Человек в проходном дворе - Дмитрий Тарасенков

— Суркина.

— Суркин не мог этого сделать. Буш пожал загорелыми плечами.

— Следствию видней. Я оглянулся.

Тот, кого звали Семеном, перестал жевать и смотрел мне в спину. Он сразу отвел взгляд. Может быть, это вполне объяснимое любопытство на “убил”?

— Попей из термоса горяченького, — донеслось да нас.

Мы вошли в воду.

— Знаете, он мне тоже нравился. (“Нравился, а не — нравится, — механически отметил я. — Прошедшее время”.) Мы все-таки соседи, давно знакомы. Жили дружно. И жена у него отзывчивая такая… Но убил-то он, — твердо закончил Буш.

— Откуда у вас такая уверенность? Ведь это не шутки: убийство.

— У меня есть основания. Боря… Смотрите, как дымит пароход. Сколько угля — на ветер!

Черт! Долго он будет вертеть вола за хвост? Вызвать бы его в горотдел! Нет. Нельзя… Мне показалось, что про Суркина он говорил искренне. Говорил то, что думал. Странно. Автор анонимного письма должен знать, что это заведомая ложь. Откуда такая уверенность? Или он не писал письма? Почему же тогда он связывает арест Суркина с убийством?.. Думай, голова, картуз куплю.

Мы немного поплавали и вышли из воды. Возле “Москвича” я задержался, а Буш пошел к нашим вещам.

Я присел на корточки, мельком отметив, что по правому боку машины тянется свежезакрашенная царапина.

— А я вас вчера где-то видел, — обратился я к Семену. — У вас еще в руках был бинокль. Постойте, вы снимаете комнату у старушки… в конце улицы Прудиса… как же ее зовут?

— Евгения Августовна. Так, мамочка? — Он не имел ничего против разговора.

— Так, — подтвердила она и вопросительно посмотрела на меня.

— Я ж и говорю! — обрадовался я. — Значит, я вас там видел. Вы извините, что я так запросто, — продолжал я с “милой непосредственностью”, — все-таки пляж, здесь без смокингов. Без церемоний. Вы ничего не имеете против? А здесь так скучно! Может, пулечку распишем?

Обычно люди теряются от такого напора и на все соглашаются. А “Сема” даже оживился:

— О, вы играете в преферанс!

И сразу сник, потому что вмешалась его супруга:

— Карты? Никаких карт! Терпеть их не могу! Мы сюда приехали отдыхать, а не сидеть ночами напролет и накуриваться до одури, — она враждебно взглянула на меня.

— Так сейчас день. А преферанс чудесно помогает убивать время, — улыбнулся я ей.

— Я тут проиграл какую-то мелочишку, вот мамочка и взъелась.

— Да мы без денег! — замахал я руками. — Так! Тренировки для. И время препровождения. И на солнце так легче высидеть.

— Не допущу! — отрезала “мамочка”. — Я тебе решительно запрещаю играть в карты, Семен. А если тебе плевать на мои слова… Что ж, я сейчас уеду. Сяду в машину и уеду.

У Семена глаза сбежались к переносице. Он вздохнул.

— Да у меня карт нет, — признался я. — Я думал, завтра вот… Вы напрасно сердитесь, ей-богу!

— Вот и хорошо, — не унималась она.

Я посмотрел вбок. Генрих Осипович брел к дальним кустам: вероятно, отжимать мокрые трусы.

— Здесь вот был один товарищ, так он не расставался с картами, — придумал я. — Всегда при себе носил. По фамилии Ищенко, Тарас Михайлович, — я внимательно глядел на “Сему”. — Но с ним случилось несчастье. Его убили несколько дней назад.

— Кто ж его так? Братья-преферансисты? Я почувствовал, как он напрягся.

— Я не шучу. Это загадка. Местные детективы с ног сбились.

— При каких обстоятельствах?

— Ударили по голове. И все.

— Убийство с целью грабежа?

— О господи! Даже здесь нельзя спрятаться от этих ужасов, — опять вступила в разговор мадам.

— Ну что ты, мамочка! Зачем же так? Вот катавасия… Я работаю в киевской адвокатуре, — добродушно пояснил он.

— Простите, как ваша фамилия?

— Лойко, — чуть помедлив, сказал он.

— Я потому спрашиваю, что у меня там приятель работает.

— А как его? — в свою очередь, спросил Лойко.

Я назвал первую попавшуюся фамилию.

— Не знаю такого, — он покачал головой.

— Man kann ja nicht alle Menschen auf der Welt kennen. Außerdem ist Ihre Gattin sehr streng. Und er ist geselliger Kerl[12], — сказал я, подмигивая.

— Dagegen haben wir nichts[13].

— Тогда все в порядке.

— Мне тоже так кажется, — сказал он с довольной усмешкой.

— Что, что? Немецкий? Семочка прелесть как немецкий знает. Только не любит почему-то показывать.

— Опять ты, мамочка, ставишь меня в неловкое положение, — нахмурился адвокат. — Ты же знаешь, я не люблю ничем кичиться.

— Вы давно на взморье? — спросил я.

