Тайный агент - Грэм Грин

— Похоже на нефтяную вышку.

— Она самая и есть. Открытие они, понимаешь, сделали — здесь, мол, полно нефти. Мы им говорили, что это все ерунда, да они и слушать не стали. Они ж из Лондона — лучше всех все знают.

— И что, они нашли нефть?

— А как же, нашли. Как раз хватит, чтоб заправить эти фонари. Вам теперь недолго ждать осталось. Вон Джарвис спускается.

Дорога была видна уже до самых домов. На востоке небо слегка заалело, но мир окрест, не считая неба, казался темным из-за цвета побитых морозом овощей.

— Кто это — Джарвис?

— Он ездит в Бендич каждое воскресенье. Иногда и по будням тоже.

— Работает на шахте?

— Нет, куда ему, стар больно. Говорит, ему там воздух нравится. Я слышал, у него там старуха. Правда, сам он говорит, что не женат.

На Джарвисе были вельветовые брюки и куртка. А когда он подошел ближе, стали видны его мохнатые брови, черные глаза и седая щетина на подбородке.

— Как поживаешь, Джорджи? — спросил носильщик.

— Да ничего, бывает хуже.

— К старухе собрался?

Джарвис не удостоил насмешника ответом.

— Этот джентльмен едет в Бендич. Он иностранец.

— А-а...

Д. почувствовал себя как заразный больной среди здоровых людей, которым сделана прививка: заразить их он не может. Они надежно защищены от страха и жестокости, которые он несет в себе. Он испытывал полное расслабление, словно после долгих странствий пришел наконец туда, где можно просто посидеть, отдохнуть, подождать... Вот на эту крохотную станцию, затерявшуюся среди промерзших полей. Сзади раздался голос носильщика: «Чертов мороз, все овощи побил...»

Теперь все — и Джарвис тоже — одновременно поглядели вперед — туда, откуда должен был подойти поезд. В сигнальной будке дважды прозвонил колокол. Все вдруг заметили, что ночь кончилась. В окне сигнальной будки показался человек с чайником в руке. Он поставил чайник на стол и дернул рычаг. Раздался сигнал.

— Едет, — сказал Джарвис.

На горизонте выросло облачко дыма, потом из этого облачка показался паровоз и цепочка слегка раскачивающихся вагонов.

— Далеко до Бендича? — поинтересовался Д.

— Миль пятнадцать. Так ведь, Джордж?

— Четырнадцать миль от церкви до «Красного льва».

— Тут не в расстоянии дело, — сказал носильщик. — Главное, сколько остановок.

В подернутых инеем окнах поезда поблескивало бледное утреннее солнце. Несколько небритых физиономий глазели в окна на занимающийся день.

Д. вошел вместе с Джарвисом в пустой вагон. Платформы, носильщик, здание вокзала, сигнальщик с дымящейся кружкой чая в руке — все это уплывало назад. И вместе с этой картиной из жизни Д. уходил мир. Низкие заснеженные холмы подступали вплотную к рельсам. Фермы, небольшой лесок, похожий издали на старую меховую шапку, затянутая льдом канава — все это выглядело не слишком величественно, не сказать даже, чтобы очень красиво, но зато несло в себе атмосферу спокойствия и отрешенности. Джарвис молча смотрел в окно. Д. спросил:

— Вы хорошо знаете Бендич?

— А что?

— Может быть, вы знаете миссис Беннет?

— Это Джорджа Беннета жена или Артура?

— Она была няней у дочки лорда Бендича.

— Так, ясное дело.

— Вы ее знаете?

— Ясное дело, знаю.

— Где она живет?

Голубые навыкате глаза Джарвиса долго и внимательно разглядывали его.

— А для чего она вам?

— У меня к ней письмо.

— Она живет рядом с «Красным львом».

Чем дальше они ехали, тем реже становился лес, исчезали островки зеленой прошлогодней травы. На холмах все отчетливей проступал камень. За окном промелькнула платформа, позади нее видна была каменоломня. К ней вела ржавая одноколейка, возле которой в бурьяне валялась перевернутая вагонетка. Холмы расступились, и открылась широкая равнина, на которой возвышались терриконы. Высотой они не уступали соседним холмам. По сторонам дороги разбегались узкоколейки — казалось, они не ведут никуда. У подножия терриконов тянулись цепочки домов, издали похожие на шрамы. Поезд, теперь уже нигде не останавливаясь, грохотал по этой безобразной равнине. Почти у каждого террикона была платформа с каким-нибудь замысловатым названием: Замок Крэг или даже Гора Сионская; поезд проезжал мимо. Место это напоминало гигантскую свалку, куда вывалили целый пласт жизни: огромные ржавые подъемники, трубы, крытые шифером часовенки, темное белье, сушившееся на веревке и добавлявшее картине атмосферу безнадежности. Дети брели с ведрами от водоразборных колонок. Трудно было представить, что совсем рядом, в десяти милях отсюда, лежит совсем другая страна: поля, петухи поют... Дома тут стояли плотно, стена к стене, образуя улочки, которые тянулись к железной дороге. Улочки эти кое-где пересекали узкоколейки, ведущие к терриконам. Д. спросил:

— Это Бендич?

