Среди красных вождей том 2 - Георгий Соломон (Исецкий)

Уже сделав (в Бонне) перевод трактата Спинозы, В.Н.Половцова узнала (перед этим она опросила в России специалистов и издателей, однако получила от них отрицательный ответ), что аналогичная работа была выполнена в Одессе

Г. Полинковским еще в 1893 г . Однако Половцова считает, что ее предшественник не утруждал себя "более глубоким проникновением в содержание текста", а собственный перевод предварил главой из "Истории новой философии" Куно Фишера, "воззрения которого на учение Спинозы вообще, и на содержание трактата в частности, не могут считаться в настоящее время способствующими его пониманию" (С.10). Свой перевод Половцова считает несомненно "глубоким", поскольку ему предшествовало длительное изучение всего творческого наследия Спинозы (1).

Здесь же Половцова предлагает свое решение проблемы философского перевода.

Для нее уже "всякое словесное выражение, без исключения, само по себе допускает несколько толкований", несколько способов его передачи на другой язык, и при этом все такие переводы могут быть "вполне точными переводами данного словесного выражения" (С.3). Перевод же на любой язык философских сочинений представляет особенные трудности, так как уже сами философы находятся в отношении к языку в особенно неблагополучных условиях.

Философы, за немногими исключениями, должны заимствовать выражения для изложения своих систем из обыденного языка, всякая вновь возникающая философская школа вынуждена пользоваться для изложения новых мыслей старыми обозначениями. Что же касается философии Спинозы, то она в терминологическом отношении находится "в исключительно неблагоприятных условиях: непосредственно следуя за схоластической философией, она, также как и философия Декарта, представляет в то же время переход к новым содержаниям" (С.4-5).

Половцова считает: оказывается при переводе философского произведения ставить в качестве самостоятельной цели "литературное изложение" - в смысле подбора красивых оборотов и замены иностранных терминов. В виду "бедности" философского языка вообще и русского философского языка в частности, для сочинений и переводов соответствующей литературы, на первом плане пока должна стоять единственная задача - посильное облегчение истинного понимания системы.

Для ученых и читателей из России, которым как правило приходится при знакомстве с философскими проблемами прибегать к помощи иностранных сочинений, "введение национальных оборотов и русификация терминов может служить лишь камнем преткновения для изучения и развития философии в России". С другой стороны, считает русская переводчица, передача, например, латинских терминов только одним латинизированным словом по-русски предоставляет свободу "своеволию неподготовленных читателей" (С.7-8).

В.Н.Половцовой принадлежат еще две работы, посвященные пониманию философии Б.Спинозы: большая статья "К методологии изучения Спинозы" (2) заметка по поводу книги Дунина-Борковского о Спинозе (3)

В издании "Избранных произведений Б.Спинозы" (М., 1957) помещен, однако, перевод Я.М. Боровского. О работе же В.Н.Половцовой здесь сказано, что сам перевод названия трактата является безусловно неточным, вольным и даже искажающим название оригинала, и что переводить его следует как "Трактат об усовершенствовании разума". Кроме того перевод Половцовой "носит печать субъективизма, отражая философские воззрения самого переводчика" (Т.1, С.626).

note 184— Вот, я привел вам нового товарища, — сказал он и с нескрываемым злорадством прибавил — которого вы с таким нетерпением ждали.

В. Н. Половцова была крупная женщина типа Брунгильды. Она была доктором каких то наук. В качестве коммерсанта и вообще в деловом отношении она была полным ничтожеством и представляла собою "Трильби" Крысина, повторяя все его доводы и взгляды. Сам Крысин был человек очень ограниченный. Он не чужд был некоторого образования, но все это прошло как то мимо него, не оставив на нем хоть сколько-нибудь серьезного следа. По натуре он был кляузник и большой софист. Он был старый кооператор. Ка­жется, он был честен, но он вполне доверял свое­му секретарю Ш., который, в сущности, и вел все дело закупок, из-за которых выходили большие неприятности. Крысин страдал какой то серьезной болезнью сердца…

Мы познакомились, наговорили друг другу разных комплиментов, выразили взаимные надежды на дружную товарищескую работу и затем перешли к оформлению моего вступления в число членов правления "Аркоса", этого официально английского акционерного общества, действующего по утвержденному английским правительством уставу. Для того, чтобы я получил право быть членом правления или директором, я должен был об­ладать каким то определенным количеством акций и быть выбранным общим собранием. Все эти проформы были проведены, кажется в тот же день.

