Французская волчица — королева Англии. Изабелла - Элисон Уэйр

Жоффруа Парижский, французский хронист, писавший около 1317 года, утверждает, что после появления Изабеллы во Франции многие вещи были разоблачены и открыты «нашим государям», проверены и найдены истинными многими людьми.{526} Он не уточняет, в чем заключались разоблачения — но на этот период мы не находим ничего более подходящего под это описание, чем история Нельской башни. Кроме того, «среди простонародья повсюду ходили слухи», что именно Изабелла открыла это дело королю, хотя многие такому не верили.{527}

Соблюдение супружеской верности королевами или женами наследников престола было не только требованием морали. Адюльтер ставил под угрозу вопрос о законности наследования власти, и потому мужчина, склонивший к разврату женщину из королевской семьи, считался виновным в государственной измене. Филипп установил наблюдение за пятью подозреваемыми, выждал немного, а затем приказал провести срочное расследование; когда выяснилось, что измена имела место, его возмездие было ужасно. Все любовники были арестованы. Мы узнаем из «Scalacronica», что один из рыцарей бежал в Англию, но был там захвачен и отправлен обратно, навстречу жестокой судьбе. После беспощадных пыток братья д'Онэ признались в своих преступлениях и были приговорены к смерти. В апреле, на судебном заседании за закрытыми дверьми Маргарита и Бланка также признали свою вину перед членами Парижского Парламента. В мае их обеих приговорили к пожизненному заточению.[64]

Брак Маргариты с Людовиком Наваррским был немедленно расторгнут; впрочем, он никогда не был особенно счастливым, потому что принц часто покидал свою игривую и стройную жену ради игры в мяч[65], к которой питал истинную страсть. Не удивительно, что она вздумала искать любви на стороне. Теперь, проливая бесконечные слезы раскаяния, Маргарита принуждена была надеть грубое платье кающейся грешницы. В знак позора ее остригли наголо{529}, а затем заперли в сырой и темной камере замка Гайяр (Шато-Гайяр) в Нормандии — угрюмой крепости, воздвигнутой в конце XII века Ричардом Львиное Сердце; похоже, что обращались с нею с систематической жестокостью. Ее двухлетнюю дочку Жанну, единственную выжившую из детей, лишили прав наследования, подозревая, что Людовик не был ее отцом. Подозрение, скорее всего, было необоснованным, поскольку Маргарита, судя по всему, вступила в преступную связь только после рождения Жанны в 1311 году.

Бланку Бургундскую также, обрив голову, заточили в подземелье замка Гайяр — но папа римский, несмотря на мольбы ее мужа Карла, отказался расторгнуть их брак. Лишь спустя десять лет, после того, как Бланка произвела на свет ребенка от своего тюремщика, папа пошел на уступки, и ей позволили принять монашеский сан в обители Мобиссон. Но здоровье Бланки было уже подорвано суровыми условиями заключения, и год спустя, в 1326 году, она умерла.

Принц Филипп не отверг свою жену, Жанну Бургундскую, веря в ее невиновность; но, несмотря на то, что Парижский Парламент ее оправдал, она несколько месяцев содержалась под домашним арестом в Дурдане за то, что скрыла шашни сестер. Однако с ней обошлись с намного большим снисхождением и уважением, чем с Маргаритой и Бланкой, и в 1315 году она была вновь допущена ко двору. Впоследствии она подарила мужу еще двоих детей.

С незадачливыми братьями д'Онэ поступили значительно суровее: после того, как любовников прилюдно кастрировали и отрезанные гениталии бросили собакам, их частично освежевали заживо, а затем колесовали, переломав все кости, и наконец милосердно обезглавили на Монфоконе в Париже; изломанные тела выставили для всеобщего обозрения на виселице.{530}

Если Изабелла и испытывала какие-то угрызения совести за ужасную участь этих глупых распутных девушек и их любовников, никаких сведений об этом не сохранилось. И если она действительно выдала их, то, несомненно, усматривала в этом акт спасения дома Капетингов, поскольку нельзя было допустить осквернения священной крови, унаследованной от предков, внебрачными примесями. Высказывалось мнение, что она была инициатором заговора с целью дискредитировать потомство братьев, чтобы ее сын мог впоследствии унаследовать французский трон.{531} Однако думать так — значит слишком раздвигать границы вероятного, поскольку французские принцы были совсем молоды и запросто могли вступить в новый брак, родить новых наследников. Мы вообще не имеем каких-либо указаний на существование подобного заговора. Изабелла отправилась во Францию по поручению Эдуарда II, а не затем, чтобы погубить своих невесток.{532}

В «Хронике графов Фландрии» (Chronicum Comitum Flandriae) есть также утверждение, что обвинения против принцесс и их рыцарей были «беспричинны», и все это подстроил главный советник Филиппа, Ангерран де Мариньи. Но мы знаем, что король сам организовал слежку за любовниками, и обвинение, видимо, основывалось на установленных фактах. Король Филипп вряд ли допустил бы такое поношение французской короне без должных па то оснований.