— Не-ет. Это Пэрэдайз.

Поезд прогрохотал по мостику и обогнул еще один террикон.

— И это тоже не Бендич?

— Не-е. Это Каукамберилл.

— Как вы их различаете?

— А, чего там...

Джарвис угрюмо глянул в окно и неохотно, точно жалуясь, пояснил:

— Любой скажет, что Каукамберилл — это не Бендич. Вот он — Бендич.

Показался новый террикон, и у его подножия — скопление домов, похожее на огромный серый струп.

— Эдак, — негодовал старик, — можно спутать Бендич с Замком Крэг или с Горой Сионской. Вы поглядите толком-то.

Д. глядел. Он привык к развалинам, но теперь подумал, что бомбежка — пустая трата времени. Руины возникают сами собой, если о людях просто забыть.

Поезд подошел к Бендичу. Это была не обычная платформа, а прямо-таки настоящая станция. Здесь имелся даже зал ожидания первого класса — правда, стекла в нем были выбиты, а дверь заперта на засов. Д. задержался, чтобы пропустить вперед Джарвиса, но Джарвис тоже задержался, пропуская Д., — словно заподозрил, что Д. за ним шпионит. Похоже, этот человек отличался наивной природной скрытностью, остерегаясь других, как животное, боящееся звука чужих шагов или незнакомого голоса близ своей норы.

Д. пошел по платформе. Городок лежал перед ним как на ладони. Одна улица шла вниз, другая пересекала ее, дома были поразительно одинаковыми, они ничем не отличались друг от друга. Однообразие нарушала вывеска гостиницы, фасад церкви да редкие жалкие лавчонки. Во всем поселке чувствовалась какая-то пугающая простота, словно дети сложили его из кубиков. Поразило его и полное безлюдье — обе улицы совершенно пусты. Никто никуда не спешил. Поскольку нет работы, уж лучше оставаться дома в теплой постели. Д. прошел мимо биржи труда и шеренги одинаковых серых домов с опущенными шторами. Сквозь полураскрытые ворота виднелись грязные, запущенные дворы и в них сортиры с распахнутыми дверьми. Казалось, здесь идет война, но без следов отчаянного сопротивления.

В «Красном льве» когда-то была гостиница. Здесь, наверно, и останавливался лорд Бендич. Возле дома был небольшой дворик и гараж, на стене которого желтой краской были выведены инициалы А.А.[3] На улице воняло газом и сортирами.

Жители городка следили за незнакомцем из окон, но без особого любопытства. Дом миссис Беннет был сложен из того же серого камня, что и все остальные; правда, занавески несколько опрятнее, чем в других домах. Судя по тому, что через окно виднелась маленькая гостиная, заставленная хорошей, явно неиспользуемой мебелью и разными вещицами, денежки в этом доме водились. Д. дернул за ручку звонка — блестящую медную ручку с изображением щита и геральдических знаков. Конечно, это же герб Бендича: какое-то пернатое, мифическое чудовище держало в клюве нечто похожее на листок. В этом простеньком городке герб выглядел слишком замысловато.

Дверь открыла пожилая женщина в переднике. Ее высохшее, морщинистое лицо было белым, как кость.

— Вы миссис Беннет? — спросил Д.

— Да. — Она придержала ногой дверь, не давая ему войти.

— У меня к вам письмо, — сказал Д., — от мисс Каллен.

— А вы знаете мисс Каллен? — недоверчиво спросила она.

— Вы все прочтете.

Она тут же, стоя на пороге, начала читать письмо. Читала она медленно, поскольку была без очков, держа листок почти у самых глаз.

— Она здесь пишет, — сказала старуха, — что вы ее хороший друг. Может, зайдете? Тут сказано, что я должна помочь вам... Только она не пишет — как.

— Простите, что я в такую рань.

— В воскресенье это единственный поезд. Не идти же вам пешком. Джордж Джарвис тоже приехал?

— Да.

— Понятно.

Маленькая гостиная была битком набита фарфоровыми безделушками и фотографиями в гнутых серебряных рамках. Круглый стол из красного дерева, тахта с бархатной накидкой, жесткие стулья с изогнутыми спинками и бархатными сиденьями, газеты, расстеленные на полу, поверх ковра. Все это походило на декорации для пьесы, которую не сыграли и никогда уже не сыграют. Показав на фото в серебряной рамке, миссис Беннет сурово сказала: