Дефиле озорных толстушек - Елена Логунова

Она уже жалела, что никогда раньше не шила прогулочные костюмы для шарпеев. Да что там! Алка согласна была всю оставшуюся жизнь обшивать собак, кошек, морских свинок и даже ящериц игуан, которых вообще-то боялась, как черт ладана!

Прятаться от людских глаз под кипарисом она вмиг передумала, дождь ее уже не пугал, и на судьбу мокнущих на веревках сарафанов стало глубоко наплевать.

– Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново! – запела повеселевшая Алка, направляясь к остановке общественного транспорта.

Сотни долларов, если тратить ее с умом, должно было хватить на многое.

Я вернулась домой около семи вечера. Первым делом постучалась к Трошкиной и убедилась, что моя подружка куда-то умотала.

– Я тоже жду Аллу, – подал голос молодой человек, устроившийся на роковом для меня подоконнике одним лестничным пролетом ниже пятого этажа.

Я посмотрела на него с опаской, но это был не Фунтик, а давешний желтоглазый юноша, Алкин поклонник. Сегодня он был облачен в черную футболку с портретом лопоухого зеленого монстрика и надписью: «Я – гордость галактики!» Если до этого мне было просто грустно, то теперь и вовсе захотелось плакать. Это в какой же галактике я живу, если у нее такая паршивая гордость?!

С полминуты я задумчиво смотрела на самозваную галактическую гордость, пытаясь вспомнить соответствующее ей человеческое имя. Васюсик? Ивасик? Ах да, Петюсик!

– Давно ждете? – спросила я.

– Три часа сорок восемь минут! – даже не взглянув на часы, отрапортовал тот.

Значит, из «Флоры-трэвел» Алка поехала вовсе не домой, а ведь я одолжила у нее последний стольник. Интересно, где в большом городе можно три с лишним часа гулять без денег?

– А вы не знаете, где она? – робко спросил меня Петюсик.

– А ваше джедайское чутье ничего не подсказывает? – язвительно спросила я в ответ, сердясь на некстати запропастившуюся подружку. – Я тоже ума не приложу, где она шляется! Кто ее знает, эту Трошкину! Может, опять склонилась к природничеству и пошла лыко драть!

– Неужели?! – Гордость галактики явно испытала вселенский страх.

Я криво усмехнулась и пошла к себе на седьмой этаж. Дверь мне никто не открыл, пришлось лезть в сумку за ключом. Однако дома кто-то был, это я поняла сразу, как только вошла в квартиру: на кухне надрывно сипел чайник, а в щель из-под закрытой двери туалета просачивался свет.

Я громко спросила:

– Ау, кто живой?

– Индюша, это я! – ответила мамуля.

– Понятно. – Я прошла в кухню, выключила чайник, поставила в холодильник краденую солонку с грибочками, выволокла на стол сыр и колбасу и снова заорала: – Мамуль, тебе чаю с бутербродами сделать?

В туалете послышался звук спускаемой воды, на пороге кухни возникла мамуля. Выглядела она усталой, но улыбалась.

– Я еще не решила, чай буду пить или что-нибудь покрепче, – призналась она.

– Дай, я угадаю! – Я наставила на нее палец и хитро прищурилась. – Варфоломей прошел кастинг? Твои издатели согласились на замену?

– Не совсем. – Мамуля сняла с полки чайную чашку, пару секунд пристально смотрела на украшающий ее цветочек, а потом решительно задвинула посудинку на место, повернулась и пошла в гостиную.

Оттуда послышались скрип открываемой дверцы, звон стекла, тихое бульканье и громкий мамулин голос:

– В принципе, Варфоломей понравился, но мне предложили сделать его дамой. Любаша полагает, что читательницам будет приятно видеть в главной роли женщину.

– Переделаешь Варфоломея в Варвару? – предположила я, перемещаясь в гостиную следом за родительницей.

– Только не в Варвару! – Мамуля вздрогнула и пролила водку мимо рюмки. – Я сама Варвара! Нехорошо, если имена автора и героини будут совпадать. Простодушные читатели могут подумать, будто я описываю собственную жизнь после смерти!

Она снова показательно содрогнулась.

– Нет уж, у меня на загробную жизнь совсем другие планы! – Она взяла рюмку и понюхала ее, закрыв глаза. – Буду тихо, спокойно лежать на маленьком уютном погосте, в неприметной могилке под высокими соснами…

– Даже не мечтай! – сказала я. – Над тобой будет мраморный памятник трехметровой высоты, куча свежих цветов и торная тропа, протоптанная тысячами поклонников твоего таланта!

Мамуля приоткрыла один глаз и внимательно посмотрела – не смеюсь ли я. Я не смеялась.

– Спасибо, дорогая, – с признательностью ответила она и лихо опрокинула стопарик. – Нам, великим писателям, так важна поддержка родных и близких!

