Последние ратники. Бросок волка - Антон Николаевич Скрипец

и загромоздившим проход Котлом, боясь не то, что поднять на Светлого глаза, но даже разогнуть спину. Заметил лишь, что комнатка была мала, но света здесь хватало без лучин и светильников — в бойницы щедро вливался веселые лучи. Ни трона, ни даже лавок не наблюдалось. Только добротный массивный стол, на котором был расстелен широченный свиток, сработанный, судя по всему, из телячьей кожи. Над ним нависли два мужа.

— Это что за рак там пятится? — задыхающийся голос если и принадлежал старому человеку, его обладатель всё равно умудрился напустить в него звенящую сталь презрения.

— Отрок мой, — бесцветно прогудел Котел. — Знатный вой должен вырасти.

Не веря, парнишка уставился на дружинника. Уши у него от этакой нечаянной похвалы вспыхнули, щеки зардели, а всю усталость, которая еще недавно, казалось, переломит пополам, как корова языком слизнула.

— Как звать?

— Кутька, — пролепетал сдавленным голосом, спохватившись и вновь быстро согнувшись в поклоне.

— Хм. Эким тебя имечком нарекли. Дурацким. Собака ты, что ли, этак зваться?

— Да не. Мальцом когда еще был …

— Что ты там лопочешь, не слыхать ни пса! — рубанул требовательный голос. — Какой к лешему вой из него? Зовут по-собачьи, лепечет по-утиному.

— Да ты не особо усердствуй, боярин, — прервал недовольного мужа молодой, но усталый голос. — Напужал мальца сверх всякой меры. Ему, поди, впервой в палатах-то бывать. Верно я говорю?

На какое-то время в каморке повисла тишина. Кутька, боясь вдругорядь невзначай разогнуть спину и вновь попасть впросак, боялся не то, что распрямиться, но даже поднять глаза. Он-то про себя точно решил, что грозный муж уважаемых лет с глубоким голосом и приличествующей возрасту отдышкой и есть Светлый. Оказалось, нет.

Князь Святослав оказался вовсе не таким величавым, преисполненным чинности и внутренней силы мужем, каким рисовал его все эти дни малец. Обычный человек. Молодой. На плечах — белая рубаха, расшитая тонкой вязью и распахнутая на груди. Под ней угадывались не шибко массивные, но все равно сыто и вальяжно перекатывающиеся жилы. Пояс оттянут тяжелой перевязью с норманнским одноручным мечом с полукруглой гардой. Самым простым, без всяких изысков, вычурной ковки и дорогих каменьев. Пожалуй, у Перстня клинок был подороже. Не особенно крупный вишневый камень украшал тонкой работы обруч, охватывающий длинные русые волосы. Серые глаза смотрели с не пойми с каким выражением: то ли с легким снисхождением, не то с неуловимой насмешкой.

— Верно, — заполошно выпалил Кутька. — В первый…

— Почему имя у тебя такое чудное?

— Да, неловко как-то о том говорить…

— Это ничего, я, знаешь ли, много чего неловкого перевидал, — хмыкнул Светлый. — От меня скрывать нечего.

Кутька еще раз вздохнул, поежился, как будто от холода, и согласно кивнул.

— Мальцом когда еще был, очень хотелось, чтобы величали…Волком. Есть предание о воине с таким именем…

— Знаю.

— Да. Ну, вот и все. Когда родичи узнали об этом, начали дразнить Кутькой. Так и прилипло.

Улыбка Святослава была открытой и … светлой, что ли. На миг мелькнула дурацкая мысль, что, быть может, в первую очередь поэтому князя называют именно так.

— Твоя правда, отрок. Порой мы оказываемся не теми людьми, кем нас считают другие. А иногда даже не теми, кем сами считаем себя…

— Княже, быть может, к делу перейдем, чем истории смердов слушать? — прохрипел сиплый боярин. По правде сказать, глазея на Светлого, Кутька как-то позабыл даже бегло посмотреть в сторону недовольного ближника князя. — Мы ведь не затем здесь собрались.

— Ты, боярин, видно, поучать меня вздумал? — тон хозяина великого киевского стола изменился мгновенно. От его слов по горенке словно разлилось морозное поветрие. Впрочем, боярин, кем бы он ни был, не особенно смутился. Он лишь стиснул зубы и опустил голову. То ли соглашаясь с тем, что вызванный им княжий гнев вполне справедлив, то ли наоборот — пряча недовольное лицо.

За то короткое время, что высокий муж мерил взглядом носки своих добро сработанных сапог, Кутька бегло его изучил. По всему было видать, что когда-то он был справным воем. Его легко было представить скачущим на боевом коне и срубающим головы. Саженные плечи, широкие кости, горделивая осанка. Правда, нахраписто выпирающее вперед пузо, а также шрам поперек шеи, который не могла скрыть даже густая, пусть и не такая окладистая, как у наместника Белоозера, борода, говорили о том, что его ратные подвиги давно быльем поросли. Поверх расшитого хитрыми узорами кафтана — широкая перевязь. Непонятно было — то ли для того, чтобы прицепить к ней клинок в дорогих ножнах, то ли для того, чтобы подпирать снизу солидный живот.

— Нет, княже, поучать тебя у меня и в мыслях не было, — наконец, разомкнул челюсти боярин. — Но эти люди облыжно винят моего брата в злодействе и даже татьбе. Никогда такого не терпел, и подобную хулу может смыть только их поганая кровь.

— А ты, боярин, не ярись так шибко, чай не солнце красное, — с невозмутимым спокойствием ответил Котел. — Мы тут не лаяться собрались.

Важный муж уже было выпятил грудь и выпучил глаза, готовясь, судя по всему, дать наглецу укорот, но князь повелительно воздел вверх руку. Зарождавшийся спор как на каменную стену налетел — оборвался резко и безнадежно.

— Как я уразумел, белозерская дружина раздавила в пограничных лесах разбойничий выводок, — убедившись, что все умолкли и слушают только его, начал Святослав. — Хвалю. Дело доброе, — князь обошел вокруг стола, встал напротив Котла и, вонзив ему в глаза холодный серый взгляд, добавил. — Хоть и не хитрое. Я еще спрошу с твоего воеводу, когда явится сюда, чего это ради он ринулся на эту лесную охоту. А ты мне лучше скажи, с чего вы взяли, что за ратью этой голодраной стоит ближник князя Светлого? Мы тут прикинули с Молчаном Ратиборычем и так, и этак. С какой бы стати боярину киевскому в глуши такой воинство беспортошное сбирать?

— Тут, княже, и решать-то особо нечего, — бугай отвел взгляд от требовательного княжьего взора и уставился на стол, будто хотел высмотреть что-то интересное на развернутой там карте. — Не такая уж эта рать была и голодраная. И сброя у многих имелась добрая. Да немало меж них нашлось таких умельцев, кто точно ведал, с какой стороны к оружию подходить. Хотя с чего бы? В той глухомани особо разбоем-то не разживешься. По всему выходит, кто-то воинство это подкармливал. И готовил.

— И вы сразу порешили, что кроме как боярину Клину больше это делать некому? — насмешка в голосе Светлого опасно звякнула металлическими нотками.

— Отчего ж сразу? Нет. Сперва поразмыслили…

— Да ящеру в глотку ваши