Харбинский экспресс-2. Интервенция - Андрей Орлов

О чем Павел Романович тому и сообщил. Получилось сухо и как-то неубедительно.

Анна Николаевна смотрела во все глаза – она-то все поняла преотлично. Но стояла молча. Видно, не знала, что следует говорить в такой феноменальной ситуации. И нужно ли вообще рот раскрывать. Взгляд барышни сделался влажным, мечтательным.

Что ж, подумал с грустью Дохтуров, это неудивительно – воскрес предмет обожания. Перст судьбы. Такого ни одно женское сердце не выдержит.

В общем, как говорят в народе, хороша Маша, да не наша.

И еще Павел Романович подумал, что во всяком триумфе есть своя доля горечи.

После экстраординарного медицинского освидетельствования повисла короткая и неловкая пауза. И в этом молчании Дохтуров отчего-то почувствовал себя балаганным факиром.

Нарушила паузу барышня:

– Господа, здесь невыносимо душно. Сделайте что-нибудь…

В этот момент в проеме наверху показалась голова Клавдия Симеоновича:

– Не надоело секретничать? – развязно спросил титулярный советник. – Мне лично ждать вас прискучило. Я…

Он не договорил, впившись взглядом в ротмистра. Лицо у Сопова вдруг исказилось и налилось кровью. Дохтуров даже немного испугался.

Но Клавдий Симеонович не упал замертво в погреб. А, проявив изрядную сообразительность, убрался прочь – чтобы спустя пять минут прибыть вновь, с легкой бамбуковой лесенкой.

Во дворе Павел Романович сказал:

– Вот что, господа. Нам следует поговорить.

И тут же подумал: полно. Точно ли надо? Он ведь не связан никакими обязательствами. Эти люди для него абсолютно чужие. Для чего говорить с ними о панацее? Они ничего не поймут. А если и поймут – что толку? О чудесах легко лишь мечтать. Поверить в них куда как сложнее.

Правда, самой панацеи – вот так, чтоб из саквояжа достать, – тоже не наблюдается. Но это ничего, нужно только все осмыслить как следует. Проанализировать. И тогда он непременно поймет, в чем секрет. Поэтому лучше подождать, не вводить других в искушение.

«Ну-ну, – сказал голос, слышимый только ему. – Да ты никак надумал сбежать с чудесным рецептом?»

И в мыслях не было. Глупости!

«А те, что были зарезаны в „Метрополе“? – осведомился голос. – А пленные с „Самсона“? Они погибли из-за тебя. Их тоже надо полагать глупостью?»

Тут голос, конечно, преувеличивал. Но в чем-то был прав: с самого начала охотились за ним, за Павлом Романовичем Дохтуровым. Теперь это совершенно очевидно. Ему старались помешать, не допустить до тайны. Какой отсюда вывод? Очень простой: те, кто находятся с ним рядом, подвергаются смертельной опасности. Значит – надо уходить одному.

«Ха! Кого ты хочешь обмануть? – спросил голос. – Твоих спутников постараются убить в любом случае».

Возможно, подумал Павел Романович. Но я не могу отвечать за всех.

Однако голос не унимался. Он сказал:

«А мадемуазель Дроздова?..» – И вдруг замолк.

Почему? Что он хотел еще сообщить?

– …что вы намеревались нам сообщить? – спросила Дроздова.

Дохтуров посмотрел на своих спутников. Эта троица, надо признать, была весьма живописной. В другой раз можно бы и пошутить по этому поводу.

Он наклонился, вытащил из саквояжа дневник. Пролистал мельком, восстанавливая текст в памяти. Особой необходимости в том не имелось – он и так прекрасно помнил собственные записи. А хоть бы и нет – не читать же собравшимся лекцию.

Но без краткого исторического экскурса все же не обошлось. Да, университетское образование, ничего не попишешь. Сознание само стремится разложить все по полочкам и для наглядности привесить табличку.

Сперва про Теофраста Бомбаста Парацельса. У Сопова вид немного скучающий – уже слышал. Ротмистр глядит насмешливо. А вот барышня зарделась и даже вперед подалась. Понятно, теперь все под новым углом видит.

Ладно, это теория. Сейчас перейдем к практике.

– А вам не приходило в голову, господа, что за последние дни мы все замечательно изменились? – спросил Павел Романович. – Исключая разве что вас, Анна Николаевна.

– Это вы о чем? – отозвался Сопов.

Ротмистр ничего не сказал.

– Да хоть бы о вас лично, уважаемый господин купец. Позвольте спросить, сколько вам лет?

– Пятьдесят семь.

– Совсем недавно выглядели на все шестьдесят. Должно быть, коммерческие заботы? Впрочем, не в том дело. Я врач, и я весьма наблюдателен в том, что касается физического состояния. Так вот: на момент нашего знакомства оно у вас было не самым завидным.

– Это почему же? – угрюмо спросил Сопов.

– Развивающаяся грудная жаба, склонность к апоплексии и определенные затруднения с мочевым пузырем. Простите, что при даме. Это только так, навскидку.

– Кхе-кхе… – прокашлялся Сопов.

Но Дохтуров не обратил на это внимания:

– Далее. Обед у мадам Дорис еще не стерся из памяти? По всем статьям получался он для вас самым последним.

– Эва! – сказал Сопов. – А рвотное? А зонд, коим вы меня истязали? Полно скромничать, доктор. Вы сами меня от отравы спасли.

Дохтуров покачал головой:

– Боюсь, мои манипуляции имели лишь вспомогательное значение. Дело, Клавдий Симеонович, в вас. Точнее, в том заряде жизненной силы, который вы получили.

– Это что ж за заряд?

– Точно пока не скажу. Но в том, что он имел место, – не сомневаюсь. Ну подумайте сами, сколько вам выпало: пожар, роковой обед в доме терпимости, баталия на Сунгари. А еще – многотрудное путешествие по тайге, да не простое, с приключениями. Из которых вы вернулись не только без потерь для здоровья, а, пожалуй что, даже прибавили. Поглядите на себя при случае в зеркало – вам можно дать сорок пять, самое большее.

– Что верно, то верно, – вдруг вмешался Агранцев. – И то смотрю: будто помолодел наш негоциант.

Павел Романович повернулся к нему:

– Ну, вам-то завидовать грех. Вы у нас будто Феникс. Точнее сказать – Лазарь. Только, в отличие от библейского Лазаря, воскресали вы дважды. Первый раз – на хуторе. Можете мне поверить, тот удар прикладом в лицо для большинства б оказался фатальным. Однако вы уцелели. Мало того, сумели поправиться за фантастически короткое время! Я уже тогда не знал что и думать по этому поводу.

– Вы не были на войне, доктор, – сказал ротмистр. – Там случаются еще более невероятные вещи. Впрочем, продолжайте. Это занятно.

– Занятно? – переспросил Павел Романович. – И только? Клянусь, мне это нравится! Но позвольте спросить: а вы помните пулю, которую получили в живот?

И вот тут Дохтурова поджидал сюрприз: оказалось, что штаб-ротмистр этого факта совершенно не помнил. По всему, горячечный жар вызвал частичную афазию, которая затронула события самого последнего ряда. Иными словами: то, что произошло после вояжа на бронепоезде, у Агранцева начисто стерлось из памяти. В том числе и выстрел в упор – вне всяких сомнений, смертельный. По этой причине эффект от сказанного получился не тот.