Приятно познакомиться - Антон Твердов

— Купил, — похвастался господин Полуцутиков.

— Где ж такие продаются? — удивился Антон.

— А в музее, — ответил господин Полуцутиков. — Зашел просто посмотреть, вижу — такая пушка висит. Ну, я смотрителя в сторону отозвал, сунул ему бабок, он мне дал. Убойная штука.

— Да, — сказал Антон и присел за стол напротив Полуцутикова.

— Ну? — весело осведомился господин Полуцутиков. — Докладывай, как твои дела? Заходил к Анне своей?

— Заходил, — вздохнул Антон. — И вышел печальный, как осенний дождь.

— Ты чего? — покосился на него подозрительно Полуцутиков. — Опять?

— А, черт, — поморщился Антон, — сорвалось. Извини. Прямо не знаю, что с собой делать. Лезет из меня всякая литературщина, как фарш из мясорубки.

— Как Анна? Передал ей заказ?

— Передал.

— А она что?

— Взяла.

Господин Полуцутиков даже взвизгнул от восторга.

— Взяла?! Слушай, это замечательно! Ну, теперь Андрееву хана! Давай-ка хлобыстнем по этому поводу. Арсен!

— Да не надо, — пытался было протестовать Антон.

— Как это не надо? Надо! Арсен! Блин, не могу поверить, что избавлюсь от этого надоеды Андреева. Такая радость для меня. А ты что не радуешься?

— Чего ж мне радоваться, друг, когда любовь уходит вдруг, — вздохнул Антон.

— Опять?

— Что? А. Да нет, просто случайно в рифму получилось.

— В рифму, — проворчал Полуцутиков. — Ты смотри. Стишки всякие. Привыкнешь, не отвяжутся от тебя. Зараза. Так и свихнуться можно. А ты мне нормальным нужен. Ты ж единственный, кому я в этом мире доверяю!

Антон снова вздохнул.

— Взяла она заказ-то, — сказал он, — значит, правильно я предполагал. Киллер она.

— Ну и что? — пожал плечами Полуцутиков. — Киллер так киллер. Ты тоже раньше не доцентом был. А профессии Разные нужны. Чего ты печалишься-то?

— Но скорбь в сердцах у тех живет, кто ночью кровь чужую пьет. Тьфу. Я говорю, что так она меня никогда не полюбит, если она киллер, а я лох какой-то позорный. И с каждым часом все позорнее становлюсь. Уж и стихами начал говорить. Такого разве можно полюбить?

— Опять! — ужаснулся господин Полуцутиков. — Тебя брат, надо спасать. Ой, черт, кажется, и я заговорил в рифму. Значит, твоя болезнь заразная.

Антон ничего не ответил. Господин Полуцутиков немного отодвинулся вместе со своим стулом к стене, вынул сигару и закурил, словно дымом желая отогнать от себя обуявших Антона злых бесов.

— М-да, — после долгого молчания проговорил господин Полуцутиков. — Если это болезнь, то ее надо лечить. Причем немедленно. Пока она в запущенную стадию не перешла.

— А как? — уныло спросил Антон.

— Пока не знаю. Но что-нибудь придумаю. Давай сначала определимся с симптомами. Ты еще морду набить кому-нибудь способен?

— Не знаю, — с сомнением ответил Антон. — Как-то… ну… не пробовал.

— Так это в момент, Роман!!!

— Да не надо! — вскинулся Антон. — Чего ты? Господин Полуцутиков спрыгнул со стула и прошелся, дымя сигарой, по кабинету — туда-сюда.

— Так, — сказал он, внезапно остановившись, — признаки ненормальности налицо. Может быть, ты еще и добрые дела сознательно совершаешь?

Антон вроде бы покраснел. Но тотчас потянулся за сигаретами, достал пачку и сделал вид, что увлечен процессом закуривания.

— Да-а, — неопределенно проговорил господин Полуцутиков, внимательно глядя на своего собеседника. — А знаешь, что я хочу тебе сказать?

То, что хотел сказать господин Полуцутиков Антону, так осталось неизвестным, потому что в дверь отдельного VIР-кабинета кто-то осторожно постучал.

— Войдите! — не оборачиваясь, крикнул господин Полуцутиков.

— Разрешите доложить, — раздался сразу же после скрипа двери напряженный голос швейцара Романа, — вверенный мне объект доставлен.

— Какой еще объект? — осведомился господин Полуцутиков, поворачиваясь к двери.

Открывшаяся картина так поразила господина Полуцутикова, что он крякнул, выронил сигару изо рта и развел руками, словно пытаясь сказать:

— Ни хрена себе.

Престарелый детина, не помещавшийся в узкий дверной проем, стоял в половину оборота. В одной руке детина держал помещенный на палочку большой леденец в форме петушка, а во второй — открытую бутылку с пивом. Но больше всего господина Полуцутикова поразил наряд детины — матросский костюмчик, расползающиеся по швам на могучих бедрах полосатые трусики и полосатая же коротенькая майка, открывающая для всеобщего обозрения живот — объемистый и волосатый, про который в народе обычно говорят — Пудовая мозоль.

— Это еще что за чучело? — выговорил наконец господин Полуцутиков.

