ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ - Михаил Бойков

— Садитесь и рассказывайте. Прямо на пол садитесь. Стульев, к сожалению и по обыкновению, нет.

Мы уселись рядом. Нас окружили проснувшиеся заключенные и начали задавать мне традиционные и злободневные для всех советских тюрем вопросы:

— Когда арестован? За что? Был-ли на конвейере? С кем встречался в других камерах? Что делается на воле? и т. д.

Ответив на некоторые из них, я спохватился:

— Спать надо. Скоро рассвет. Пронин махнул рукой с беспечностью совсем не арестантской.

— Днем выспитесь.

— Днем? — удивился я.

— Да, — подтвердил "вечный сиделец"

— Разве вам разрешают?

— Официально нет, но и не запрещают.

— То-есть, как? Почему? — воскликнул я с еще большим удивлением.

— Потому, что, видите-ли, мы… настоящие. Это особая камера для настоящих, — не весьма понятно объяснил Сергей Владимирович.

— Что же это за тюрьма? И, кстати, в каком я городе? — спросил я, вспомнив, что еще не узнал о своем местопребывании.

— Разве вам не сказали, куда везут?

— Нет.

— Конспирировались. Сохраняли никому не нужную тайну вашего передвижения, — заметил один из заключенных.

— Священная и нерушимая традиция НКВД, — насмешливо бросил другой. Я повторил вопрос:

— Какой это город?

— Ставрополь. Главная городская тюрьма, — ответил Сергей Владимирович…

Мы проговорили до утреннего подъема. Пронин рассказал мне о судьбе заключенных камеры "упрямых".

Смышляева и Васю Пашковского приговорили к расстрелу и перевели в камеру смертников. Белевский и Киселев умерли в отделении для сумасшедших тюремного госпиталя. Умер и Павел Гордеев "от разрыва сердца" в кабинете теломеханика Маркарьяна. Ослепшего на допросе Жердева перевели в специальный изолятор для слепых преступников. Бутенко и Розенфельду дали на суде по 10 лет концлагерей, а Матвея Гудкина, как и следовало ожидать, освободили.

— Ворон ворону глаз не выклюет, — закончил русской пословицей свои сообщения Сергей Владимирович…

В новой камере я проспал весь день, а вечером начал знакомиться с биографиями заключенных здесь "настоящих.

1. Братья-абреки

Энкаведисты захватили их в бою ранеными: русского и черкеса. Русский был тяжело ранен в грудь, черкес легко в левое плечо. Тяжело раненый, скрипя зубами от боли и теряя сознание, просил товарища:

— Брат! Брось меня здесь… Скачи в горы. Не жди, пока нас обоих схватят враги… Брось меня, брат!..

Черкес, напрягая все силы, молча втаскивал к себе на седло раненого. Кое-как это ему удалось. Он повернул коня, хлестнул его нагайкой, но здесь на двух раненых всадников наскочили четверо энкаведистов. Черкес выхватил шашку, но отбиться от них не смог.

Это произошло весной 1936 года. В район Кисловодска ночью спустился с гор небольшой отряд абреков, числом всего лишь в два десятка шашек. Абреки пытались сделать набег на отель "Интурист" в Ребровой балке, но им не повезло. У окраины города их встретил эскадрон войск НКВД и, после короткого боя, всадники в бурках и лохматых папахах ускакали обратно в горы.

На месте схватки осталось шестеро убитых и раненых энкаводистов и двое взятых в плен абреков. Под усиленным конвоем пленных доставили в госпиталь кисловодской внутренней тюрьмы, там вылечили и оттуда привезли в краевое управление НКВД. Допрашивали их без применения "методов физического воздействия". Это не потребовалось. На первом же допросе русский и черкес откровенно рассказали все, что знали:

— Из какого вы отряда?

— Горных братьев.

— Сколько в нем бандитов?

— Не бандиты мы, а джигиты.

— Ладно! Сколько джигитов?

— Больше десяти тысяч…

— Почему хотели напасть на "Интурист"?

— Нам нужны деньги.

— Для чего?

— Половину для абреков.

— А другую?

— Как всегда, хотели раздать бедным людям… Пленные назвали места расположения и численность всех абречсских групп, а также имена их начальников и подробно описали маршруты, по которым можно добраться до этих мест. Начальники абреков не запрещали им говорить так, потому что все эти сведения для НКВД были совершенно бесполезными. Даже крупной воинской части невозможно пройти в "сердце Кавказа", занятое горскими повстанцами. Последние всегда настороже и забросают войска камнями с отвесных скал, даже не применяя ни огнестрельного, ни холодного оружия…

Начальник краевого управления НКВД, майор Дагин, задал пленным абрекам еще один вопрос:

— Сколько набегов и на какие объекты предполагают произвести ваши начальники в ближайшее время?

