«Сталинский питомец» — Николай Ежов - Никита Петров

В связи с этим было приказано начать с 20 августа «широкую операцию». Ее надлежало провести в течение трех месяцев — до 20ноября. Подлежали аресту военнопленные польской армии, оставшиеся после война 1920 года в СССР, беженцы и политэмигранты из Польши, бывшие члены Польской Социалистической партии и других «антисоветских» политических партий, а также польское население пограничных районов. Следствие должна была вести специальная группа оперативных сотрудников. В этом случае арестованные разделялись на две категории: по первой категории подлежали расстрелу, по второй — заключению в тюрьмах или лагерях на срок от пяти до десяти лет. Для этой цели на местах двойками (состоявшими из главы НКВД и прокурора) должны быть составлены списки (в виде «альбомов») и представлены на утверждение в Москву. После утверждения Н.И. Ежовым и Прокурором СССР А.Я. Вышинским «приговор должен быть приведен в исполнение немедленно»{411}.

Вместе с приказом начальники областных управлений НКВД получили подробное секретное письмо, также подписанное Ежовым, «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР». Это письмо, одобренное Политбюро, наряду с приказом № 00485 подтверждало выводы доклада Ежова на июньском (1937) пленуме. Оно подытожило различные обвинения против поляков: шпионаж, диверсии, терроризм, вооруженный мятеж, антисоветская агитация. Как указывалось в письме, агенты ПОВ уже давно захватили руководство Польской коммунистической партией и польской секции Коминтерна, а также проникли на все уровни советского государственного аппарата, включая наркомат иностранных дел, НКВД и Красную Армию; деятельность ПОВ на советской территории направлялась «Центром» во главе с Уншлихтом, Муклевичем, Ольским и другими{412}.

Позднее, во время допроса, сотрудник УНКВД по Московской области А.О. Постель показал, что приказ Ежова ими был понят как приказ на арест «абсолютно всех поляков, польских эмигрантов, бывших военнопленных, членов Польской коммунистической партии и других»{413}. Затем Ежов добавил «имевших контакты с консульствами» в качестве еще одной категории для репрессий в польской операции{414}. Он имел в виду лиц, связанных с официальными польскими дипломатическими представителями в СССР. По аналогии с германской операцией и польская операция, изначально направленная почти исключительно против поляков, трансформировалась в операцию по репрессированию всех неблагонадежных и подозрительных лиц, как-либо связанных с поляками и Польшей.

Однако в течение месяца польская операция начала терять темпы, и Ежов настойчиво потребовал от начальников областных управлений НКВД «ускорить завершение дел»{415}. В связи с этим Политбюро приняло специальное решение 5 сентября 1937 года, позволив Особому совещанию НКВД по делам «о польском шпионаже» выносить приговоры до 10 лет тюремного заключения{416}. Сталин был весьма удовлетворен ходом операции и 14 сентября наложил следующую резолюцию на рапорте Ежова: «Очень хорошо! Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь. Крушите ее в интересах СССР»{417}. 2 октября НКВД принял решение распространить репрессии против поляков также и на членов семей арестованных, в соответствии с приказом Ежова № 00486 от 15 августа 1937 года{418}. В итоге их жены также были арестованы, а дети моложе пятнадцать лет отправлены в детские дома.

Приказ Ежова № 00593 от 20 сентября 1937 года, одобренный Политбюро 19 сентября, предписывал «национальную операцию» против вернувшихся из Харбина. В НКВД было зарегистрировано почти 25 тысяч таких лиц — «харбинцев», большую часть из них составлял бывший персонал КВЖД, реэмигрировавший из Манчжурии в СССР после продажи железной дороги. Согласно приказу № 00553, большинство этих людей рассматривалось как агенты японской разведки, засланные в СССР с целью ведения террористической, диверсионной и шпионской работы. Операция по их ликвидации должна была пройти с 1 октября по 25 декабря. Как и в польской операции, с членами семей репрессированных надлежало обращаться согласно приказу № 00486.{419} Однако число членов семей оказалось столь велико, что в ноябре НКВД принял решение — в проведении польской и харбинской операциях ограничиться высылкой жен{420}. Кроме немецкой, польской и харбинской операций, были и другие так называемые «национальные операции» против латышей, эстонцев, финнов, румын, греков, афганцев, иранцев и т. д., хотя в этих операциях приказ № 00486 (о репрессиях против родственников) не применялся. Также он не применялся в операции против кулаков, которые осуществлялись по приказу № 00447{421}.

В национальных операциях использовалась так называемая «альбомная процедура» осуждения. Каждые десять дней местные органы НКВД должны были составлять списки с «кратким изложением материалов следствия и секретных материалов, характеризующих степень вины арестованных» и в виде альбомов отправлять их в Москву на утверждение. Арестованные подразделялись на категории двойками состоявшими из местных главы НКВД и прокурора. В Москве их решение проверялось главой НКВД СССР Н.И. Ежовым (или его заместителем М.П. Фриновским) и Прокурором СССР А.Я. Вышинским (или его заместителем). После утверждения в Москве приговоры приводились в исполнение на местах{422}. На практике эта процедура приводила к значительным задержкам во времени; во многих случаях решения местных двоек месяцами ожидали утверждения.

В национальных операциях лимиты не устанавливались; начальники областных управлений НКВД получили полную свободу действий. В результате людей арестовывали без разбора и в массовом порядке. При этом получали полную поддержку региональных партийных лидеров. Так, первый секретарь Красноярского крайкома С.М. Соболев, выступая на оперативных совещаниях У НКВД, заявлял: «Довольно играть в интернационализм, надо бить всех этих поляков, корейцев, латышей, немцев и т.д., все это продажные нации, подлежащие истреблению… Всех националов надо ловить, ставить на колени и истреблять как бешеных собак». После падения Ежова, парторганизация УНКВД осудила Соболева, посчитав, что «давая такие указания, Соболев клеветал на ЦК ВКП(б) и тов. Сталина, говоря, что он такие указания имеет от ЦК ВКП(б) и лично от тов. Сталина»{423}.

Польскую операцию надлежало завершить до 20 ноября, но в начале ноября местные органы НКВД получили приказы ускорить свою работу и завершить ее до 10 декабря{424}. Когда и с этим не получилось, срок был продлен до 1 января 1938 года{425}. А 31 января Политбюро разрешило НКВД продлить операцию по уничтожению диверсантов и шпионов среди поляков, а также латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, иранцев, харбинцев, китайцев и румын до 15 апреля, а также приказало распространить операцию на болгар и македонцев{426}. В этом случае дату окончания пришлось перенести: 26 мая Политбюро разрешило НКВД продлить до 1 августа операцию в отношении всех вышеназванных национальностей, к которым добавились еще и афганцы{427}. Через два дня НКВД передал это решение своим местным органам, добавив, что дела должны рассматриваться в «упрощенном (альбомном) порядке»{428}. Таким образом, арест и внесудебный порядок рассмотрения дел по национальным операциям продолжались до 1 августа 1938 года. Альбомная процедура вызвала множество задержек, вызванных неспособностью центрального аппарата НКВД в Москве справиться с потоком дел, и 15 сентября Политбюро приняло решение передать их на рассмотрение особым тройкам{429}.