Спецназ Сталинграда. - Владимир Першанин

Второй номер пулеметного расчета сумел пробиться к своим, махая налево и направо лопаткой. В него стреляли, возможно, ранили, но он исчез в кустарнике. Другим вражеским солдатам повезло меньше. Двое, отступая к плетню, вели непрерывный огонь из автоматов. У плетня замешкались, не зная, перепрыгнуть или обойти. Приближаться к ним красноармейцы не рискнули, автоматчики успели свалить двух-трех человек. Остановившиеся у плетня немцы попали под огонь. Один упал, второй бежал, хромая, держа оружие за рукоятку.

Спрятался за сараем и выбросил навстречу бойцам гранату. Она взорвалась, не причинив никому вреда, и натолкнула на мысль, что упрямого пулеметчика можно выкурить гранатами. Первым швырнул РГД-33 сержант Борисюк, за ним Саня Тупиков. Швыряли все подряд: РГД-33, сложные в обращении, увесистые лимонки, опасные на близком расстоянии. Покатая крыша сарая провалилась, снесло кусок глиняной стены. Вражеский солдат, оглушенный взрывами, бежал, проваливаясь в ямы от наспех вырытой картошки, затем упал, разбросав руки. В другом месте отступало перебежками целое немецкое отделение, прикрывая друг друга беглым огнем. То один, то другой фриц опускался на колено и стрелял, другие, пригибаясь, бежали.

Эта тактика позволила отделению уйти и даже подобрать раненых. Мы несли большие потери, но продолжали преследование. Минометчики, сидевшие возле металлических труб, держали автоматы наготове. Самое время бежать, но они раздумывали, не желая бросать 80-миллиметровые минометы. Выскочивший вперед красноармеец попал под огонь. По моей команде стали бросать гранаты, их взорвалось не меньше десятка. Тогда минометчики отступили, оставив два неподвижных тела.

Все происходило в одном из отрогов огромного оврага, идущего от холмов к Волге.

Первый бой для Жени Кушнарева, ставшего командиром отделения еще до получения военной формы, оказался ударом по самолюбию. Он упал во время атаки, просто споткнувшись, но кое-кто посчитал это как попытку уклонения от боя. Во время поединка немецкий солдат едва не задушил Кушнарева, который не упускал случая похвалиться спортивным разрядом по борьбе. Сейчас он едва не погиб от рук не слишком сильного вражеского солдата.

Кушнарева недолюбливали за придирки свои же призывники, а бойцы поопытнее терпеть не могли. Разозлившийся Кушнарев отыскал потерянный автомат, вставил диск, но драка уже закончилась. Тогда он не придумал ничего лучшего, как всадить очередь в мертвого пулеметчика. Ну, добивал фрица и ладно. Однако боец, тянувший из-под тела МГ-42, едва успел отскочить и сразу заголосил:

– Сдурел, что ли, герой хренов!

– Он сейчас такой герой, непонятно, где раньше был.

Даже ушастый Саня Тупиков не пожалел приятеля:

– К другим цепляется, а сам после драки опомнился.

Несмотря на недостатки, Кушнарев выделялся среди других призывников решительностью и умением принять правильное решение. Он хорошо владел оружием, ему подчинялись. Его командирские качества признавали даже старожилы взвода, хотя и подковыривали его. Кушнарева портило болезненное самолюбие, из-за чего у нас с ним тоже возникали стычки, но снимать его с отделения я не хотел. Таких вожаков еще надо поискать.

Сейчас он взял себя в руки и вместе с другими рыл окопы. Следовало оборудовать новые позиции, эвакуировать раненых и готовиться к отражению возможной атаки. Вокруг лежали тела красноармейцев и немецких солдат. В качестве трофеев нам достался пулемет МГ-42, несколько автоматов и большое количество удобных гранат с длинными деревянными ручками. Винтовки мы не брали, хватало своих. Один миномет смяло осколками, ко второму не нашли мин.

Когда пришел Павел Шмаков, мы заканчивали перевязку раненых и отправили их в тыл. Легкораненые шли сами, для переноски тяжелых пришлось выделить двадцать человек. Я остался с небольшой группой. Младший лейтенант крутил головой:

– Ну и повоевали!

Остановился возле смертельно раненного в живот сержанта. Его не стали никуда нести, бесполезно. Несколько пуль, в том числе разрывные, попали в живот и ноги. Замотанный бинтами от колен до груди, он покрылся испариной и доживал последние минуты. Фельдшер Захар Леонтьевич, с руками, испачканными кровью, сказал:

– Страшнее нет, когда в упор друг друга бьют, такие раны, не приведи господь. Тяжелых в тыл понесли, но вряд ли выживут.

Шмаков спросил, сколько осталось сержантов. Я считал, загибая пальцы, оказалось совсем мало.

– Некем отделениями командовать. Сержанты в первую очередь гибнут.

