Перо динозавра - Сиссель-Йо Газан

Заведующий отделением начал с выражения соболезнований в связи со смертью Хелланда и слов сочувствия в адрес его вдовы Биргит и их дочери Нанны. Какая чудовищная потеря для отделения. Хелланд получил постоянную ставку в 1980 году, издал столько-то статей, ужасная потеря для отделения, повторил он, наш такой надежный коллега. Анна слушала вполуха, смотрела в упор на Тюбьерга в надежде, что тот поднимет глаза, но тщетно. Элизабет громко высморкалась. Похороны Хелланда состоятся в эту субботу в Херлевской церкви в час дня, отделение позаботится об общем венке.

Что это с Тюбьергом? Анна не видела его глаз, он сидел не шевелясь. Заведующий отделением откашлялся и сказал, что хочет воспользоваться выпавшей ему возможностью призвать всех по мере сил развенчивать распространяющиеся слухи об убийстве. Он поддерживает, как он выразился, тесный контакт с полицией, и, судя по поступающей информации, нет никаких оснований сомневаться в том, что Хелланд умер от сердечного приступа. Заведующий замолчал, и возникла неловкая пауза. Собрание зашло в тупик, и Анна вдруг заметила краем глаза, как Тюбьерг целеустремленно пробирается к двери. Анна поспешила за ним и догнала его только тогда, когда он прошел уже часть пути к музею.

— Тюбьерг! — крикнула Анна. — Привет, Тюбьерг. Подождите. Можно вас на минутку?

Тюбьерг, не останавливаясь, обернулся и посмотрел на нее. Анна наконец его догнала.

— Эй, — раздраженно сказала она. — Вы что, на поезд опаздываете?

Тюбьерг взглянул на нее затравленно.

— Нет, — ответил он.

— Я вам писала, звонила и заходила в музей. Где вы скрываетесь?

Они дошли до двери на лестницу, и Тюбьерг начал перепрыгивать через две ступеньки. Анна бежала за ним по пятам.

— При условии, что в помещении поддерживается нормальная комнатная температура, трупное окоченение начинается через три-четыре часа после клинической смерти, а через двенадцать часов в большинстве случаев оно уже полностью выражено. Биохимическое объяснение трупного окоченения — это простой гидролиз АТФ в мышечной ткани. Это дерьмо, Анна, — сказал он. — Это какое-то дерьмо.

— Ага, — сказала Анна, пытаясь понять, какое именно дерьмо он имеет в виду. Что Хелланд умер? Что поползли слухи о том, что он убит? Что Тюбьергу теперь придется завершать проекты в одиночку? Что защита Анны должна быть отменена? Что, что он имеет в виду?

Тюбьерг так резко остановился, что Анна едва не врезалась в него.

— Я не могу сейчас с вами говорить. Не здесь. Приходите в музей чуть позже. Я буду в Зале позвоночных, — Тюбьерг вдруг пристально посмотрел на нее. — И не говорите никому, что вы идете ко мне. Просто откройте дверь своим ключом. Так что увидимся там. Хорошо?

— Сегодня вечером? — спросила Анна.

Тюбьерг кивнул и исчез.

Анна какое-то время постояла на месте, чувствуя, как бьется ее сердце. Потом сжала кулак и раздраженно закрыла глаза. Лили ведь с ней сегодня вечером, значит, она не сможет встретиться с Тюбьергом в Зале позвоночных. Черт. Анна подумывала побежать за ним, но сразу отказалась от этой мысли. Чуть позади, у дверей в актовый зал, стоял, поджидая ее, Йоханнес.

— Ты спускаешься? — позвал он.

Она пошла по направлению к нему, наэлектризованная раздражением. У нее защита через двенадцать дней. Через двенадцать дней!

Йоханнес и Анна гуськом спустились по лестнице на этаж ниже, сохраняя дистанцию, и зашагали по коридору к своему кабинету.

— Йоханнес, а тебе обязательно так шаркать ногами? — вырвалось у Анны.

Йоханнес поднял на нее осторожный взгляд. У него было серое от недосыпа лицо, и Анна пожалела, что так разозлилась, и хотела спросить у Йоханнеса, как у него дела и удалось ли ему хоть немного поспать, но вдруг поняла, что не может произнести ни слова.

— Ты до сих пор на меня злишься, — сказал Йоханнес, закрыв за собой дверь в кабинет. Анна уселась на свой стул и включила компьютер.

— Я знаю, что ты до сих пор на меня злишься. Можно мы об этом поговорим? — мягко повторил он.

И тут Анна внезапно взорвалась. Она повернулась к Йоханнесу и подтолкнула свой стул поближе к нему, так, что он испуганно отпрянул назад. Почему бы ему просто не оставить ее в покое? А? Почему бы ему просто не заткнуться? Она, между прочим, вообще не понимает, почему он постоянно торчит на факультете! Он сто лет в обед как защитил диплом, почему бы ему не составлять свои заявки где-то в другом месте, где он не будет постоянно ей мешать? Ей осточертело, что ей постоянно мешают. Она очень устала оттого, что никто не воспринимает всерьез ее работу. Ни Хелланд, ни Тюбьерг, ни Йоханнес, по всей видимости. Анна не задумывалась над тем, что она говорит, слова сами вылетали из нее. Йоханнес заморгал, потом схватил свою куртку и сумку и вышел.

