Красная площадь - Мартин Смит

— Виза всего на две недели.

Помощник консула внимательно вглядывался в лицо Аркадия, пытаясь определить цель его приезда, но тот с интересом рассматривал гладкие, как масло, желтые стены баварских домов, балконы без ржавых подтеков, не потрескавшуюся штукатурку, двери, не изуродованные похабными надписями и рисунками. В витрине кондитерского магазина вокруг шоколадных тортов резвились марципановые свинки.

Федоров то настороженно сидел с видом человека, на которого возложили поручение сомнительного свойства, то начинал проявлять откровенное любопытство.

— Вообще-то, когда приезжает кто-нибудь вроде вас, готовят официальную программу. Должен сказать, что в данном случае ничего такого не предусмотрено.

— Прекрасно.

Пешеходы дружно останавливались на красный свет — не важно, были на улице машины или нет. На зеленый вперед устремлялся рой машин — впечатление, словно попал в улей, населенный «БМВ». Улица стала шире, превратилась в просторный бульвар, по обе стороны которого располагались каменные особняки с чугунными воротами и мраморными львами. Аркадий рассмотрел вывески картинных галерей и арабских банков. Далее, на площади, выстроились в ряд штандарты средневековых цеховых корпораций. Аркадий проводил глазами пешехода, одетого, несмотря на жару, в кожаные шорты и шерстяные гольфы.

— Просто не пойму, как вам удалось так быстро получить визу, — заметил Федоров.

— Друзья помогли.

Федоров взглянул еще раз: Аркадий не походил на человека, имеющего таких друзей.

— Ладно, как бы там ни было, будете как сыр в масле, — заверил он.

Консульство размещалось в восьмиэтажном здании на Зейдельштрассе. Отделанная деревянными панелями приемная была уставлена креслами из черной кожи на блестящих хромированных подставках. За пуленепробиваемой стеклянной перегородкой размещалась конторка с тремя телевизионными мониторами. Федоров подсунул паспорт Аркадия под стекло, в корзину секретарше, русской до самых кончиков длинных накрашенных ногтей. Когда она хотела протолкнуть корзинку с книгой регистрации обратно, помощник консула остановил ее, сказав: «Ему не надо расписываться».

Он проводил Аркадия до лифта и поднялся вместе с ним на третий этаж. Они прошли по коридору, по обе стороны которого располагались небольшие кабинеты, мимо зала заседаний с еще не распакованными ящиками, и Федоров открыл перед ним металлическую дверь с табличкой на немецком языке: «Культурные связи». В кабинете сидел седовласый мужчина в добротном костюме западного покроя с угрюмым выражением лица. В комнате было всего два стула. Он кивнул Аркадию на свободный.

— Я вице-консул Платонов. Знаю, кто вы, — сказал он Аркадию, не протянув руки. — С вами все, — эти слова были адресованы Федорову, который тут же исчез.

Платонов обладал активной интуицией шахматного игрока. Казалось, он постоянно думал над решением задачи, порой неприятной, но не слишком сложной, которую он мог решить за день-два. Аркадий сомневался, чтобы это был его кабинет. Стены все еще отдавали резким запахом свежей краски. К ближней стене была прислонена фотопанорама Москвы в лучах заходящего солнца. У противоположной стены лежали рекламные афиши с изображенными на них балеринами Большого и Кировского театров, сокровищами Оружейной палаты Кремля, теплоходом, плывущим по Волге. Кроме всего этого, здесь стоял только складной стол с телефоном и пепельницей.

— Как вам Мюнхен? — спросил Платонов.

— Прекрасно. Роскошный город, — ответил Аркадий.

— После войны он был грудой развалин, хуже Москвы. Это позволяет составить определенное представление о немцах. Немецкий знаете?

— Немного.

— Но вы же говорите по-немецки? — сказал Платонов вопросительно-утвердительным тоном.

— Во время службы в армии два года находился в Берлине: прослушивал разговоры американцев. Однако подучился и немецкому.

— Значит, немецкий и английский?

— Не очень хорошо.

«Платонову за шестьдесят, — прикинул Аркадий. — Дипломат еще со времен Брежнева? Видно, твердый орешек, да и гибкости не занимать».

— Не очень хорошо? — переспросил Платонов, скрестив на груди руки. — А знаете ли, сколько понадобилось лет, чтобы открыть здесь советское консульство? Это же промышленная столица Германии. Здесь инвесторы, которым мы должны внушить доверие. И не успели мы устроиться, как является следователь из Москвы. Кто вас интересует? Кто-нибудь из консульства?

— Нет.

— Я так и думал. Обычно нас отзывают в Москву, а потом уж сообщают дурную весть, — сказал Платонов. — Я наводил справки, не из КГБ ли вы, но кагэбэшники даже не хотят вас видеть. С другой стороны, они вас не удерживают.

— Довольно порядочно с их стороны.

— Наоборот, весьма подозрительно. Что может быть хуже следователя, над которым ты не властен?

— И такое со мной случалось, — пришлось признаться Аркадию.

— Кроме персонала консульства, в Мюнхене не так уж и много советских граждан. Директора заводов и банкиры, стажирующиеся у немцев, труппа танцоров из Грузии. Кто вас интересует?

— Этого сказать вам не могу.

Аркадий полагал, что сотрудники Министерства иностранных дел вооружены большим запасом располагающих собеседника фраз и приветливых улыбок и жестов, говорящих о том, что у них еще сохранились человеческие чувства. Платонов же, напротив, обходился пристальным, недружелюбным взглядом, который не смягчался, даже когда он доставал из пачки сигарету (не предлагая, кстати, собеседнику).

— Значит, насколько мы поняли друг друга, мне должно быть наплевать, за кем вы охотитесь. Мне должно быть наплевать, что, скажем, где-то в Москве кто-то зверски расправился с целой семьей. Успех работы консульства куда важнее поимки какого-то убийцы. Немцы не станут давать убийцам сотни миллионов марок. Нам приходится наверстывать пятьдесят лет нашей плохой репутации. Мы хотим спокойных, нормальных отношений, благоприятных для получения займов и заключения торговых соглашений, которые принесут спасение всем семьям в Москве. Нам меньше всего хотелось бы, чтобы русские гонялись друг за другом по улицам Мюнхена.

— Я вас понимаю, — ответил Аркадий как можно мягче.

— Вы здесь не в официальном качестве. Если вы вступите в контакт с немецкой полицией, они тут же позвонят нам, и мы ответим им, что вы просто турист.

— Я всегда испытывал любопытство к Баварии, земле, славящейся своим пивом.

— Паспорт останется у нас. Это означает, что вы не можете поехать куда-нибудь еще или зарегистрироваться в гостинице. Мы устраиваем вас в пансионе. А пока что я буду делать все, что в моих силах, чтобы вас отозвали в Москву, и, если возможно, завтра же. Советую забыть о расследовании. Походите по музеям, купите сувениры, попейте пивка. В общем, погуляйте.

Пансион находился под турецким бюро путешествий в полуквартале от вокзала. Жилье состояло из двух комнат с кроватью, голым матрацем, комодом, стулом, двумя столами и шкафом, дальше находилась миниатюрная кухонька. Туалет и душ располагались с другой стороны прихожей.

— На третьем этаже турки, — сказал Федоров, указывая пальцем вверх. Потом пальцем вниз: — На первом — югославы. Все они работают на БМВ. При желании можете устроиться и вы.

Лампочки горели. Аркадий открыл дверцу холодильника — внутри него зажегся свет. В углах не видно было тараканьих коробочек. Свет был даже в стенном шкафу. А когда входили в здание, он отметил, что на лестничных клетках пахло не мочой, а дезинфекцией.

— Вот он рай. Не совсем такой, как ожидали, верно? — спросил Федоров.

— Вижу, вы в Москве давно не были, — отпарировал Аркадий.

Он открыл окно задней комнаты. Из него была видна тыльная сторона вокзала и блестящие на солнце стальные ленты рельсов. Странно, но он ощущал разницу во времени, словно находился в противоположном часовом поясе, а не всего лишь в четырех часах лету от Москвы. Федоров задержался в дверях.

— Мне кажется, что Ренко — самая непопулярная здесь фамилия. Я имею в виду Германию. Я слышал о вашем отце. Возможно, у себя дома он и герой, но для немцев он палач. Помнят по сорок пятому.

— Он и дома был палачом.

— Я хочу сказать, что с такой фамилией вам бы лучше сидеть здесь и не высовывать носа.

— Дайте-ка ключ, — протянул руку Аркадий.

Федоров, собравшийся уже было уходить, отдал ключ, пожав плечами.

— Я бы не беспокоился, следователь. Единственное, о чем русскому не нужно беспокоиться в Германии, так это о том, что его обкрадут.

Оставшись один, Аркадий сел на подоконник и, предоставленный наконец самому себе, закурил.

По русскому обычаю, отправляясь в дорогу, надо присесть. Так почему бы не сделать этого по приезде? Чтобы официально вступить во владение голой, незапертой комнатой. Особенно если куришь вонючую русскую сигарету. Он увидел медленно приближающийся к вокзалу поезд, блестевший красным и черным глянцем. На машинисте была серая фуражка, похожая на генеральскую. Аркадию вспомнился локомотив на Казанском вокзале, раздетый по пояс машинист и лежавшая на его плече женская рука. Интересно, где они теперь? Перегоняют вагоны по московской окружной? Или катят по степи?