однако подумал, что подсказка не повредит.

     – Меня вы оштрафовали на пять фунтов, – напомнил я.

     – Вы  уже  изволили сообщить мне  об этом нынче, – ответил он и облил меня холодом сквозь стекла пенсне. – Но, если я правильно  понял, нарушение закона, которое привело вас ко мне, на скамью подсудимых в  полицейском суде на Бошер-стрит, было совершено вечером в день ежегодных  Гребных гонок между восьмерками Оксфордского  и  Кембриджского  университетов,  когда  власти по традиции смотрят  сквозь пальцы на некоторые  вольности. В нынешнем  деле не существует смягчающих вину обстоятельств. И когда я буду судить преступника, нагло похитившего  у  полицейского  Оутса государственную собственность, он, без сомнения, не отделается всего лишь штрафом.