Спящие красавицы - Стивен Кинг

Размышляя обо всем этом, Лайла свернула на Мэйн-стрит. Она не обратила внимания на желто-коричневую малолитражку, которая проскочила слева и помчалась к вершине холма, с которого только что спустилась Лайла.

За рулем малолитражки сидела женщина средних лет. Она везла свою мать в больницу Мейлока. На заднем сиденье автомобиля пожилой отец женщины – он никогда не был осторожным мужчиной, бросал детей в бассейн, делал трифекты, ел маринованные сосиски из потемневших от времени банок на прилавках придорожных магазинов – краем скребка для льда пытался очистить лицо жены от покрывавшей его паутины.

– Она задохнется! – крикнул он.

– По радио сказали, что нельзя этого делать! – крикнула в ответ женщина средних лет, но ее отец сам решал, что можно, а чего нельзя, до конца своей жизни, и продолжил очищать лицо жены.

Иви была практически везде. Она была мухой в «Боинге-767», ползавшей по дну высокого стакана и касавшейся лапками остатков виски с колой за секунду до того, как нос самолета коснулся поверхности океана. Мотыльком, кружившим у потолочной флуоресцентной лампы в камере Нелл Сигер и Селии Фроуд. Она была в конференц-зале окружного суда Кофлина, сидела за решеткой воздуховода, смотрела в щель блестящими черными глазами мыши. На лужайке Белого дома Иви-муравей ползла по еще теплой крови убитой девушки-подростка. В лесу, где Джаред убегал от своих преследователей, она была червем под его ногами, медленно продвигавшимся в земле, слепым и многосегментным.

Иви не сидела на месте.

Глава 8

Воспоминания о занятиях спортивным бегом в девятом классе нахлынули на Джареда, когда он мчался между деревьев. Тренер Дрейфорт тогда сказал, что Джаред «подает надежды».

«У меня есть планы на тебя, Норкросс, и они включают выигрыш множества блестящих медалей» – вот что сказал тренер Дрейфорт. В конце сезона на региональных соревнованиях Джаред финишировал пятым из пятнадцати участников забега на восемь километров – выдающийся результат для новичка, – но порушил планы тренера Д., уйдя из команды ради работы в комитете подготовки ежегодных школьных альбомов.

Джаред обожал последние секунды гонки, когда обретал второе дыхание, прибавлял скорость и испытывал экстаз, наслаждаясь собственной силой. Из легкой атлетики он ушел, потому что Мэри работала в комитете подготовки ежегодников. Ее избрали председателем по продажам и распространению ежегодника среди десятиклассников, и ей требовался заместитель. Преданность Джареда спортивному бегу приказала долго жить. «Запиши меня», – сказал он Мэри.

«Хорошо, но у меня два условия, – ответила она. – Первое: если я умру – а это вполне возможно, потому что сегодня я съела в столовой один из этих загадочных блинчиков с мясом, – ты займешь мое место и проследишь, чтобы мне уделили целую страницу в ежегоднике выпускников. И ты должен позаботиться о том, чтобы фотография была хорошей, а не дурацкой, какую обязательно выберет моя мать».

«Будет исполнено, – ответил Джаред и подумал: Я действительно тебя люблю. Он знал, что еще слишком молод. Он знал, что и она слишком молода. Но как он мог не влюбиться? Она была такой красивой, такой активной, но при этом держалась совершенно естественно, без всякого напряжения. – А второе условие?»

«Второе условие… – Она схватила его голову обеими руками и принялась трясти. – Я – босс!»

В этом Джаред тоже не увидел проблемы.

Тут он наступил на шаткий плоский камень, выступавший из земли, и вот это превратилось в проблему, более того, в серьезную проблему, потому что он почувствовал сдвиг и резкую боль в колене. Джаред ахнул и выставил вперед левую ногу, сосредоточившись на дыхании, как его учили на тренировках, продолжая работать локтями.

– Мы просто хотим поговорить с тобой! – проревел сзади Эрик.

– Не будь гребаным трусом! – поддакнул Курт.

Спускаясь в овраг, Джаред чувствовал, как правое колено дрожит, и сквозь удары сердца в ушах и шуршание сухих листьев под кроссовками ему вроде бы слышалось какое-то щелканье. Впереди лежала Мэллой-стрит, которая шла за школой, и в просветах между деревьями мелькал желто-коричневый автомобиль. На дне оврага правая нога Джареда подвернулась, боль стала совсем дикой, как если положить руку на раскаленную конфорку, только изнутри, и он схватился за колючую ветку, чтобы подтянуться по склону.

Воздух сзади колыхнулся, словно чей-то кулак едва разминулся с затылком Джареда; он услышал, как чертыхнулся Эрик, врезавшись в кого-то. Преследователи сползли в овраг. До улицы оставалось двадцать футов; Джаред различал урчание двигателя. Он успеет!