— Две недели.

— Чувствуется по загару. Все время здесь? Хотя у вас же машина! Разъезжали, наверное?

— Да.

— Ну, вообще-то с машиной всегда возни много. Это умаляет ее достоинства. Вы, наверное, оба водите?

— Я-то вожу… А мамочка — через пень-колоду, — досадливо сказал он.

— Где ж вы были?

— В Риге, — быстро сказал адвокат.

“Очень любопытно”, — подумал я. И похвалил Ригу:

— Н-ну, там чудесно… Больше никуда не ездили?

— Нет.

— Вот Радзуте, говорят, хорошее местечко. Не очень далеко отсюда. Райцентр. Не собираетесь?

Теперь я смотрел на “мамочку”, и мне показалось, что она вздрогнула. Во всяком случае, она быстро переглянулась с супругом.

— Нет-нет. Мы больше никуда не хотим ехать. Мы здесь поживем.

— Жаль. А то я думал напроситься к вам в компанию. Говорят, там берег лучше, в этом Радзуте. Чище и песок помельче.

— Хотите кофе? — спросила она. Видно, ей так не нравилась тема “Радзуте”, что она готова была стать приветливой и хлебосольной. — Мы его в термосе возим.

Теперь все было правильно. Теперь она говорила как надо. Но почему она вздрогнула?

— Спасибо большое. Слишком жарко для горячего кофе.

— Азиаты, между прочим, сидят в сорокаградусную жару в ватных халатах и дуют кипяток. Это помогает переносить высокую температуру, — заметил адвокат Семен Лойко.

— Все равно у меня нет ватного халата, — улыбнулся я. Пора было закругляться, чтобы не пересолить. — Я, пожалуй, пойду к своему компаньону. Он там заскучал. Неудобно. Вы что сегодня вечером собираетесь делать?

— Мы рано ложимся спать, — быстро сказала “мамочка”. — У нас режим.

— Жалко. Завтра вы здесь будете?

— Будем, будем, — сказал адвокат. Но по его голосу я понял, что как раз здесь завтра их наверняка не будет.

— Значит, завтра увидимся, — сказал я. — Всего хорошего.

Генрих Осипович лежал ничком на песке и грелся. Я лег рядом. Так мы лежали довольно долго.

— Забавная пара. Он у нее под каблуком, — сказал я.

— Гм, — неопределенно ответил Генрих Осипович.

“Интересно, — думал я, — слышал ли он мой разговор с Лойко?” Сейчас супруги говорили между собой, но слов разобрать было нельзя. Мне показалось, что они спорят. “Вероятно, им есть о чем поспорить”, — подумал я.

Моя тревога росла. Я по-прежнему чувствовал себя мишенью. Что-то подсказывало мне: дело идет к развязке. В нашем отделе это называлось “верхним чутьем старшего лейтенанта Вараксина”. Вернее, говорили не “Вараксин”, а называли мою настоящую фамилию. “Но фотоаппарат? Правильно ли я рассчитал все с фотоаппаратом?..” — думал я.

Адвокат говорил по-немецки очень чисто. Его звали Семеном. Евгения Августовна сказала, что они приехали из Радзуте. “Жаловались, что там много народу”, — вспомнил я. Интересно, они сами сообщили Станкене про Радзуте или она случайно приперла их к стенке со своей проницательностью? Сейчас они утверждают, что были в Риге. Очень любопытно. Не могла же Станкене все это придумать…

Тут я заметил, что солнце стоит уже довольно низко. В косых лучах над нами вилась мошкара. “Первый раз вижу мошек возле моря, — подумал я. — Наверное, их всегда уносит ветер. А здесь рядом лес”. Генрих Осипович спал. Я потряс его за плечо.

— А? — Он рывком сел.

Я засмеялся и погрозил ему пальцем.

— Что-то у вас совесть нечиста, Генрих Осипович! Вы просыпаетесь как по боевой тревоге.

— Что? Ах. это… Я старенький, Боря. Вот пригрелся на солнышке и заснул. Мне что-то хорошее снилось, а вы меня за плечо — хвать. Тут каждый вскочит.

— Оправдываться будете в милиции, — сказал я. — Скоро похолодает, едемте в город.

— Ага. В ресторан “Маяк”.

В “Маяк”? Там я еще не был, а заглянуть стоило. “Там сегодня будет Быстрицкая”, — вспомнил я. Кроме того, я сообразил, что сегодня еще не обедал, и у меня сразу засосало под ложечкой.

— В “Маяк” так в “Маяк”.

Мы оделись. На прощанье я помахал рукой чете Лойко, но они сделали вид, что не видят. Когда мы уже порядком отошли, послышался шум мотора. Вскоре “Москвич” обогнал нас. “Мамочка” сидела за рулем и напряженно смотрела перед собой. Адвокат забился на заднее сиденье. “А во всем виновато коротенькое слово “Радзуте”, — подумал я. Поэтому по дороге в город я ухитрился позвонить дежурному. Валдманиса не было. Я попросил навести справки о киевском адвокате Семене Лойко, и прежде всего сделать это в Радзуте.