Белосток — Москва - Эстер Гессен

С той поры прошло уже семь лет, а я то и дело мысленно возвращаюсь к тем двум неделям и все острее чувствую, что безумно хочу поехать туда еще раз, хотя бы ненадолго. Кто знает, авось эта моя мечта сбудется. Во всяком случае, мои американские дети и внуки планируют совершить в обозримом будущем такое семейное путешествие.

В Бостоне мы с Елкиной мамой провели около двух месяцев (ввиду моего пенсионного возраста мне полагался в дополнение к очередному отпуску еще месяц без сохранения содержания), и впечатлений у меня тоже было более чем достаточно. Интересных и в основном приятных — Саша с Елкой очень старались, чтобы мамы были довольны этим своим первым визитом к ним. Но моим главным впечатлением и выводом было то, что я охотно буду приезжать туда еще не раз, но жить там постоянно не хочу ни за что на свете. На первых порах меня ошеломило богатство и изобилие. Когда я ходила с Елкой в супермаркет, мне хотелось плакать при мысли о том, как трудно в Москве моему тамошнему семейству. Это теперь у нас можно купить, в сущности, все, почти как в Америке, были бы только деньги. Но тогда снабжение было еще социалистическим, то есть, выходя за покупками, ты никогда не знал, что окажется в продаже в магазинах и сколько придется стоять за этим в очереди. Так было в Москве. А в большинстве провинциальных городов вообще нельзя было ничего купить, магазины пустовали, и сотни тысяч людей ежедневно приезжали в столицу за самым необходимым, еще больше увеличивая толкотню у прилавков. В общем, в первые дни в Бостоне я каждые полчаса подходила к холодильнику за куском сыра или ломтиком колбасы, к вазе с фруктами за бананом или еще чем-нибудь. Но уже через неделю моя гастрономическая алчность миновала, и изобилие в магазинах перестало меня поражать. Я привыкла. В то же время все больше вещей меня раздражало. Например, американские гости (вроде бы интеллигенты, с высшим образованием), не умеющие пользоваться ножом и вилкой, но зато с величайшей непринужденностью кладущие ноги на стол. Впрочем, во время своего первого приезда в США я с ними встречалась мало: Саша и Елка объяснили мне, что разговаривать с американцами им абсолютно не о чем и что они общаются главным образом с иммигрантами из СССР.

Меня, кроме того, приводило в ярость содержание тамошних газет и телевизионных информационных программ. Вот характерный пример не с той первой, а с моей последней, четвертой по счету поездки в Бостон. Я провела у Лены с Алешей зиму 1994–1995 годов, с начала декабря по конец февраля. Как раз началась война в Чечне. Я была чрезвычайно взволнована и с огромным нетерпением ждала последних новостей. Но американцев интересовало совсем другое: шел суд над известным негритянским футболистом Симпсоном, обвиняемым в убийстве бывшей жены и ее друга. И вот получасовые новости на всех без исключения телеканалах выглядели примерно так: двадцать минут рассказа о процессе Симпсона, пять — о заседаниях Конгресса и Сената, три — о демонстрациях гомосексуалистов и их противников или сторонников и противников абортов и последние две минуты — о Чечне. Причем далеко не всегда. Газетные сообщения тоже распределялись подобным образом. Я была вне себя от негодования. Правда, со временем у меня прибавилось терпимости.

Мне в этом очень помогла принесенная кем-то из знакомых книга Life in a New Language, то есть «Жизнь в новом языке». Автор этого автобиографического произведения — польская еврейка по фамилии, если не ошибаюсь, Гофман. Она родилась в начале войны, ее родители все годы оккупации прожили, прячась в лесной избушке, где их опекала знакомая крестьянская семья из близлежащей деревни. После войны они вернулись в свой родной город Краков, прожили там не то до 1956, не то до 1957 года, а затем эмигрировали, сначала в Канаду, потом в США. Автор, теперь известная журналистка и искренняя американская патриотка, рассказывает, что после Кракова, где их семья вращалась в среде подлинных интеллектуалов, она не могла примириться с культурным уровнем американцев. Все ее раздражало и возмущало. Только спустя довольно продолжительное время она осознала, что это ведь совсем молодая нация, от которой нельзя требовать того, чего требуешь, например, от европейцев. К американцам нужно относиться как к детям, писала она. Поняв это, она перестала негодовать и воспринимает все как нечто совершенно естественное. Я тоже пытаюсь встать на такую позицию, но пока, увы, это мне не всегда удается. А ведь мои контакты с этой страной становятся теснее год от года. Саша, которому действительно живется в США несравненно лучше, чем прежде в СССР, как я уже писала, горячо уговаривал нас всех туда переехать.

Леня об этом даже слышать не хотел. У него нет Сашиной деловой хватки, и он вряд ли мог бы рассчитывать на то, чтобы там разбогатеть. К тому же он очень любит и хорошо знает русскую литературу, историю, культуру. Ну и, кроме всего прочего, он, в отличие от моих старших детей, наполовину русский, печально известный «пятый пункт» в паспорте у него в полном порядке, да и внешностью он нисколько не похож на еврея и поэтому свободен от комплексов, мучивших многих евреев. В 1990 году он женился. Его жена Наталья, очаровательная молодая женщина (тоже, кстати, полуеврейка), по профессии преподаватель русской словесности, так что и ей в США делать нечего. Зато Лену эта идея заинтересовала. Долгое время в семье шли споры, так как Лена ни за что не хотела уезжать без меня. Я же убеждала ее, что времена изменились, «железного занавеса» больше не существует, мы сможем регулярно переписываться и навещать друг друга, поэтому пусть они с Алешей отправляются без меня, если им этого так хочется, а там будет видно. Словом, в 1989 году они подали документы, а в августе 1990-го уехали. Поначалу они бедствовали, но им помогали Саша с Елкой, а также местная еврейская община — эти общины в США в течение полугода выплачивают пособие еврейским иммигрантам, получившим статус беженцев. Ну а потом они постепенно встали на ноги.

Впрочем, что касается Лены, то мне до сих пор кажется, что ее жизнь в Москве была значительно интереснее и насыщеннее. Хотя, как я уже писала, она преподает в колледже русский язык, переводит в судах, да к тому же у нее совершенно неожиданно обнаружился талант живописца, и теперь в свободное от работы время она с увлечением рисует и пишет картины. По словам понимающих людей — очень хорошие.

Алеша окончил в Бостоне среднюю школу и поступил учиться в тот же бизнес-колледж, где преподает его мама. Он оказался прирожденным бизнесменом, и никто не сомневается в его будущей карьере. Причем не только в бизнесе. Уровень преподавания в тамошних школах таков, что многие троечники российских школ, приехав туда, становятся отличниками. Алеша окончил в Москве восемь классов. Учился неплохо, но наклонности у него были скорее гуманитарные, а с математикой он был постоянно не в ладах. Отметки по этому предмету у него колебались между тройкой и двойкой, и, когда угроза двойки становилась реальной, ему в пожарном порядке начинала давать уроки моя приятельница Людмила Акивис, преподававшая математику в другой школе. Приехав в Бостон и поступив там в школу, Алеша записался по математике в группу среднего уровня (там по каждому предмету класс делится на группы трех уровней — низкого, среднего и высокого). Спустя месяц его перевели на высокий уровень, а через полгода он уже был в своем классе светилом и подрабатывал, давая отстающим ученикам уроки математики. В колледже профессор математики назначил его своим платным ассистентом, а кроме того, он помогает своим ленивым, туповатым, но богатым однокурсникам заниматься едва ли не по всем предметам и неплохо на этом зарабатывает.