Любовь на коротком поводке (СИ) - Горышина Ольга

       — Ни брат, ни мать не имеют никакого отношения к моей личной жизни. Как, впрочем, и ты, извини. А к матери я так и так не хочу возвращаться, но придется. Это было ещё одно «за», чтобы сидеть с собакой: дать матери от меня отдохнуть, чтобы каждое утро мне не выносили мозг за то, что я занимаю свою законную жилплощадь. Я ее реально раздражаю своим присутствием в доме и первое в повестке моей жизни — свалить от неё. Надеюсь, откровенности достаточно, чтобы ты начал разговаривать со мной нормальным языком. Если, конечно, ты вообще умеешь разговаривать с женщинами.

       — Не умею, — ответил Олег тут же, когда я, кажется, ещё даже не замолчала. — Я тебе в первый же вечер это сказал. Я стесняюсь сказать правду, но при желании из моих слов можно составить логическую цепочку: ты мне нравишься — это первое звено. Второе — я свободен от каких либо отношений, но даже не рассматриваю с тобой вариант на неделю, потому что на это имеются другого типа женщины. Третье звено и самое главное: если ты можешь не возвращаться к матери, то дай мне шанс за тобой поухаживать, идёт?

       Я выдохнула. Так надолго я ещё не задерживала дыхание. Голова кружилась уже будто от второй бутылки, выпитой натощак. Уже даже подташнивает от его откровенности и собственной лживости. Сказать сейчас правду — разозлить его ещё больше, чем это сделает сейчас мой отказ.

       — Почему я?

       — Что почему ты? Почему ты мне нравишься? — Олег рассмеялся и нервно намотал поводок на запястье, заставив Агату взвизгнуть. — Да хрен же его знает, как это происходит с людьми, — Олег нагнулся, чтобы погладить беднягу за ушами. — Знали бы, не было б этого «нас выбирают, мы выбираем»… Ну, мне вести себя по-соседски или по-мужски? Выбери сама: я приму любой ответ.

       Увы, я могу дать только один ответ: по-соседски. Я не посмею претендовать на место сестры Макса, а Олег и близко не подошёл бы к клуше, согласившейся гулять с чужой собакой — не того поля ягодка, не того… Я закусила губу, испугавшись, что та выставит напоказ мою внутреннюю дрожь. Предложи он сейчас просто с ним переспать, я бы согласилась. Не знаю, зачем — просто для галочки, потому что… Потому что!

       — Ты мне тоже нравишься, Олег, — выдавила я из себя голос, который пытался сбежать в пятки. — Но я не хочу сейчас никаких отношений. Пойми меня правильно.

       И отвела глаза, потому что слишком близко стоял от меня этот господин Лефлер: с такого расстояния не нужна лупа, чтобы понять, что я лгу.

       — Ну и из-за какого дурака я страдаю?

       Зачем лупа, когда между нами нет больше даже одного шага? Олег стиснул мне плечи так же сильно, как недавно сжимал щеки: только б не пожелал оторвать от пола, а то снимет кожу и я останусь стоять перед ним скелетом, который даже из шкафа стыдно вытаскивать.

       — Извини, это личное, — соврала я, чувствуя, как губы вышли из-под моей власти.

       — Мила, не надо…

       Теперь он сжал мою шею, уже локтем: я ткнулась ему в грудь и лишь чудом не прикусила галстук. Ну что же такое… Ведь плакать не о чем: одна мечта давно похоронена, а о новой я даже мечтать не начала. Но глупые слезы не выбирают ни времени, ни места — всегда приходят некстати. Или на этот раз я просто не распознала их план вовремя. Олег отстранил меня на расстояние вытянутых рук и сказал, что больше не скажет ни слова. Если бы так и было…

       — Если не хочешь видеть меня за столом, так и скажи.

       Глагол «сказать», как же я тебя ненавижу, когда нельзя сказать правду.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

       — Сегодня я тебя накормлю, — отчеканила я. — Но я думаю, на этом нам стоит прекратить общение.

       Он не убирал с меня ни рук, ни глаз, а с меня готовился сойти уже восьмой пот.

       — Об этом мы поговорим завтра…

       О, как! Нет, ничем не прошибешь его, ничем!

       Я протянула руку за поводком, но Агату не получила.

       — Пошли…

       — А цветы? — в мой голос вернулось если не воодушевление жить, то хотя бы та часть души, которая отвечает за саму жизнь. — Ваза есть только у тебя.

       — Что ж, — Рука Олега дрогнула: в последний момент он передумал утирать мне слезы. — Будем считать, что ты купила ее для себя. Можешь забрать в дом брата.

       Шея с хрустом откинулась назад, и я зажмурилась от света, лившегося с высокого потолка холла.

       — Я купила ее для тебя. И хочу оставить цветы здесь. Мы ведь вернёмся разгрести твои, — я акцентировала принадлежность барахла, — завалы?

       Он улыбнулся, но я видела, как его пальцы сжались в кулак.

       — Бассейн есть на поверке дня? То есть вечера?

       Я покачала головой:

       — У меня нет купальника.

       Долго удерживать пальцы в кулаке у него не получилось. Но до моего лица они не добрались, запутавшись в волосах.

       — Ну, лет сто, сто пятьдесят назад тоже не было купальников. И дамы как-то справлялись…

       Я поймала его пальцы: горячие, не в пример моим ледяным. Он не отдёрнул руки, и я спокойно отвела ее от своего лица.

       — Я поищу достойное твоего бассейна платье…

       По его губам снова скользнула улыбка — мимолетная, потому что секунду спустя он решил отдать ее мне, но я увернулась от поцелуя и отвернулась. Его рука безвольно упала вдоль моей спины, заставив вздрогнуть.

       Зачем только я назвалась сестрой Макса? Зачем взяла ключ? Зачем купила эту дурацкую вазу? Шипы кололи ладони даже через целлофановую упаковку. Было больно. Очень. До слез. Чего ждать, непонятно…

       Глава 32 "Сказочно-непристойное предложение"

       Все же утоление голода у мужиков на первом месте. До конца ужина у меня не было к Олегу ни одной претензии: о таком соседе только мечтать можно!

       — Мила, ты потрясающе готовишь… Даже, кажется, лучше моей бабушки.

       — Бабушка обидится… — не сдержала я улыбки.

       — Она об этом не узнает. Это будет наш с тобой маленький секрет, — и Олег подмигнул мне абсолютно нахально.

       Впрочем, поза его особой скромностью и не отличалась: он откинулся на спинку стула и водил босой ногой по паркету. Носок остался в зубах Агаты, и сколько я ни пыталась вытянуть его из собачьих зубов, ничего не выходило — кроме ниток. Воровка упиралась лапами и рычала — вернее, урчала очень и очень довольно. Впрочем, сам виноват — нечего было заигрывать с овчаркой. Когда мои тапочки никак не отреагировали на постукивание его пальцев, Олег перешел на другую сучку — скажи спасибо, что лишился только носка, а мог бы и пальцев. Хотя жалко, конечно, что Агата оказалась не кровожадной, потому что товарищ в единый миг лишился всякого такта в добрососедских отношениях. Заигрывает со мной — нагло и цинично. Думает, что я поверила в его честные намерения в отношении сестры соседа. Ага, сейчас… Просто понял, что без обещания продолжения банкета я к нему в постель не лягу — надо лапшички по ушам развесить. Неспроста же итальянскую пасту притащил первым делом: ну, чтобы я потом не говорила, что меня не предупредили…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})