Анна озадаченно откинулась на спинку стула. Потом, повинуясь импульсу, высунулась в коридор и закричала:

— Что же ты за друг такой? — Она топнула ногой, и Йоханнес развернулся, пошел обратно по направлению к Анне и остановился на расстоянии вздоха от нее.

— Анна, — сказал он, — я твой друг, и ты сама прекрасно это знаешь. Я извинился перед тобой за то, что рассказал полиции. Мне не следовало этого делать, но я был не в себе. Как бы там ни было, ты не имеешь права быть со мной такой строгой, наказывать меня в течение нескольких дней и отказываться со мной разговаривать. Нам всем сейчас трудно. Не только тебе. Я твой друг, — повторил он, — но сейчас я тону в своих собственных проблемах, и у меня нет сил на то, чтобы служить мишенью твоего раздражения. Хелланд мертв. Да, это не самый лучший расклад для Анны Беллы и ее диплома, но он мертв! Понимаешь ты это или нет? — Йоханнес поставил точку в воздухе. — Его дочь потеряла отца, Биргит потеряла мужа, я потерял… друга. Можешь ты, черт возьми, отвлечься от собственного несчастья и взглянуть на мир, в котором не все вертится вокруг тебя? Сейчас у меня нет времени на твое нытье. Хелланд мертв, а я по уши в дерьме, которое нужно как-то разгребать. Я очень плохо сплю, у меня ни на что почти нет сил, — он развернулся и пошел по коридору, но вдруг повернулся снова, мягко посмотрел на Анну и сказал:

— Да, и кстати — тебе не нужны другие, которые принимали бы твою работу всерьез, Анна. У тебя есть ты сама.

Когда Йоханнес ушел, Анна закрыла за собой дверь кабинета и расплакалась. Так бывало уже столько раз раньше! С ней поступали несправедливо, а когда она реагировала, все внимание сосредотачивалось на ее реакции, а о несправедливости по отношению к ней забывали. Как тогда с Трольсом и Карен. Вдруг это она оказалась виновата в том, что они больше не дружат. Как будто никакой вины Трольса в этом не было. Это она виновата в том, что отец Лили больше с ними не живет.

«Никто не выдержит отношений с человеком, который так себя ведет», — сказал Томас. Как будто то, что заставляло ее так себя вести, не имело никакого значения! И сколько раз Йенс говорил: «Анна Белла, не будь так несправедлива с мамой».

Как будто Сесилье никогда не вела себя несправедливо!

И вот теперь Йоханнес. Сам рассказал полиции черт знает что, а теперь вдруг выясняется, что это она несправедлива и плохо себя ведет.

Она успокаивалась очень медленно. Высморкалась, сделала себе чашку чая. Когда злость прошла, ее начали мучить угрызения совести. Йоханнес был ее другом, конечно. Здесь он прав. Он так помогал ей в этом году.

В начале июня у нее наступил второй кризис в написании диплома, и она готова была сдаться. Она прочла все, что только можно было, о происхождении птиц и уделила особое внимание тем профессиональным вопросам, которые были связаны с перьями. К этому времени она уже давно была убеждена, что позиция Хелланда и Тюбьерга является наиболее научно обоснованной, поэтому то, что Клайв Фриман продолжал бороться за то, чтобы убедить мир в обратном, казалось совершенно бессмысленным. Все специалисты были согласны в том, что птицы являются современными динозаврами, что хищные динозавры, так называемые тероподы, подверглись эволюционному уменьшению, начали гоняться за своей добычей, прыгая по кочкам и пням, а потом захватили деревья. Здесь они сначала освоили планирующий полет между кронами, а потом развили в себе полноценную способность к полету. Все указывало на то, что динозавры были пернатыми даже до того, как начали летать.

Но что ей делать дальше со своими знаниями и уверенностью, Анна не представляла, это и вызвало кризис. Множество профессиональных ученых до нее критиковали позицию Клайва Фримана. Специалисты в области позвоночных из разных стран, мировые светила, профессора-орнитологи с докторскими степенями разбивали аргументацию Фримана в статьях, на симпозиумах и в книгах. Но даже к знаниям этих экспертов Фриман был невосприимчив. Как тогда может она, Анна, рассчитывать привнести в эту дискуссию что-то настолько новое, что ее дополнит или изменит? Она не сумеет этого сделать! Единственное, что ей по силам, — это пересказать уже написанное до нее, добавить исторический обзор, который осветил бы ход дискуссии от Зольнхофена до наших дней. Но по сути это будет простой реферат, и никто не даст ей защитить его в качестве диплома. Ей необходимо добавить что-то новое.