Действия Изабеллы выдают определенную безжалостность ее характера, чего вполне можно было ожидать от дочери Филиппа IV. Кроме того, они вызвали отрицательную реакцию — по крайней мере во Франции, где ее обвиняли в предательстве невесток, и на какое-то время это отчетливо сказалось на дипломатических отношениях с Англией.{533}

Между тем Эдуард II закончил приготовления к походу против шотландцев, и 10 июня многочисленная английская армия собралась в Уарке, Нортумберленд. На следующий день войска выступили на Бервик. Среди помощников короля были Пемброк и Мортимер. Хотя Ланкастера, Уорвика, Арундела и Сюррея также призывали принять участие, никто из них не явился, объяснив свое вызывающее поведение тем, что король отправился на войну, не получив согласия Парламента и тем самым нарушив Ордонансы.{534}

Прибыв в Лондон по возвращении из Франции, Изабелла запаслась деньгами на расходы и немедленно поехала верхом на север, догоняя мужа; проехав через Донкастер, Понтефракт и Боробрндж, она появилась в Бервике 14 июня{535} и поселилась в замке, который сравнительно недавно был хорошо укреплен Эдуардом I. Королева по мере возможности участвовала в подготовке к кампании, в частности, заимообразно снабдила Глостера оборудованием для полевой кухни; вернуть его Глостер не смог.{536} Уже 17 июня огромное войско вышло из Бервика, а пять дней спустя достигло Фолкирка.

Роберт Брюс был начеку и поджидал англичан: его войска стояли, перегораживая подход к Стирлингу, в местности под названием Бэннокберн. Обе армии столкнулись именно там. У Брюса было намного меньше людей — 7000 против 20 000 у Эдуарда — но он хорошо знал окрестности и сознательно выбрал участок, окруженный болотами, а на самом участке велел выкопать скрытые ямы-ловушки, которые впоследствии оказались смертельными для армии захватчиков. Сражение длилось два дня, 23 и 24 июня, и итогом его стало сокрушительное поражение англичан. Молодой граф Глостер был среди 4000 убитых, граф Херефорд попал в плен[66], а король Эдуард, хотя и «дрался как лев», вынужден был бежать с поля боя. Деспенсер помог ему тайком проделать путь домой через Данбар и Бервик; он бросил все, включая свою печать. Впоследствии Брюс-победитель учтиво отослал ему печать и все прочие вещи.{537}

Изабелла находилась в Бервике, когда туда явился ее муж, удрученный, сердитый и униженный. Она постаралась поддержать его, отдала ему на время свою печать взамен утерянной, проследила, чтобы вычистили его доспех. Она также приобрела одежду для трех рыцарей, потерявших все имущество при бегстве с поля боя{538}, а несколько позже добилась освобождения королевского гонца Роберта, который после разгрома при Бэннокберне попал в тюрьму за «непочтительные и непристойные речи» о государе. Он говорил: «неудивительно, что король не сумел выиграть битву — ведь он, вместо того чтобы слушать мессу, проводил время в праздности, гулял, копал и вообще недостойно убивал время». Изабелла убедила архиепископа Рейнольдса поручиться за добронравие гонца;{539} видимо, у нее хватило мудрости осознать, что человека наказали лишь за высказанные вслух чувства, которые молчаливо разделяло большинство народа.

Ужасное впечатление от разгрома отражено в словах автора «Жизнеописания Эдуарда Второго»: «О день возмездия и крушения, день величайших потерь и позора! Злосчастный и проклятый день, да не будешь ты помянут в нашем календаре!» Бэннокберн стал катастрофой для Эдуарда по многим причинам. Он окончательно развеял надежды Англии на установление политического господства над Шотландией, укрепил положение Брюса как короля и независимость Шотландии. Северные области Англии остались еще более беззащитными, чем прежде, перед набегами шотландцев и вымогательствами лордов, обещающих защиту. И, наконец, было окончательно подорвано доверие баронов к Эдуарду II, а позиция Ланкастера стала непоколебимо прочной, и он исполнился решимости усилить действенность Ордонансов.