Квартира в Париже - Люси Фоли

Мы забрели в одно местечко в паре улиц отсюда. Присели с нашими свернутыми косяками.

Он наклонился вперед.

– Ты в порядке, дружище?

– Да… хорошо. – Я затянулся косяком, наслаждаясь покоем.

– Что тебя так напугало, – спросил он чуть позже, – в том месте?

– Не знаю, – сказал я. – Сейчас я не хочу об этом говорить. Если можно.

Мы начали курить вещи позабористее. Сперва казалось, что их не так уж и много. Но когда меня вставило, я ощутил изменения. На самом деле, теперь, вспоминая это, я думаю, что дело не столько в траве. А в Бене.

– Слушай, – сказал он. – Я понимаю. Ты не хочешь говорить. Но если тебе нужно признаться в чем-то, ну, понимаешь? – Он поднял руки. – Никто тебя не осудит.

Я подумал об этом месте, о девочках. Я так долго хранил это в себе, мой маленький мрачный секрет. Может быть, это своего рода катарсис. А потом я заговорил. Начал – и не хотел останавливаться.

Я рассказал ему о своем подарке на шестнадцатилетие. Как мой отец сказал мне, что пора стать мужчиной. Его подарок мне. Лучший из лучших, для его сына. Он хотел подарить мне незабываемый опыт.

Я помню лестницу там, внизу. Открываю эту дверь. Говорю ему, что не хочу.

– Что? – Мой отец посмотрел на меня. – Ты думаешь, что ты слишком хорош для этого? Ты собираешься сказать мне это в лицо? Что с тобой не так, мальчик?

Я рассказал Бену, как я остался. Потому что я должен был. И как я вышел из этого места изменившимся человеком – едва ли мужчиной. И это оставило на мне отпечаток.

Все внезапно выплеснулось из меня, все мои секреты, эта грязь, которую я никогда никому не рассказывал. А Бен просто сидел и слушал в темноте кафе.

– Черт возьми, – проговорил он с широкими зрачками. – Это реально хреново. – Я это отчетливо помню.

– И никому больше об этом не рассказывал, – попросил я. – Не говори остальным, ладно?

– Конечно, приятель, – заверил Бен.

А потом нас вставило. Подначивали друг друга. Вот тогда-то все и произошло по-настоящему. Мы смотрели друг на друга и просто хихикали, хотя и не знали почему.

– Мы не так уж много видели в городе, – сообщаю я Джесс теперь. – Так что вряд ли я тяну на эксперта. Если тебе нужно хорошее кафе с травкой, то я могу тебе подсказать.

Если бы только та ночь на этом закончилась. Без того, что было дальше. Без темноты. Черная вода канала.

ДЖЕСС

– Подожди, – говорю я, – ты сказал, что вы с Беном не виделись больше десяти лет, так когда же вы вновь встретились?

– Недавно.

– И это же было после той поездки, правильно?

– Да. С тех пор я его не видел.

Я немного подождала, пока он продолжит свой рассказ. Тишина.

– Я должна спросить, – говорю я, – что, черт возьми, произошло в Амстердаме? – Я пытаюсь свести все к шуткам. Но кажется, там случилось нечто важное. То, как изменился его голос, когда он заговорил об этом.

На секунду лицо Ника превращается в маску. Тогда он будто вспоминает, что нужно улыбаться.

– Ха. Да ничего, мальчики – это мальчики. Сама знаешь.

Внезапно на нас обрушивается порыв ледяного ветра, срывая листья с деревьев и подбрасывая их в воздух.

– Боже! – говорю я, обхватывая себя руками.

– Ты дрожишь, – замечает Ник. – Наверное, продрогла.

– Ну да – на самом деле, эта куртка не предназначена для холода.

Но это лучшее, что можно было откопать в «Примарке». Хотя я сильно сомневаюсь, что Ник знает о «Примарке»[52].

Он тянется к моим волосам.

– Извини! – говорит он. – Я не хотел тебя напугать. У тебя в волосах застрял лист. Сейчас я его достану.

– Там, наверное, чего только нет, – отвечаю я, пытаясь обратить все в шутку. – Еда, окурки, все на свете. – Я ощущаю тепло его дыхания на своем лице, его пальцы в моих волосах, когда он распутывает лист.

– Вот… – Он вытаскивает и показывает его мне: это сухой коричневый лист плюща. Его лицо так близко. На секунду мне кажется, что он меня поцелует. Столько лет меня никто не целовал. Я чувствую запах его туалетной воды, а под ним – теплый аромат кожи. И ловлю себя на том, что позволяю свои губам слегка приоткрыться.

Внезапно мы снова погружаемся во тьму.

– Черт, – ругается Ник. – Это из-за сенсорных датчиков – мы стояли неподвижно. – Он машет рукой, и они снова включаются. Но то, что происходило между нами, полностью разрушилось. Я моргаю, чтобы избавиться от световых пятен в глазах. О чем, черт возьми, я думала? Я пытаюсь найти своего пропавшего брата. У меня нет времени на такое.

Он отходит от меня.

– Хорошо, – говорит он, не в силах встретиться со мной взглядом. – Может, спустимся обратно?

– Эй, – окликаю я его, когда мы идем обратно в квартиру. – Мне нужно в ванную. – Мне необходимо взять себя в руки.

– Показать тебе дорогу? – спрашивает Ник. Хоть он и отнекивается, но явно нередко бывал в этой квартире.

– Нет, сама найду, – говорю я. – Спасибо.

Он возвращается к остальным, а я бреду по тускло освещенному коридору. Под ногами толстый ковер. Стены увешаны живописью. Я иду и на ходу открываю двери: не знаю точно, что ищу, но знаю: я должна отыскать что-то, что расскажет мне об этих людях, о том, какое отношение Бен имел к каждому из них.

Я нахожу две спальни: одна очень мужская и немного безликая, как номер в шикарном бизнес-отеле, другая более женская. Похоже, что Софи и Жак Менье спят в разных комнатах. Любопытно, хотя, может, это и неудивительно. Рядом со спальней Софи находится платяной шкаф размером с комнату, с рядами туфель на высоких каблуках и сапог умеренных оттенков черного, коричневого и бежевого, вешалками с платьями и шелковыми рубашками, дорогими свитерами с тканевыми вставками. В одном углу стоит богато украшенный туалетный столик с тонким антикварным креслом и большим зеркалом. Я думала, что только у семейки Кардашьян и людей из кино есть такие изыски.

Ванная комната огромная, с большой римской ванной, отделанной мрамором, раковиной для него и для нее. Следующая дверь ведет в туалет: если вы богаты, то, на мой взгляд, вы не писаете там же, где купаетесь в ароматических маслах. Я быстро роюсь в шкафчиках, но не нахожу ничего, кроме нескольких дорогих упаковок мыла под названием «Санта-Мария-Новелла». Кладу в карман пару кусочков.

Комната напротив туалета, похоже, является чем-то вроде кабинета. В центре стоит огромный антикварный письменный стол с обитой бордовой кожей столешницей. Напротив него висит