Все женщины — химеры - Гай Орловский

Мариэтта буркнула:

— Ну вот, харя снова другая. Ничего, скоро мы и мысли научимся записывать!

— Не успеете, — сказал я.

Не знаю, как она истолковала, но впереди уже показалась караульная будка въезда в коттеджный поселок, я почти ощутил, как нас обшаривают незримые лучи охранной системы, прощупывают и определяют, нет ли оружия, а если есть, как вон у Мариэтты, то на кого зарегистрировано и есть ли у нее разрешение носить при себе и в нашем поселке.

Дома, сбросив форму полицейского, она заодно сняла и кобуру с пистолетом, в одних прозрачных трусиках взялась готовить на кухне ужин.

Яшка спит на диване, но услышал звяканье посуды, что значит — кормить будут, ринулся к нам, попытался красиво спрыгнуть, но позорно брякнулся, обиженно нявкнул, но мужественно вскочил и заковылял ко мне на ручки.

— Бряконявка какая-то, — прокомментировала Мариэтта, — бряк, нявк, ну что за крокодил недоразитый?

— Няшка мой, — сказал я гордо. — Правда, он няшистый?

— Фу, — ответила она.

Я кивнул в сторону ее грозного оружия, что осталось на вешалке у входа.

— А если снова нападут?

Она ответила, не поворачивая головы:

— Защитишь себя, заодно и меня. Культурист ты мой. Или культурник?

— А вдруг не сумею?

— Сумеешь, — ответила она. — Психолог сказал сегодня, в тебе просыпается нечто неандерталье.

Я насторожился.

— В смысле?

— Будешь защищать не только себя, — объяснила она, — но и меня, хотя это может показаться оскорбительным… если учитывать, что я женщина. Но если считать меня просто напарником, как вот мы с Синенко, то ничего обидного нет. Но с тобой мы не напарники…

— Значит, — сказал я с иронией, — буду защищать тебя, как самец самку?

Она ответила с неопределенностью:

— Процент вероятности невелик, но он быстро растет. С того первого замера! Помнишь, после схватки в складе твой психологический портрет составили очень тщательно.

— И сильно изменилось? — спросил я с интересом.

— Всего на два процента, — сообщила она, — но это уже красная тревога для психологов. Они говорят, так быстро не бывает.

— Ошибка, — сказал я уверенно. — Любая техника дает сбой, а интерпретаторы — тем более. Их всех купил госдеп.

— Да, — согласилась она, — ошибки бывают. Но я смотрю, ты весь — большая ошибка.

— Еще какая, — согласился я. — Ладно, я в душ. Смою с себя ошибочное.

Она крикнула вслед:

— Не старайся слишком. Как неандерталец, ты интереснее!

Я поднял руку задернуть занавеску, что защитит комнату от разбрызгивающихся струй воды, запоздало вспомнил о новой системе воздушного заслона. Ни одна капля не вылетит за пределы, мир меняется стремительно, но история цивилизации совершила круг, и вот мы уже снова язычники, хоть и на более высокой технологической ступени. У нас нет запретов, кроме тех, что вредят обществу, а так само общество предоставило человеку полнейшую свободу, особенно в половой сфере, когда снова можно совокупляться с кем угодно, не обращая внимания ни на пол, ни на возраст, ни на принадлежность к животному миру.

Даже самые твердые консерваторы махнули рукой, все равно мы уже в предсингулярье, скоро начнется полная переделка наших тел, многие секс вообще из жизни исключат, оставив его животным, а сами сможем получать радости и повыше, и поизысканнее, и помощнее.

Так что Мариэтта просто помнит, что пока что вынужденно живет в этом теле. Потому и приходится отзываться на биологический зов организма: кормить, выводить отходы и удовлетворять сексуальные потребности, но потом можно будет постепенно, сперва по частям, заменить на что-то более совершенное.

Над этим в поте лица пашут, мелькнула у меня мысль, «Скальгрим», «Гиацинт» и еще сотня подобных им корпораций. Стараются опередить друг друга всеми способами, ибо тому, кто придет к финишу первым, — не просто пряник, а все пряники. Или по меньшей мере на выбор.

Мы помним чемпионов, а тех, кто пришел вторым на долю секунды позже, уже никто не знает, потому и такая борьба, когда подсматривание, подслушивание, похищения, даже убийства, только бы притормозить конкурента…

Всевозможные девайсы управляют протезами, а вот-вот более мощные чипы вживят в мозг, где смогут неизмеримо усиливать возможности человека… что уже перестанет быть человеком.

После душевой я вытерся и, одевшись, сел на диван к телевизору, но включать не стал, а Мариэтта позвала с кухни:

— Готов?

— Уже раздеваюсь, — крикнул я.