И таким образом, уже с самого дня моего прибытия в Лондон, — 2-го июня 1921 года — я стал директором "Аркоса". Помещение "Аркоса" было очень небольшое и поэтому Красин уступил мне свой кабинет, которым он note 185почти не пользовался, так как очень редко бывал в этом учреждении.

На другой же день мне были представлены все служащие и состоялось первое заседание правления, где были распределены между членами правления существующее отделы. По предложению моих товарищей на меня было возложено руководство отделами техническим, счетно-финансовым, управлением дел и личным составом. На первом же заседании я предложил правление при­гласить на службу в "Аркос" моих ревельских сотрудников — Маковецкого, Фенькеви, Волкова и некоторых других.. Половцова и Крысин, державшиеся со мной сперва очень корректно, с готовностью согласи­лись, и правление передало соответствующую часть про­токола Клышко, как секретарю делегации, для получения для новых сотрудников виз.

Чтобы не возвращаться еще раз к этому вопросу, здесь же расскажу, как и чем окончилась эта моя по­пытка. То, о чем я выше говорил, чего я опасался, едучи в Лондон, оказалось реальным фактом — меня дей­ствительно ждала в Лондоне мобилизовавшаяся в ожидании моего неизбежного приезда, новая "гуковщина", под знаменем которой объединились Половцова, Крысин и Клышко. Первые двое не были членами партии, хотя "доктор" Половцова неоднократно мне говорила, что она и Крысин, по существу, "колоссальные" коммунисты. Клыш­ко же был "стопроцентный" коммунист. Согласившисьнамое предложение пригласить моих кандидатов, без всяких разговоров, Крысин и Половцова, по соглашению с Клышко, решили, что этому не бывать, так как приезд моих сотрудников усилит меня и Красина. Знаю все это от одного, ставшего впоследствии моим близким сотрудником, покойного Владимира Андреевича Силаева, о котором дальше. И вот, Клышко повел свои интриги.

note 186Прежде всего он списался от имени делегации с Литвиновым, который, очевидно, надлежащим образом инструированный своим приятелем Клышко, написал в ответ, что никогда не соглашался отпустить упомянутых сотрудников и что он-де не понимает, «откуда товарищ Соломон мог сделать такой вывод». Словом, интрига пошла в ход. Конечно, я был глубоко возмущен этой ложью. Клышко же, всегда игравший на два фронта или, вернее придерживаясь всегда одного фронта, показав мне ответ Литвинова, поторопился ска­зать: "Вот видите, как товарищ Литвинов беззастен­чиво лжет". И он посоветовал мне написать ему лич­но. Я написал и, спустя две недели, получил от него ответ, в котором он сообщал, что хотя "совершенно не помнит", чтобы у нас с ним был разговор об указанных сотрудниках, но, раз я так этого желаю, он согласен их отпустить. Тогда Клышко, ведя все ту же линию, начал "хлопотать" о визах… Между тем ревельские мои сотрудники, получив от меня своевре­менно уведомление о принятии их в "Аркос" и о том, что остановка лишь за визами, что является - де лишь пу­стой формальностью — так я писал на основании слов Клышко — обрадовались и стали готовиться в путь. Я постоянно наседал на Клышко, а он все отвертывался разного отписочного характера ответами: "все готово, но английское правительство наводит какие то справки"… или: "все готово, но ждут какой то подписи…"

Между тем, Литвинов, который, как я говорил, неустанно преследовал моих сотрудников, в свою оче­редь "работал", готовя им раны и скорпионы… И вскоре я получил известие, что Маковецкого отозвали в Москву, где и арестовали, обвиняя в шпионаже в пользу Польши. Фенькеви тоже вызывали, но он отказался note 187ехать. Одну мою сотрудницу, человека ригористически честного, тоже арестовали уже в Ревеле и под стражей отправили в Москву, предъявив ей обвинение в краже драгоценностей, что, разумеется, не подтвердилось, и она была освобождена после нескольких месяцев заключения в тюрьме… Волкова вызвали в Москву…