– Назначай молодых.

– Иван Погода трех фрицев ухлопал, его назначу.

При этих словах Ваня облизал губы. Лицо горело нездоровым румянцем, в глазах все еще отражалось возбуждение боя. Он водил взглядом по сторонам, не мог прийти в себя, руки нервозно теребили ремень автомата. Не так просто убить трех человек, даже если они враги. Шмаков оглядел его, будто видел в первый раз.

– Давай, назначай, нам такие злые нужны.

Лицо когда-то добродушного Вани дернулось в гримасе, наверное, хотел ответить, но промолчал. Шмаков глянул на ближайший труп немецкого солдата. Тому досталось не меньше десятка пуль, даже каску раскололо. Три пробоины с вывернутыми краями сливались в одну, а возле шеи натекла огромная черная лужа. Сапоги уже сняли, кто-то сменил истоптанную во время отступления обувь.

– Женька Кушнарев у тебя бойкий, – продолжал Шмаков. – Пусть цепляет сержантские угольники, а с комбатом я договорюсь. Ты не против?

Я не понял, кого он спрашивает, меня или Женю. Кивнул в ответ, что согласен. А Кушнарев сообразил, что его мнением никто не интересуется. Окончательное утверждение Кушнарева на должность командира отделения вызвало среди бойцов недовольство. Впрочем, обсуждать времени не оставалось. Шмаков показал новые границы обороны, обещал придвинуть ближе к нам соседний взвод.

– Внимательно глядите, вы теперь на острие. На левом фланге есть кто-нибудь?

– Ковыряются люди. Там голый участок, не спрятаться, не убежать.

Слева тянулся унылый ровный пустырь, изрытый узкими промоинами. По ним стекала в овраг талая и дождевая вода. Из-за этого здесь не возводили дома, а устраивать в глине огороды бесполезно. Спустя короткое время явился старшина и два помощника, принесли термосы с кашей, хлеб и махорку. Старшина батальона, недовольный, что приходится лазать по оврагам, под носом у немцев, торопил всех:

– Жрите быстрее, у меня еще целый термос остался, не на землю же выливать.

Аппетит у ребят оказался плохой. Погибших отнесли в сторону, но лежали они на виду, над ними жужжали мухи. Старшина от нечего делать подошел к одному из убитых немцев, увидел на кисти руки след от часов. Ковырнул алюминиевую эмблему, брезгливо сморщился, отгоняя мух.

– Пока часы хватали, наверное, передрались, – желчно заметил он.

– Не тебе ж их оставлять.

– А что, за хорошие часы фляжку водки не пожалею. Восемьсот граммов под самую пробку.

Часы, несмотря на тяжелую обстановку, ценились. Они имелись у очень немногих бойцов, я обзавелся ими лишь сегодня. Даже старшина батальона с его возможностями носил плохонькие часы с решеткой вместо стекла. Предложение насчет водки меня задело. Мы бы все с удовольствием выпили для снятия напряжения, но взять спиртное было негде. У старшины-тыловика такая возможность имелась, хватало даже на обмен.

– Хреновая твоя каша, – отодвинул котелок Иван Погода, ставший одновременно героем дня и сержантом. – Мясом даже не пахнет.

Старшина, который и взводных командиров считал ниже себя, огрызнулся:

– Тю, рыжий! Завтра и такой не получишь.

Ваня Погода уверенно становился бывалым бойцом и плевать хотел на сытых тыловиков.

– Жратву принесешь, куда ты денешься. Воруй только поменьше.

– Глянь, вылупился цыпленок!

Однако Погоду дружно поддержало его отделение. Чтобы избежать свары, я приказал наполнить котелки кашей из третьего термоса и продолжать рыть окопы. В этот момент вернулись бойцы, относившие раненых в тыл, злые и возбужденные. Борисюк доложил, что их задержали в пятистах метрах отсюда, приказали оставить раненых и немедленно возвращаться на позиции.

– Ну, ты представляешь, Вася! Всех тяжелых выгрузили на траву, а там их скопилась сотня, не меньше. В общем, тыловая сволочь, а раненым хоть помирай.

– Что, совсем никакой помощи?

– Ходят там санитары, да врач ковыряется, один на целую толпу.

Договорить ему не дали, послышался свист снаряда. Нас обстреливали орудия с окраины города, скорее всего, 75-миллиметровки. Если бы применили шрапнель, нам пришлось бы туго. Артиллеристы опасались попасть в своих и выкладывали осколочные снаряды с перелетом. Взлетали комья перепаханной земли на огородах, пучки кустарника, обломки сараев. Дом, в котором я отсиживался перед разведкой, обрушился грудой глины, еще один снаряд взорвался поблизости. Старшина торопился покинуть нас, долго разыскивал автомат ППШ и не мог найти. Сообразил, что сработал нахальный рыжий сержант.