Он рванулся вперед, чувствуя знакомую эйфорию, воздух в легких внезапно понес его, подталкивая и заглушая боль в травмированном колене.

И тут на краю дороги кто-то взял его за плечо и развернул к себе. Он не упал только потому, что схватился за березу.

– Дай мне твой мобильник, Норкросс. – Лицо Кента стало пунцовым, прыщи на лбу полиловели. Глаза влажно блестели. – Мы просто дурачились, ничего больше.

– Нет, – ответил Джаред. Он и не помнил, как подобрал айфон, но теперь сжимал его в руке. Колено словно раздулось.

– Да, – настаивал Кент. – Давай его сюда. – Его дружки уже спешили вверх по склону, им оставалось преодолеть еще несколько футов.

– Вы собирались нассать в ухо старой женщины! – крикнул Джаред.

– Только не я! – Кент смахнул навернувшиеся слезы. – Я все равно бы не мог! У меня боязнь мочеиспускания на людях!

Однако ты не пытался их остановить, мог бы сказать Джаред, но вместо этого почувствовал, как сгибается рука, а кулак выстреливает в подбородок Кента с ямочкой. Он с удовлетворением услышал, как лязгнули зубы Кента.

Пока Кент валился в сорняки, Джаред сунул мобильник в карман и побежал дальше. Три болезненных прыжка привели его на желтую разделительную полосу. Он замахал руками, чтобы остановить приближавшуюся малолитражку с номерным знаком Виргинии. Джаред не заметил, что водитель развернулся на сиденье и смотрит назад. И, конечно же, не видел, что происходило на заднем сиденье малолитражки. А там ревущая, как разъяренный зверь, старуха, с лица которой свисали белые лохмотья, краем скребка для льда рвала грудь и шею своего мужа, срезавшего белую маску с лица жены. Но Джаред отметил странную, виляющую траекторию малолитражки. Он попытался уйти от столкновения и уже поздравлял себя с удачей, когда машина врезалась в него и отбросила в сторону.

– Эй! Руки прочь от моей Будки! – Ри привлекла внимание дежурной Лэмпли стуком в переднее окно Будки, что строжайше запрещалось. – Чего ты хочешь, Ри?

– Мне надо к начальнику, дежурная. – Ри говорила громко и отчетливо, хотя необходимости в этом не было: специальные пазы под панелями пуленепробиваемого стекла позволяли Ванессе Лэмпли отлично слышать. – Мне надо к начальнику, чтобы сказать ей что-то важное. Ей, и никому больше. Извините, дежурная. Это единственный способ. По-другому никак нельзя.

Ван Лэмпли приложила немало сил, чтобы обрести репутацию жесткой, но справедливой дежурной. За семнадцать лет работы в женской тюрьме Дулинга ее один раз ударили ножом и несколько раз – кулаком; ее пинали и душили, в нее бросались жидким говном, ей предлагали трахнуть себя различными способами и предметами, в том числе нереально большими или опасно острыми. Обращалась ли Ван к этим воспоминаниям во время соревнований по армрестлингу? Да, но редко, только на серьезных турнирах лиги. (Ванесса Лэмпли выступала в Тюремной лиге Огайо-Вэлли, женское отделение А.) Воспоминание о том, как ненормальная крэковая наркоманка сбросила кусок кирпича ей на голову со второго этажа крыла Б (результатом стали ушиб головы и сотрясение мозга), кстати, помогло Ван оба раза, когда она стала чемпионкой. Грамотно направленная злость была отличным топливом.

Несмотря на этот не самый приятный опыт, она всегда осознавала ответственность, неразрывно связанную с предоставленной ей властью. Понимала, что никто не хотел попадать в тюрьму. Но некоторых приходилось сажать под замок. Это не приносило удовольствия, ни им, ни ей. А неуважительное отношение только усугубило бы ситуацию и для них, и для нее.

И хотя к Ри у нее претензий не было – бедная девочка с большущим шрамом на лбу, который говорил любому, что жизнь для нее не была легкой прогулкой, – подобные неразумные требования Ван считала неуважительными. Негоже дергать начальника, особенно в сложившейся чрезвычайной медицинской ситуации.

Ван и сама тревожилась по поводу прочитанного в Интернете насчет Авроры и приказа начальника всем остаться на вторую смену. Отправленная в карантин Макдэвид на мониторе выглядела так, будто место ей не в камере, а в саркофаге. Муж Ван, Томми, которому она позвонила домой, заявил, что с ним все будет в порядке до ее возвращения, но она ему не поверила. Томми из-за травмы тазобедренных суставов не мог ходить – и был не в состоянии поджарить себе сэндвич с сыром; до ее приезда он будет питаться маринованными огурцами из банки. Если Ван в таких обстоятельствах не теряла голову, не имела права ее терять ни Ри, ни любая другая заключенная.