Крутая тусовка - Валери Домен

Случалось, что Стив страстно ждал окончания очередного ее турне или сеанса записи в надежде на то, что она, наконец, упрочит их союз рождением ребенка. В тридцать восемь лет Клара не испытывала никакого желания делать это. Ее потребность любить была такой сильной, такой исключительной, что она сомневалась, что надо было что-то давать взамен. Естественно, всю свою любовь она отдавала Стиву и ничуть об этом не жалела. Он был так терпелив, так ее защищал, он во всем был с ней согласен. Она знала, что была неспособна проявить самопожертвование по отношению к кому бы то ни было. Что станет с ребенком, если его мать не даст ему то, что она ценит превыше всего?

Это казалось ей теперь еще более правильным. С некоторых пор она больше не удовлетворялась столь жадно знаками внимания публики, хотя та продолжала сходить от нее с ума. Напротив, публика приводила ее в оцепенение. Публика была для нее только кричащими что-то ртами, руками, старающимися к ней прикоснуться, глазами, которые вылезали из орбит. Пропастью и только.

Она не понимала, как такое могло с ней приключиться.

Стив протянул к ней руку. Лицо Клары было залито слезами; он больше не узнавал жену. Она встала и юркнула в его объятия. Вдохнула запах его одеколона, прикоснулась губами к его шее. Он прошептал ей ласковые слова. Это было все, что она хотела услышать, и, когда Мари постучалась в дверь салона, Клара чувствовала себя уже лучше.

Стив впустил секретаршу и попросил ее подольше помассировать Клару. В руках Мари певица была словно глина для формовки: та не стала слишком давить на это хрупкое тело. Бока и плечи уже потеряли былую округлость, грудь стала совсем маленькой, бедра казались невероятно длинными, настолько они стали худыми. Дива посмотрела на свою преданную помощницу, не видя ее: на глазах ее словно была пелена. Мари удалось наконец высказать то, что уже несколько месяцев вертелось у нее в мозгу:

— Надо остановиться, Клара. Вам просто необходимо обратиться за консультацией к врачу, к кому-то, кто сможет вам помочь.

Клара очень ценила эту женщину, так долго работавшую с ней и проявлявшую как снисходительность, так и самопожертвование, и ответила ей твердо и уверенно:

— Да, я остановлюсь. Но не для того, чтобы отдохнуть. Я больше не хочу петь. Вот уже два года, как мой голос доносится так издалека, что я боюсь, что когда-нибудь я его просто потеряю. Случилось нечто странное, чего я никак не могу понять, но все заключается в том, что я так много пела по всему миру, мне так горячо аплодировали за эти десять лет, что я отныне больше не могу жить для других. Я должна найти себя, понять, кто я есть. Мне казалось, что я была счастлива, но теперь вижу, что не достигла еще и первой ступени счастья. Как сказать Стиву о том, что я хочу жить на заработанные деньги и никогда больше не накладывать свой голос на музыку?

— Не надо так говорить, вы просто устали. Вы слишком сильно любите сцену, чтобы покинуть ее! — взволнованно воскликнула Мари.

— Мари, вы поможете мне жить.

— Но… каким образом?

— Вы поймете мир, который меня окружает. Я звучу совершенно глухо. В голове моей всегда была только музыка. Этого мне теперь мало.

Верная помощница при этих словах даже разинула рот от удивления. Никогда еще она не слышала такой связной речи от Клары, такой говорливой и поверхностной, которая и трех слов связать не могла. Что же стало причиной этого потока признаний? Что вызвало такой переворот в ее сознании? И как самая знаменитая в мире дива могла хотя бы на секунду подумать о том, чтобы уйти со сцены?

Мари обессилела, и теперь уже заплакала она, закрыв лицо ладонями. Клара притронулась к ее руке, приподняла ее подбородок своей тонкой полупрозрачной ладонью и произнесла слегка охрипшим голосом:

— Все хорошо, Мари. Успокойтесь, я еще поломаю комедию некоторое время, потому что не решила пока, каким образом сообщить о своем решении Стиву. Турне я закончила, мой следующий альбом должен выйти только через пару лет, у меня есть время на то, чтобы подготовить к этому всех, кто меня окружает. Они поймут, насколько необходим этот уход. Сегодня вечером, Мари, мы отправимся на праздник к Филиппу Серра, меня там с нетерпением ждут, и мне это нравится. А в котором часу мы отправляемся из Лондона?

— Через три часа, — ответила Мари дрожащим голосом. — Ваш муж проводит вас до аэропорта.