— Спроси начальников, — спокойно улыбаясь, ответили абреки.

— Я спрашиваю вас!

— Это знают только они, но не мы…

Обоих приговорили к расстрелу, но казнить боялись зная, что абреки, за казни своих товарищей, жестоко мстят. Более года гоняли их по камерам смертников северо-кавказских тюрем и, наконец, пополнили ими ставропольскую компанию "настоящих".

Много интересного и неслыханного на "воле" рассказывают абреки своим сожителям по камере: о свободной от советской власти жизни в горах, о газавате священной войне, объявленной горцами большевикам, о кровавой борьбе "Горных братьев" против энкаведистов. Оба не верят, что их могут казнить.

— Братья все равно освободят нас. Абрек абрека никогда не оставляет в бою и в беде, — говорит нам русский.

— Таков адат абреков, — поддерживает его черкес.

— Почему же они бросили вас в бою? — не без ехидства задает вопрос один из заключенных.

— Нас не бросали! — вспыхивает русский. — Просто ошиблись. Думали, что мы спасемся вдвоем.

— Аллах видит, что это так, — утвердительно кивает головой черкес.

Веру этих заключенных в могущество и товарищескую спайку "Горных братьев" поколебать нельзя ничем. Надеясь на то, что абреки освободят их, они, через уголовников, регулярно сообщают им о своих передвижениях по тюрьмам.

В камере им дали кличку, напоминающую нечто пушкинское: "Братья-абреки". Основанием для нее, вероятно, послужило то, что они не называют друг друга по именам, заменив их словом: брат. Впрочем, на братьев они никак не похожи. У русского, бывшего колхозника, нос картошкой, слегка мутноватые голубые глаза и рыжая щетина по-тюремному стриженых волос;

у черкеса, происходящего из древнего княжеского рода, сухое и горбоносое, по-горски породистое лицо, которому очень нехватает длинной и узкой, как кинжал, бороды.

Надежды, которыми "Братья-абреки" жили в камере, в конце концов, сбылись. В июньскую ночь 1938 года их перевозили из ставропольской городской тюрьмы во внутреннюю. "Воронок" проехал от ворот городской тюрьмы всего лишь три квартала и здесь был окружен группой вооруженных всадников в бурках. Они зарубили охрану и шофера, освободили арестованных, а "воронок" подожгли.

2. Жертва конституции

— Вот дурак! Ну и дурило же! Дергали тебя черти за язык, что-ли? Нашел, где правды добиваться! В Советском Союзе! Умнее ничего придумать не мог? Теперь вот и сиди посреди настоящих!

Такими восклицаниями и вопросами осыпали заключенные Елисея Сысоева, когда он рассказал за что арестован.

Его арестовали в день утверждения VIII Всесоюзным съездом советов "сталинской конституции", 5 декабря 1936 года и поводом для ареста послужила эта самая "конституция". На колхозном собрании, где ее, в добровольно-принудительном порядке, "обсуждали и приветствовали", Сысоев задал парторгу несколько каверзных вопросов:

— Значится, теперь я могу выбирать в правительство, кого захочу? Хоть моего соседа Трошку?

— И супротив правительства возражать за его не правильности? Землю требовать, котору мне еще Ленин пообещал?

Парторг растерялся и, запинаясь, начал объяснять слишком любознательному колхознику:

— Ты, товарищ Сысоев, не совсем верно понял…Чего там не совсем. Все понятно, — перебил его неугомонный Елисей. — Я правды добиваюсь, и не как-нибудь, а по вашей сталинской конституции. Поскольку там свобода слова объявлена… Ты мне скажи напрямик: объявлена она или нет?

— Объявлена…

— А ежели так, то я и говорю свободно. И желательно мне, значится, Сталина того… по шапке, а на его место Трошку-соседа. Человек он хороший и управлять будет по совести, без всякой принудиловки…

После такого заявления парторгу не оставалось ничего, как побежать к телефону и вызвать сельского уполномоченного НКВД.

При аресте Сысоева некоторые колхозники попробовали заступиться за него.

— Пожалейте вы Елисея, дорогой товарищ, — уговаривали они уполномоченного. — Он сызмальства придурковат, а на собрание заявился выпимши. Потому и сболтнул лишнее. Происхождения он самого бедняцкого и в колхозе работает по-стахановски. Пустите вы его.