Лесовик и Метелица - Владимир Голубев

– Янка, я здесь! А ты отпусти её, ворюга! Ты нарушил все законы – человеческие и божеские! Освободи Янку!

Портной сбежал по ступеням вниз и в полумраке разглядел Янку со связанными руками в бочке с водой. Рядом с плёткой в руках стоял человек со шрамом на шее – Некрас. Купец вздрогнул, повернулся на каблуках навстречу портному и заорал на весь корабль:

– Ко мне, дармоеды, быстрей!

Из кубрика выскочили четверо матросов. Они скрутили безоружного Митьку. На палубе Некрас отхлестал его плёткой, приговаривая:

– Пожалел щенка на свою голову в Тешилове, не стал убивать. А ты вот что надумал, за мной пустился в погоню. Ну да ладно, что тогда не доделал, закончу сегодня. Заруби себе на носу: здесь я принимаю законы, сам сужу и сразу казню!

– Не тронь его, Некрас, я согласна служить тебе, только не прикасайся к Митьке, – взмолилась русалка. – Ты знаешь, мне без него жизни нет.

– Тебе что с ним, что без него – всё равно придётся мне служить. А этого дурня я отправлю в гости к твоей родне, прямиком на дно! А чтоб не сбежал от водяного, в этот раз вместо расшитого воротника мы ему камешек на шею привяжем пудов эдак на пять!

Некрас злобно рассмеялся, а матросы в страхе связали Митьку.

– Прощай, Янка! Я всё равно тебя спасу! – упираясь из последних сил, кричал портной.

– Прощай, Митя! Прощай, спасай свою жизнь! – сквозь слёзы шептала Янка. – Я буду вечно тебя любить, несмотря ни на что!

Никто и никогда в жизни так не бил Митьку. Болело все, особенно голова и лицо, во рту было солоно от крови. Некрас всё норовил попасть по глазам. А после портному привязали на шею камень, пахнущий несвежей рыбой, и, как обещал купец, бросили за борт в воду.

– Вот тебе мой приговор: отправляйся искать на дне себе новую невесту с хвостом, проклятый портной! Хотел помешать мне стать самым богатым человеком на всём белом свете! Так иди теперь рыб кормить!

Покраснели окские волны от крови нежданного гостя, а Митька хлебнул воду – и в глазах померк свет. Но не успел ещё парень опуститься на дно, как чьи-то руки подхватили его, затем отвязали тяжёлый груз и вскоре вынесли несчастного на берег рядом с лодкой, где дремал перевозчик.

Увидев в воде избитого портного, лодочник дрожащими руками затащил Митьку в лодку и со всей силы стал грести в сторону Рязани. Парень был без сознания, лишь изредка кого-то звал в бреду.

Лодочнику ничего не оставалось, как отвезти чуть живого беднягу в монастырь. В чужом городе у Митьки не было ни родных, ни знакомых.

Послушники принялись ухаживать за больным. Только на третий день пришёл в себя Митька. Вначале ему почудилось, что он опять в подводном царстве, и портной стал звать русалок и водяных, чем весьма озадачил смиренных монахов. Придя в себя, Митька с трудом глотнул отвара из семи трав. Значит, того, жизнь продолжается.

Прошло несколько месяцев, и дела Некраса пошли в гору. От Нижнего Новгорода до Пскова и Астрахани, от Архангельска до Киева и Тобольска купцы, коробейники взахлёб рассказывали о невиданном и неслыханном чуде – живой русалке, что ловкий купец выставил для всеобщего обозрения в Нижнем Новгороде. Цена за вход в балаган всего гривенник медью, потому народ валит туда толпой. Не только простолюдины приходят поглазеть на чудо, но даже князья и бояре приезжают целыми семьями. Иностранные послы поспешили из Москвы в Нижний, чтобы лично осмотреть русалку и составить подробные депеши в свои столицы. А следом иноземные художники в плюшевых рубахах отправились с натуры рисовать водяную девку. Голландские и английские негоцианты предлагали выкупить её за огромные деньжищи, чтобы демонстрировать в просвещённой Европе.

Лечение Митьки шло долго, раны не заживали – гноились. Ходил он с превеликим трудом – и то благодаря костылям. Лечебные травы и молитвы медленно, но делали своё дело: изгоняли хвори и лихорадки из тела портного. Он исповедался духовнику о своей жизни, даже о том, о чём раньше никому не намекал.

Всю осень и зиму он провёл в монастыре и только весной, сразу после Пасхи, ему полегчало. Настал урочный день, и Митька утром после ливня смог выйти за монастырскую ограду. Ноги ещё плохо слушались, а голова, как у хмельного, шла кругом от свежего воздуха. К вечеру он добрался до берега Оки и попросился без денег, за ради Бога, на первое судно, идущее до Нижнего Новгорода. Купец погладил бороду, глядя на впалые щеки пассажира, вздохнул и разрешил подняться на борт корабля.