— Все мужчины дураки, — заявила она. — Я спрашиваю, готов к ужину?

— Тогда одеваюсь, — ответил я, не поднимаясь с дивана.

— Это необязательно, — крикнула она. — Здесь тепло.

— А костюм? — спросил я с достоинством. — А галстук?.. Раньше всегда переодевались по сигналу перед обедом и перед ужином.

Она громко фыркнула.

— Ну да, тогда и в постель одевались.

На обеденном столе на двух просторных тарелках победно пламенеют большие куски мяса на широких листьях какого-то бурьяна, который придется съесть, теперь это модно, а еще там масса оливок, которые у нас упорно называют маслинами, ломтики мандаринов, хурма и какие-то мелкие орешки.

Мариэтта смотрит гордо, это значит, надо выдавить какую-то похвалу, я промямлил с натугой:

— Ого, как красиво!.. И наверное, вкусно. У меня уже слюнки текут… классные сиськи…

Она вскинула брови.

— Что-что?

Я сказал виновато:

— Прости, нечаянно на тебя посмотрел. Это что за орешки?

— Гагарма, — ответила она. — Их недавно сконструировали. Ген от миндальных, ген от волоцких, пару генов от кедровых… Тебе в самом деле нужен состав, химик?

— Мне только ты нужна, — сказал я великодушно. — Ишь, как готовишь. Это же главное для женщины, верно?.. Еще бы научилась вышивать крестиком… цены бы тебе не было.

— Кота заведи, — посоветовала она.

— Зачем?

— Говорят, умеют вышивать.

Я отмахнулся.

— Взрослого не хочу, а котенка пришлось бы обучать самому. А это, говорят, не легче, чем что-то объяснять женщине. Я такого лучше за хвост и о стену.

Она буркнула:

— Хорошо, у меня хвоста нет. А вот у тебя есть.

— Мир, — предложил я. — Не будем друг друга о стенку. Подеремся лучше в постели.

— Перед сном, — согласилась она, — это необходимо для здорового цвета лица.

— Я позабочусь о твоем здоровье, — пообещал я.

Она посмотрела на меня внимательнее.

— Вот снова что-то в твоем лице… это новое… С чего бы стал заботиться? Я же могу привлечь за сексизм!.. Забота о женщине — это по-мужски оскорбительный и оскорбляющий намек на неравноправие полов.

— Неужели ты меня выдашь оккупантам? — спросил я жалобно.

— На первый раз прощу, — ответила она. — Сама накажу после ужина.

— Ну вот, — сказал я, — вам можно, а нам нет…

— Именно, — подтвердила она. — Мы должны отыграться за все тысячелетия неравенства, а вы должны чувствовать постоянно вину перед нами и выплачивать репарации.

Ужин в самом деле удался. Даже я, равнодушная к еде скотина, как и положено настоящему мужчине, и то ощутил некое удовольствие, из-за чего и съел, как мне кажется, лишнего.

Принял еще раз душ, а то упрел за столом, и рухнул в постель. Мариэтта пришла на пару минут позже, влезла под одеяло, уже настроенная на улучшение цвета лица, как вдруг вскрикнула:

— А это что еще?

Я приподнял голову, ящеренок с трудом уцепился за свисающий край одеяла, но забрался по нему на постель быстро и, подпрыгивая бодро, поспешил к нам.

— Это Яшка, — пояснил я. — Бедненький…

Она сказала сердито:

— Как такое чудовище может быть бедненьким?

Яшка подошел по ней и, встав на груди всеми четырьмя лапами, уставился в нее по-детски большими и серьезными глазами.

— Матери и уродливых детей любят, — ответил я обвиняюще. — Нет в тебе материнского инстинкта!.. Ты сама чудовище, если тебя не тянет ухватить его и тискать, целовать, ласкать, щекотать…

Она попробовала спихнуть его из-под одеяла, но Яшка, цепко вгоняя коготки в мягкую ткань, удержался в этот шторм и победно пробрался в ложбинку между нами, где и затих, довольный и счастливый.

— Ну и урод, — сказала она с отвращением. — Что-то вообще допотопное. Зачем ты его завел?

— Для красоты, — объяснил я.

— Чего-чего?

— Я эстет, — объяснил я. — Мне для развития души необходимо прекрасное и возвышенное начало. Желательно еще и кончало. Земное уже есть рядом под одеялом, а это существо для души и тонкой изысканности стиля в туманной зыбке образа.

— Ничего не поняла, — отрезала она. — У тебя инсульта не было?.. А то мелешь такую чушь. Тебе нельзя мозгами перенапрягаться, они у тебя слабые. Чего твой урод сюда прилез? Тебе что, жалко бросить ему тряпочку у порога?