Швейцар Роман, маячивший где-то за широкими плеча-Ми детины, молчал.

— Это со мной, — неохотно пояснил Антон.

— Что-о? Ну и урод. Слушай, если тебе домашнего питомца завести захотелось, так ты лучше бы мне сказал. Я бы тебе собаку породистую купил какую-нибудь. Какого хрена ты его так вырядил?

— Это не я.

— Это я, — сказал Роман, высовываясь из-за плеча де тины, для чего ему, вероятно, пришлось встать на цыпочки. — У него вся одежда была засрана. И спереди, и сзади Так вот я подумал, что в приличный ресторан такого нельзя допускать. Переодел. В ближайшем магазине хотел купить ему треники и свитер, а он как уцепился за этот костюмчик, как начал выть на весь магазин. Мне и пришлось.

— Дурак, — с чувством сказал Антон.

— Он хороший, — вступился детина за швейцара. — Он мне еще петушка купил и обещал прокатить на бронетранспортере.

Роман проворчал что-то сквозь зубы. Ни слова нельзя было разобрать, но интонация высказывания предполагала, что если Роман когда-нибудь и прокатит детину в матросском костюмчике на бронетранспортере, то только в намотанном на гусеницу виде.

— Так, — сказал господин Полуцутиков. — И когда же ты этого придурка себе завел?

— Недавно, — ответил Антон. — Да я не заводил. Он сам завелся. Я в сквере гулял, заговорил с ним, а он за мной потащился. Я у входа в ресторан только заметил.

— И долго ты его за собой таскать будешь? Зачем он тебе нужен?

— Не нужен, — признался Антон, — просто жалко. Он же безобидный. Ну, впал в детство маленько. Я его при случае в психушку сдам.

— В психушку — это точно, — опять подал голос швейцар Роман. — Дураки, даже самые безобидные, опасны! У нас вот такой помощником повара работал. Тот его раз на рынок послал и сказал, отрежь у мясника на полтинник печенки. Дурак и отрезал. А мясник помер.

— Черт с вами со всеми, — махнул рукой господин Полуцутиков. — Роман — свободен. А ты, как тебя?

— Витя Семенов, — ответил детина и, лизнув леденец, отхлебнул пива.

— Витя, заходи пока.

Очень довольный собой и окружающими Витя Семенов прошел в кабинет и уселся на пустующий стул Полуцутикова. Потом принялся болтать ногами, не обращая ни малейшего внимания ни на уничтожающий взгляд Полуцутикова, ни на жалобные поскрипывания стула.

— Короче, вердикт мой такой, — проговорил господин Полуцутиков. — Дела наши не так плохи, как тебе кажется. Во-первых, Анна, судя по всему, все-таки киллер, но это небольшая беда. Киллер так киллер. Если она первый раз в тебя влюбилась, то и второй раз влюбится.

— Так я же ведь диковинной болезнью заболел, — сказал Антон, — пишу стихи, жалея обездоленных людей.

— И, во-вторых, — закончил господин Полуцутиков. — С болезнью твоей будем бороться. Я, кстати, знаю, как именно.

— Как? — жадно спросил Антон.

Господин Полуцутиков не ответил, увлеченный проектом, который явно совсем недавно появился в его маленькой головке. Паузу заполнил дурацкий смех Вити Семенова, который незаметно приклеил свой леденец на спинку кожаного пиджака Полуцутикова и теперь по этому поводу веселился.

День этот у Андреева Андрея Андреевича прошел отвратительно. Сначала позвонили из рекламного агентства «Попкорн» и спросили, как быть с ремонтом искалеченных потоками канализационных вод помещениями. Андреев ответил, что никак Не надо быть, а он сам приедет и разберется. И тут же подумал 0 том, что первым делом следует разобраться с собственными Намерениями по поводу вчерашней катастрофы.

Он уже корил себя за сделанный в горячке ночной звонок.

«Черт возьми, — говорил он себе, добираясь к „Попкорну“ на черном представительском „ниссане“, — это я поспешил. Это я не подумал. Чего это я сразу обратился к бандитам, а не в милицию? Я же теперь публичный человек, и мне о связи с криминалом надо бы забыть на время. Конечно хорошо было бы, если б братва с поганым Полуцутиковым который скорее всего все напасти и подстроил, разобралась, Но ведь если эта история хоть каким-то боком всплывет на поверхность, то не видать мне мэрства как своих ушей. Тем более что Тампакс — придурок полный, он такого кровавого месива наворотит, вместо того чтобы все тихо сделать».

Мысленно проговорив все это, Андреев машинально посмотрел в зеркало заднего вида на свои уши. Потом ему вдруг представилось, как всплывает на поверхность волнообразных газетных строчек вершина буро-коричневого грязевого айсберга, на которой задумчиво курит Тампакс, прихватывая сигарету окровавленными пальцами, а в подводной глубине беззвучным ртом поет псалом соблазненная и брошенная когда-то Андреевым певичка Марина. Накрепко впаяны в грязевой айсберг двадцать грузовиков с пиратскими дисками, проданными Андреевым год назад по вполне лицензионной цене. В общем, много чего можно было увидеть, если хорошенько присмотреться к айсбергу, много чего могло всплыть на поверхность.