Пес Господень - Геннадий Прашкевич

Со все возрастающей печалью, но уже и с некоторым тайным гневом, тщательно пока скрываемым, папа всматривался в глаза Амансульты.

– А церковь? – так же смиренно, как Амансульта, спросил он. – Разве Святая римская церковь сама по себе всегда не возвышается, как вечная скала, над ходом времени? Разве она всегда так не возвышалась над ходом времени? Разве Святая римская церковь не сильна благодатью, так щедро разливаемой в мир?

Амансульта непонятно улыбнулась:

– Червь сомнения никогда не умирает, а огонь разума никогда не гаснет.

Папа вздохнул.

Амансульта цитировала его собственные труды.

Она, кажется, неплохо подготовилась к этой встрече, подумал папа.

– Ты считаешь, – спросил он, чуть наклонив голову набок. – Ты считаешь, что вся христианская эпоха от падения язычества и до наших дней, все это было только эпохой варварства? Ты считаешь, что некие знания, сохраненные в мрачных пещерах и катакомбах, могут пролить какой-то яркий свет на мир, уже осиянный благодатью господней? Ты действительно считаешь, что все, что было до нас, всего лишь эпоха варварства?

– Это можно назвать и иначе, – уклончиво ответила Амансульта.

Она устала стоять, но папа не предложил ей сесть.

– Я говорю о чудесном даре Торквата, дошедшем к нам через годы, – уже сдержаннее сказала она. – Разве подобные чудесные события не следует использовать во славу церкви?

– И ты знаешь как?

Амансульта кивнула.

Она сумасшедшая, подумал папа.

Дьявол, совершая сделку, лишает партнера разума.

Амансульта попалась на удочку дьявола.

Папа перекрестился.

Мир навсегда создан Господом. Мир вечен и неизменен. Мир по праву принадлежит Святой римской церкви. Грех гордыни, в чем бы он ни проявлялся, самый страшный грех. Тысячи и тысячи еретиков, впавших в ересь гордыни, колеблют почву, сами пугаясь этого. Тысячи и тысячи еретиков собираются в зловонных городах, в этих вавилонах ненависти и гордыни, но разве поколебали они устои Святой римской церкви? Ткач ткет ткань, красильщик ее красит, портной шьет, все живое занимается своим делом. Разве можно изменить мир, созданный Господом? Не богохульство ли сама мысль об этом?

Она невинна, печально подумал папа, глядя на Амансульту. В том низменном смысле, какое вкладывают в это слово, она невинна. Но она вся в грехе. Она говорит искренне, ее заблуждения чисты, но именно этим она и опасна. Ее чистая душа уже надкушена дьяволом.

Блажен тот, кто обрел мудрость от Бога, и трижды проклят тот, кто понес от дьявола.

Анатема сит!

Разве мир со всей своею совокупностью прошлого, настоящего и будущего не присутствует вечно в разуме Бога, как если бы он уже давно свершил свое бесконечное развитие? Разве Господь не видит будущее тем же самым способом, что настоящее и прошлое, причем именно так, как будущее когда-либо состоится? Разве он не видит все возможные колебания мира и его вещей – все, что может когда-нибудь реализоваться и какой выбор может быть сделан?

Амансульта с большим торжеством говорит о чудесном даре Торквата предугадывать будущее, но ведь только Господь, а не его слуги, может предугадывать будущее. Ведь если допустить, что Господь может помыслить, будто должны иметь в будущем место все те вещи и события, которые могут и не случиться, то он заблуждается.

А даже допускать такое – грех.

Такое допущение не только недостойно, оно дерзко.

А если предзнание Господа таково, что он, предугадывая будущие события, предполагает, что нечто может как произойти, так и не произойти, то что же это за предзнание, если почему-то оно не содержит в себе ничего значительного и определенного?

Нет, покачал головой папа. Бог есть наличность всего сущего и его предзнание будущего происходит не из-за того, что что-то когда-то произойдет в будущем, а именно из того, что все эти что-то и когда-то вытекают из его собственной непосредственности.

В неистовстве своем блаженный отец Доминик всегда прав в одном, вдруг подумал папа. Еретики в этом греховном мире жадно плодятся. Конечно, это упущение. Это большое упущение. Еретики всегда заслуживали и всегда должны заслуживать только одного наказания – смерти.

Переат!

Да погибнут!

Папа сурово поднял голову.

– Если эпоха варварства, к которой, как ты утверждаешь, мы все еще принадлежим, заканчивается, значит, нам опять предстоят какие-то важные изменения? Значит, нас опять что-то ждет? Значит, это что-то можно каким-то образом предвидеть?

Папа наклонил голову:

– Разрешаю тебе сказать.

Он внимательно следил за Амансультой.

Ему показалось, что в ее светлых глазах на секунду мелькнул испуг.

Если это, правда, было так, то Амансульта с головой выдала себя в своей греховности.

Но ответ Амансульты удивил папу:

– Нас ждут большие войны, – негромко сказала она. – Нас всех ждут большие войны.

– Ты говоришь о вооруженных паломничествах? – удивился папа. – Ты говоришь о стезе святого креста или нам грозит что-то другое?

– Я говорю о больших войнах, – медленно пояснила Амансульта. – Я говорю о больших войнах, которые. как правило, завершают любую эпоху, как упадка, так и взлета. Такие большие войны, по словам Торквата, в прах повергают самые великие империи и неожиданно возносят на невиданную высоту народы, прежде пребывавшие в ничтожестве. Это долгие войны, – добавила Амансульта. – Они не заканчиваются ни в двадцать, ни в пятьдесят лет.

– Но почему войны? С кем?

– Не знаю.

Они замолчали.

Хостис хумани генерис.

Папа открыто наложил на Амансульту крест.

Враг рода человеческого не спит. Истинная опасность для христианских душ часто таится вовсе не в пустынях Святой земли, даже не в языческих странах, даже не в растленном проклятом Константинополе, городе отступников и слепцов, настоящая ужасная истинная опасность чаще всего гнездится в наших собственных слабых сердцах. Эта опасность таится не в тысяче лье от нас, она таится внутри нас, она всегда рядом.

Еретики.

Их духом заражены многие города.

Тулуза, Нарбонна, Альби, Ним, Безье, Монпелье, Берри…

И только ли?

Разве конница сарацинов колеблет истинную веру?

Почву истинной веры колеблют еретики.

Вот странно, подумал папа с тревогой. Если дочь грешника барона Теодульфа, богохульника и отступника, впрямь в сговоре с дьяволом, если ей впрямь открылись какие-то нечистые тайны, если она впрямь может услаждать свои пороки, находя все новые и новые, почему тогда она не прячется трусливо в башнях своего проклятого замка, не страшится глаз великого понтифика, посещает церковные службы и молится Богу, а в случае нужды, как сейчас, стремится увидеть не слабого духом графа Тулузского, потворника еретиков, а самого папу, великого понтифика, апостолика римского, наместника Бога на земле, жестоко и страстно карающего любых отступников от святой веры?