Всё плавание матросы подкармливали Митьку: душистая ушица с ржаным хлебушком али рассыпчатая пшённая кашка с маслом – что ещё надо человеку? Митька весь путь просидел на корме, накрывшись старым парусом, его ещё знобило. Он молчал и только хмурился, глядя на весеннюю реку, что ласково трепала судно. Утиные пары забивались в крепкие места – строить гнезда и высиживать яйца, а щуки смело заходили в ручьи и речушки, чтобы в верховьях положить начало новому поколению. Берега покрывались свежей зеленью, а по ночам кое-где уже пел соловей.

Митьку не радовало весеннее буйство, он думал только о Янке и понимал, что сейчас, после болезни, он не в силах освободить русалку. В дырявых карманах не было ни гроша, а ждать помощи в чужом городе было неоткуда.

Буднично встретил портного богатый Нижний Новгород. Белокаменные храмы тут и там рвались в небо на фоне серых домиков, а на высоком утёсе, где Ока впадала в Волгу, привольно раскинулся неприступный красавец-кремль. Кругом и днём и ночью кипела жизнь: подходили и уходили купеческие корабли, перегружался товар, в кузнях до темноты горел уголь в горнах и вразнобой стучали молоты. По дорогам сновали кареты и телеги, подводы с пшеницей, арбузами, вяленой рыбой…

По прибытии Митька поселился в Рыбном переулке, где снял маленькую комнату в подвале, но зато с окошком, и стал заниматься привычным делом – обшивал ремесленников с соседней Кожевенной улицы.

Недалеко, на Благовещенской площади, стоял деревянный балаган с похищенной Янкой. Теперь она так близко, но для Митьки по-прежнему недоступна. С нетерпением портной заработал десять копеек медными полушками и отправился в Некрасовский балаган, к своей берегине.

На входе, в пыли, стоял неприветливый детина с рыжей щетиной – он заграбастывал монеты и пропускал ротозеев вовнутрь, посмотреть на диво дивное. Когда собиралась большая толпа из любопытствующих горожан и приезжих, он весело покрикивал:

– Не толпись, всем хватит русалок! Эка невидаль – речная берегиня! Ну есть у неё хвост, и что? Не спеши, щас сами всё увидите, лупоглазые!

– Дяденька, а она не укусит? – интересовался малец в расшитой петухами рубахе.

– Да нет, она тихая девка, – успокаивал молодец.

– Точно?

– Точно.

Когда посетители начинали суетиться и толкаться, детина менял тон на угрожающий:

– Не беспокойся, не опоздаешь! Внутри не бедокурь! А то можно и по шее схлопотать!

Митька наконец-то проскочил вовнутрь и закашлялся от спёртого воздуха. Чумазая малышня, из жалости и сострадания желая покормить бедную русалку, натаскала ей рыбы, но плотва и краснопёрка, от которых шёл несвежий дух, валялась на полу около квадратного стеклянного короба, наполненного мутной водой. В полумраке сквозь прозрачные стенки можно было увидеть хвост Янки. Сама речная дева устало облокотилась на толстое стекло и безразлично смотрела на посетителей. Никто не мог вывести её из оцепенения – ни кривляющиеся дети, ни пьяные купцы, ни наглые молодцы с молодухами, что пялятся во все глаза, гудят да ахают и охают без конца.

Бледный Митька еле-еле переставлял ноги: чем ближе он подходил с стеклянному коробу, тем труднее давался каждый шаг. Голова кружилась от того, что кровь хлынула к вискам и затылку, а сердце трусливым воробышком рвалось из груди на волю.

– Яночка, Яночка, – как молитву шептал парень.

Не успел опомниться – вот и она! Их взгляды встретились, померещилось или взаправду, голубая искорка пробежала по серым глазам Янки. Ресницы дрогнули, и лёгкий румянец полыхнул на бледных щёках! Она признала суженого! Митьку и Янку окутала тишина, будто накрыв деревенским пуховым одеялом, они не слышали, что творилось вокруг, слова им были не надобны, они всё сказали друг другу ласковыми взглядами. Безмолвную беседу оборвал приказчик:

– Что встал-то, как истукан, посмотрел на русалку и иди на воздух! – Светловолосый детина толкнул в спину Митьку, стоявшего как вкопанный около Янки. – Наберешь гривенник, просим опять в гости! А щас не мешай честному люду глядеть на чудо чудное!

Портной от толчка пришёл в себя и повернул к выходу следом за семейством сапожника, но вдруг сквозь городские звуки почудилось:

– Значит, ты жив, милый… Ожидай меня…

Он повернулся к Янке и, растолкав идущих за ним купеческих дочек, крикнул:

– Я спасу тебя! – Во рту у Митьки пересохло, ни вздохнуть, ни слова молвить.

– Иди, спаситель, тебя и так от сквозняка шатает! – Подошедший приказчик вытолкал нищего вон из балагана.