Красная площадь - Мартин Смит

Деревню окружал заросший буйной растительностью и на удивление неухоженный старый лес. Плотной стеной стояли березы, ясени, широколистые буки, лиственницы, ели, дубы, куда с трудом проникали редкие солнечные лучи. Вокруг царили покой и кипучая деятельность одновременно: проделывали в земле ходы землеройки и кроты, взлетали в воздух кучи хвойных иголок, когда заяц покидал свое убежище, стучали клювами дятлы, отыскивая себе пищу под корой деревьев, монотонно гудели насекомые. Вешки были мечтой каждого русского, идеальной дачной деревней.

Ничто не изменилось. Аркадий шел по знакомым ему тропинкам. Те же одиноко стоящие дубы, теперь не такие темные и могучие, как казалось в детстве. Стайка березок с бледными трепещущими листьями. Кто-то когда-то пытался заложить сосновую аллею, но вокруг сосенок проклюнулись и поднялись другие деревца и заглушили их. Тропинки терялись в зарослях папоротника, плюща и обильного подроста.

Метрах в пятнадцати левее белочка с пушистыми ушками раскачивалась на одной из нижних веток, сердито цокая на лежащее на земле пальто. Минин поднял голову, чем еще больше рассердил зверька. Аркадий разглядел также в кустах ветровку, а слева от Минина еще и брючину. Прячась за деревьями, он свернул направо.

Дойдя до дороги, Аркадий остановился. Она стала уже, в щебенке появились новые проплешины. Аркадий увидел бегуна в тренировочном костюме — черноглазого парня с ввалившимися щеками, поглядывавшего на лес. На велосипеде проехала женщина, за ней протрусил терьер. Когда она отъехала достаточно далеко, Аркадий вышел на открытое пространство.

В одну сторону от него дорога тянулась еще метров пятьдесят, затем поворачивала вправо, то приближаясь, то удаляясь от высоких черных ворот, обрамленных зеленью деревьев. В другой стороне, всего метрах в десяти от Аркадия, стояли прокурор города Родионов и Альбов. Прокурор удивился, увидев его, хотя Аркадий явился в назначенный час и в назначенное место. «Некоторым не по нутру не поспать даже только одну ночь», — подумал Аркадий. Родионов с сердитым видом шагал негнущимися ногами, словно трещал мороз, а не начинался хороший летний день. Альбов же был в твидовом пиджаке, в брюках спортивного покроя; он источал аромат освежающего лосьона и выглядел хорошо выспавшимся и отдохнувшим.

— Я говорил Родионову, что не найдем вас, — сказал он вместо приветствия. — Наверное, не раз здесь бывали?

Родионов проворчал:

— Считалось, что вы вернетесь на работу и напишете отчет о том, что произошло на ферме. Но вы сначала исчезли, а потом вдруг стали звонить и требовать, чтобы мы встретились черт знает где.

— Не совсем так, — ответил Аркадий. — Давайте пройдемся, — и он неторопливо двинулся к воротам.

Родионов остановился.

— Где отчет? Где вас носило?

Дорога все еще была в густой тени. Альбов удовлетворенно смотрел на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь стену деревьев.

— Ведь у Сталина было несколько дач вокруг Москвы? — спросил он.

— Это его любимая, — сказал Аркадий.

— Уверен, что ваш отец частенько бывал здесь.

— Сталин любил пить и беседовать всю ночь. По утрам они прогуливались здесь. Обратите внимание, все старые деревья — ели. За каждой из них стоял охранник, да так, чтобы его было не видно и не слышно. Теперь, конечно, другое время.

По обе стороны дороги послышался треск — кто-то, стараясь не отстать, ломился сквозь заросли.

Родионов выходил из себя:

— Вы так и не написали отчет.

Аркадий полез в карман — Родионов отскочил в сторону. Но вместо пистолета Аркадий достал пачку аккуратно исписанных желтых листков бумаги.

— Нужно было напечатать на бланках, — сказал Родионов. — Хотя ладно. Почитаем, когда вернемся на работу.

— А потом? — спросил Аркадий.

Родионов приободрился. Отчет, даже в рукописном виде, свидетельствовал о том, что противник уступил.

— Всех нас потрясла смерть нашего друга, генерала Пенягина, — промолвил он. — И мне понятны ваши чувства в связи с гибелью вашего сотрудника. И тем не менее ничто не оправдывает вашего исчезновения и ваших диких обвинений.

— Каких обвинений? — спросил Аркадий, продолжая шагать. Пока что он ни словом не обмолвился о своих звонках Альбову и Губенко. Молчал и Альбов.

— Ваше сумасбродное поведение, — добавил Родионов.

— В каком смысле? — спросил Аркадий.

— Ваше исчезновение, — повторил Родионов. — Ваше неэтичное нежелание принимать участие в расследовании убийства Пенягина только из-за того, что не вам поручили его возглавить. Ваше упрямое помешательство на деле Розена. Видно, Москва вам не по плечу. Для вашей же пользы вам надо поменять обстановку.

— Значит, вон из Москвы? — бросил Аркадий.

— Это не понижение в должности, — сказал Родионов. — Факт остается фактом, что преступность процветает не только в Москве. Есть по-настоящему горячие точки. Я всегда отпускаю следователей, если в них нуждаются. Кроме дела Розена, за вами других не числится.

— В таком случае куда?

— В Баку.

Аркадий невольно рассмеялся.

— Так Баку же не просто не Москва. Он даже не Россия.

— Они просили самого лучшего следователя. Вам предоставляется возможность восстановить свою репутацию.

В условиях трехсторонней гражданской войны между азербайджанцами, армянами и армией, да еще к тому же стычек между наркомафиями, Баку представлял собой Майами и Бейрут, вместе взятые.

Метрах в двадцати позади, отряхивая пальто, на дорогу вышел Минин, что и для других послужило сигналом выйти из-за деревьев. Вернулся черноглазый парень в тренировочном костюме и побежал трусцой рядом с Мининым.

На глазах Аркадия непринужденная прогулка превратилась в парад войск.

— Возможность начать все заново, — сказал он.

— Только так, — согласился Родионов.

— Думаю, вы правы — самое время уехать из Москвы, — заметил Аркадий. — Только я думал не о Баку.

— Куда или когда ехать, не вам определять, — возразил Родионов.

Они дошли до ворот, которые вблизи оказались не черными, а темно-зелеными. Над двойными деревянными створками, обитыми стальными листами, находилась площадка для часовых со сторожевыми башнями по бокам. Путь преграждал полосатый шлагбаум — защита от любопытных. Но как тут устоять? Аркадий перешагнул и погладил рукой все еще любовно выкрашенную гладкую перекладину. Отсюда черные лимузины проезжали еще пятьдесят метров до дачи, где проходили затяжные ужины, а после полуночи составлялись списки, которые переводили многих граждан, пока те еще спали, из числа живых в число покойников. Иногда на дачу привозили детей, чтобы украсить ими прием на открытом воздухе или чтобы вручить кому-то букет, но всегда в дневное время, словно только под солнцем они были в безопасности.

«Это ворота в замок дракона, — подумал Аркадий. — Даже теперь, когда дракон мертв, воротам надо бы быть обугленными, а дорога должна быть исцарапана его когтями. На ветвях должны висеть кости. Солдаты в шинелях должны были бы остаться здесь, по крайней мере, в виде статуй». Вместо всего этого сверху одиноко смотрел глаз широкоугольного объектива сторожевой телекамеры.

Родионов его не заметил.

— Минин будет…

— Заткнись! — цыкнул Альбов и поглядел на линзы объектива. Улыбайся! — и добавил, обращаясь к Аркадию: — На дороге еще есть камеры?

— На всем ее протяжении. Экраны на даче. За нами внимательно следят и все записывают на пленку. Как-никак, историческое место.

— Разумеется. Сделай что-нибудь с Мининым, — тихо сказал Родионову Альбов. — Не нажимай на силу. Убери отсюда этого дурака.

Озабоченный, но источающий доброжелательность, Родионов помахал Минину. Альбов повернулся к Аркадию, выражая всем видом, что готов играть по-честному.

— Мы же друзья и заботимся о вашем благополучии. У нас были все основания встретиться с вами и поговорить в открытую. Кто-то сейчас наблюдает за нами по телевизору и думает, что мы любители птиц или просто интересуемся историей.

— Боюсь, что Минин не похож ни на того ни на другого, — заметил Аркадий.

— Это уж точно, — согласился Альбов.

Родионов удалился, чтобы отослать Минина прочь.

— Спали? — спросил Аркадия Альбов.

— Нет.

— Ели?

— Нет.

— Плохо, когда все время приходится торопиться, — в голосе Альбова чувствовалась искренность. Но звучали и командные нотки, словно он председательствовал на собрании. Камера на воротах сталинской дачи изменила положение. Держа сигарету в зубах, Альбов добавил: — А со звонком сделано умно.

— Ваш номер был у Пенягина.

— Тогда это напрашивалось само собой.

— У меня лучшие мысли всегда приходят сами по себе.

К этому времени Альбову должно было стать известно, что Аркадий звонил и Боре. Возникал вопрос: чьи еще номера записал Пенягин?