Пес Господень - Геннадий Прашкевич

Всякая чернь, простолюдины, вилланы, монахи, сердженты, конники из отрядов сурового мессира Симона де Монфора – все орали восторженно, однако, одинаково боясь встретиться с твоим взглядом.

Ганелон задохнулся.

Он это видел.

Он видел много костров.

Каждый костер выжег в его душе незримый след.

Все время, пока он жил, кто-нибудь кричал невдалеке, пытаясь спастись от огня. Кричали крестьяне, заживо сжигаемые в деревянном дому. Кричал тряпичник: «Сын погибели!» Вставало зарево над горящей христианской Зарой. Дымное пламя поднималось над величественными стенами города городов.

Но любой костер прогорал, даже самый высокий.

От тряпичника оставалась горстка пепла. От крестьян, заживо сгоревших в деревянном доме, нелепые обугленные кости. От сожженной ромейской империи, дышавшей на все стороны света, некое новое государство, впрочем, со столицей в том же Константинополе. Теперь уже не ромейское, а латинское государство, распространяясь, включало в себя Фракию, Македонию, Фессалию, Аттику, Беотию, Пелопоннес, острова Эгейи. И все равно брат Одо оказался прав: все это время истинная, самая страшная ересь плодилась и разрасталась не на востоке, а здесь, на своей земле, чуть ли не под ногами апостолика римского. И не столько сарацинов коварного Саладина, сколько еретиков и богохульников, плодящихся и торжествующих, следует выжигать каленым железом и рубить на позорной плахе мечом. Только так, сжигая и убивая, можно уберечь слабые души. Поэтому не имеет значения, что там горит – гигантская империя или какой-то жалкий катар, вопящий из возвысившегося вдруг огня: «Сын Сатанаила!»

Ганелон поднял голову и дрогнувшими ноздрями потянул воздух.

Дым. Откуда-то вновь несло дымом.

Он повернул голову и понял, что дым несет со стороны реки. Наверное, подумал он, ход времени неостановим и над миром всегда будет тянуть дымом.

Ход времени

Неужели Амансульта права?

Неужели все опять повторится?

Неужели время придет и время уйдет и вновь явится Петр Пустынник, подталкиваемый Господом, и вновь святые паломники двинутся на восток, укоряя огнем и мечом неверных, а новый монах Викентий в новом монастыре Барре усядется за новое «Великое зерцало», тщетно пытаясь соединить все когда-то найденное, но в ходе времени опять утерянное людьми? Неужели сама Святая мать римская церковь, как нерушимая скала восстающая над бурями, вновь поднимется совсем высоко, но рухнет, рухнет? И все будет снова расти, а потом рушиться? И все будет снова и снова расти и рушиться, летя в некое неведомое будущее по божественной спирали, каждый круг которой всегда по духу своему противоположен предшествовавшему?

Как допустит такое Бог?

Зачем ему спираль вечности?

Кончится ли когда-нибудь ход времени? Или никогда нельзя этого постичь, стоя на земле, вглядываясь в печальную даль осени, вдыхая резкий, настоянный на запахе дыма, томящий и печалящий холодок осени?…"

VII

"…дым.

Дым сладкий.

Дым, мешающийся с размеренными ударами отдаленного колокола.

Ганелон задохнулся. Сестра! Я спас твою душу, я спас твою душу, я спас твою душу, но все с той поры пахнет для меня дымом."

Новосибирск – София – Стамбул