— Отлично. Наполните мне ванну, я хочу быть в форме, чтобы совершить эту поездку и прибыть в Париж совершенно очаровательной. Нельзя же разочаровывать поклонников, которые меня там ждут, дорогая моя Мари… Во всяком случае, пока рано!

Из одного из внушительных размеров кожаных чемоданов, изготовленных для певицы по специальному заказу, Мари достала несколько красивых флаконов с эликсиром для ванн. Стоило ей только снять с них хрустальные крышки, как вся ванная комната наполнилась приятными запахами. Несколько капель — Клара утверждала, что если добавить больше, это могло плохо повлиять на ее голос, но какое значение это имело сегодня? — моментально растворились в слегка дымящейся воде, которая наполняла угловую ванну.

Как и всегда, делая это, Мари имела право вспомнить о прошлом: она тоже была когда-то утонченной женщиной. Это было в другой жизни, давным-давно. Когда она глядела на себя в зеркало, то с трудом убеждала себя в том, что все это не сон. Двенадцать лет тому назад Мари Сегара была парламентским обозревателем, известной всем не только своей компетентностью, но и сводившими с ума формами тела. Многие ее собратья по профессии и некоторые политические деятели имели на нее виды, и Мари иногда пускала в ход свою соблазнительность ради достижения целей. До постели дело она не доводила, умела дозировать свою игру, знала правила, которые нельзя было переступать. Единственным членом сераля, которому удалось однажды преодолеть ее моральные устои, стал Мартен Боллери. В то время он был всего лишь одним из депутатов от оппозиции и не имел такой власти, какой обладал сегодня, став министром промышленной реструктуризации. Но, как и все политические деятели, он определил для себя судьбу, которая была чужда любого компромисса, не допускала ни единого промаха при прохождении дистанции. Мари стала одной из его добровольных жертв, и это сломило ее точно так же, как свинцовая дробь поражает птицу при взлете. Тогда она была далека от мысли о том, что этот человек будет играть важную роль в ее жизни, или же не прислушалась к этой мысли. Потому что инициатива была в ее руках, а в отношениях с Мартеном она думала играть первую скрипку. Но при этом не учла слежки некоего фоторепортера, способного на все ради денег и любви к сенсациям. Нескольких фотографий парочки — среди них поцелуй при выходе из отеля, единственный, которым они обменялись на людях, — проданных журналам, положили конец их роману, длившемуся около двух лет. Если бы Мартен не имел целью в жизни стать президентом Республики, он, вне всякого сомнения, бросил бы ради нее жену. Но для этого человека, просыпавшегося каждое утро с мыслью о Елисейском дворце, это было совершенно немыслимо.

Она встретилась с ним во время одного из коктейлей в Национальном собрании, и оба сразу же поняли, что эту ночь они проведут вместе. Продолжение было эпическим, но приятным: Мари ездила к нему, когда он выезжал в провинцию, и там он водил ее по самым шикарным ресторанам. Они вели себя сдержанно, но не особенно скрывали свою связь. Про них ходили сплетни, но не больше, чем про другие парочки любовников: в политике наличие любовниц было таким же необходимым аксессуаром, как флажок на машине с персональным водителем. Но Мари быстро стала ощущать себя более чем куртизанкой и даже позволила себе мечтать о жизни вдвоем. Именно в этом и была ее единственная ошибка. И когда Мартен объявил ей о разрыве отношений в известном ресторане, находившемся в одном парижском дворце, она лишь криво улыбнулась. Полученный ею удар кулаком в солнечное сплетение еще не принес страданий. В ушах Мари загудело, но она выдержала этот удар, такая красивая и стройная в своем длинном черном платье. И только сказала: «Это все равно когда-нибудь должно было случиться». А потом подумала, сможет ли она выйти из ресторана, не шатаясь на своих длинных шпильках.

Он был явно удивлен таким хладнокровием, он, несомненно, готовился увидеть рыдания, признак того, что она страдала. Потому что он долго делал выбор — так он, по крайней мере, ей сказал — между ней и своей политической карьерой. На карту была поставлена судьба страны. Стране куда больше был необходим он, а не эта красота, у ног которой лежали все парламентарии. Мари согласилась с этим. Когда он протянул руку, чтобы погладить ее по затылку, она не пошевелилась. Она позволила ему это сделать, а потом сняла с пальца подаренное им золотое кольцо с бриллиантами, положила его рядом с фужером шампанского и произнесла слова прощания, разорвавшие ему грудь.