– Всегда пожалуйста, – ответила я, удаляясь в свою комнату. – Кстати, не пей без закуски, в жару это вредно!

– Спасибо, дорогая! – повторила мамуля, расценив мои слова как проявление той самой поддержки.

Я ушла к себе и растянулась на диване. Хотела в тишине и спокойствии поразмыслить о том, что со мной и вокруг меня происходит в последнее время, но в голове была полная пустота, настоящий космический вакуум. Определенно, звания «Гордость галактики» я была недостойна.

Мамуля возилась на кухне – гремела кастрюльными крышками, шуршала пакетами и стучала ножом. Видимо, по моему совету наспех соображала закуску к водке.

Вообще-то она на диво малопьющий человечек, бокал шампанского в новогоднюю ночь – и все, но походы в издательство меняют ее до неузнаваемости. Сама я никогда там не бывала, но у меня сложилось впечатление, что это полезное учреждение представляет собой нечто среднее между застенками инквизиции и тренировочным центром подготовки космонавтов. Во всяком случае, наш папуля утверждает, что мамуля после посещения издательства имеет такой же вид, как летчик после испытания на многократные перегрузки. А он знает, что говорит, потому что до того, как стать вольным кулинаром, ходил под полковничьими погонами и многое повидал!

Я не стала мешать родительнице снимать стресс доступными средствами и вышла на кухню, только когда мамуля оттуда удалилась. Колбаса и сыр лежали на столе так же, как я их оставила, видимо, закусывала она чем-то другим. Чем именно, выяснилось, когда я заглянула в холодильник: в баночке-солонке, привезенной из аэропорта, сиротливо загибался один-единственный грибочек. Я порадовалась, что хоть он уцелел, стало быть, не зря я старалась, папуля все-таки сможет попробовать вкусные шампиньоны. Вернее, вкусный шампиньон. Надеюсь, одного хватит для дегустации.

Чтобы сыр и колбаса не обижались на отсутствие внимания, я сляпала многослойный бутерброд и устроилась за столом с толстым сандвичем в одной руке и кружкой чая в другой. Трапезничала неторопливо, поглядывая в окошко, – надеялась увидеть возвращающуюся из загадочного загула Трошкину, но так и не увидела. Уже смеркалось, а фонари еще не зажглись, так что я могла просто не заметить тщедушную фигурку подружки.

Чай с бутербродом и мое терпение закончились одновременно. Я уже встала из-за стола, собираясь еще раз сбегать к Алке, но в последний момент вынуждена была изменить свои планы. В прихожей я столкнулась с мамулей.

Наша великая писательница была заметно нетрезва, это было понятно хотя бы по тому, что она обула мои шлепанцы и пыталась в них ходить. С учетом того, что у меня нога на три размера больше и заметно шире, это был опасный трюк – вроде исполнения гопака в снегоступах. Маменька рисковала упасть и расквасить себе нос, но упорно двигалась в направлении входной двери. При этом то, как она обулась, не шло ни в какое сравнение с тем, как она оделась! На дворе был жаркий сентябрь, а мамуля закуталась в меха.

Увидев ее в шубе, я застонала:

– Опя-ать!

– Надо! – ответила поддатая мамуля. С такой интонацией это короткое слово должна была произносить партия, чтобы комсомол безропотно ответил «Есть!».

У меня по причине достаточно молодого возраста не было комсомольской юности, поэтому я не вскинула руку в салюте. Наоборот, решительно заступила ошубевшей мамуле дорогу к выходу.

– В таком виде ты никуда не пойдешь! – непреклонно заявила я.

Мамуля, терзаемая смутными угрызениями совести из-за того, что она в кои-то веки позволила себе выпить лишнего, решила, что меня не устраивает ее пьяный вид. Она не стала спорить, повела плечами и царственно сбросила мне на руки свои меха со словами:

– Тогда ты иди!

– Я?!

– Ты!

– Там дождь! – напомнила я, пытаясь отвертеться от прогулки с бобрами.

– Дождь уже закончился, я специально выходила на балкон и проверила! Иди или я сама пойду! – уперлась она.

Я внимательно посмотрела в ее заметно раскосые очи и поняла, что спорить с родительницей сейчас бесполезно. Если я не соглашусь, она снова напялит шубу и потащится во двор.

Эта шуба – мамулин пунктик. Долгие годы она носила один-единственный меховой тулуп из шкуры овцы, которая и при жизни-то не отличалась повышенной лохматостью, а за десять лет посмертной эксплуатации оплешивела, как чумная собака. С первого же приличного писательского гонорара мамуля купила себе симпатичный полушубок из неопознаваемых фрагментов норки и до последнего времени была им вполне довольна. Но в этом году папуля имел несчастье подарить любимой супруге на день рождения ее давнюю мечту – роскошную бобровую шубу, очень красивую и дорогую. И мамуля на этих бобрах просто помешалась!