Парацельс. Гений или шарлатан? - Александр Бениаминович Томчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы имеете в виду простолюдинов, дядя?
– Нет, это про всех моих должников. Мое богатство в Тироле началось с того, что я финансировал графа Сигизмунда. А он сорил деньгами. Подумай, у него было два брака и оба бездетные. Зато этот бабник и сумасброд ухитрился нажить 50 внебрачных детей и расшвырял деньги на любовниц. После него Тиролем правил император Максимилиан I. Жаль, что его больше нет. Он был моим другом и хорошим семьянином. Но и Максимилиану тоже вечно не хватало денег – он воевал за расширение владений… Ну что же, Бог им судья. Ступай, Антон, я еще должен просмотреть бумаги.
Антон пожелал дяде удачного дня и удалился.
* * *
Кибитки приблизились к крепостной стене, окружавшей Аугсбург, и через Птичьи ворота въехали в город. Настала пора прощаться с Петером: цирк собирался ехать дальше, а Теофраст планировал здесь договориться об издании сочинений.
– Прощай, Петер! Храни тебя Бог! Никогда не забуду, как ты меня выручил!
– Рад был помочь, Тео! И тебе всего доброго. Бог даст, еще встретимся.
Теофраст остановился в постоялом дворе «У красного коня». Обычно в таких заведениях на всех была одна общая комната, жарко натопленная. В ней можно было отдохнуть и просушить у камина одежду. Вместе собирались и пешие, и конные гости, купцы и крестьяне, мужчины и женщины, старики и дети, здоровые и больные. В одно и то же время для всех устраивалась трапеза за общим столом. Еда была простая и обильная, с кислым вином. Начинались шум, общая беседа, крик и гвалт шутов. За вино все платили одинаково – и те, кто пил много, и те, кто вовсе не пил. Путники ложились спать в одежде, опасаясь кражи или из-за грязи.
На грязь и грубое обслуживание на немецких постоялых дворах многие жаловались, но, по мнению Теофраста, они были безопаснее иноземных. Здесь его порадовали к тому же чистотой. Ступени винтовой лестницы были покрыты льняными дорожками, коврики регулярно стирали, а лестницы мыли. Отдыхая от своих бумаг, доктор охотно ввязывался в беседу, спорил с собеседниками или шутил.
Аугсбург был вольным городом, входящим в империю. Такие имперские города имели право самостоятельно объявлять войну, заключать мир и чеканить монету. Молва о том, что Аугсбург по своему богатству будто бы превосходит все города в мире, возникла не случайно. Этот город, третий в империи по числу жителей, разбогател за счет торговли и стал крупнейшим финансовым центром. Здесь процветали ремесла, строились банки и фабрики, а рынки были полны товаров. Улицы украшали почти десяток прекрасных церквей и ратуша. Монахи встречались в трактирах и даже в борделях. В Аугсбурге жили богатейшие купцы Европы. Впрочем, на улицах было немало нищих, хотя закон запрещал им находиться в городе. Вместе с прохожими там разгуливали козы, свиньи и куры.
Аугсбург слыл оплотом католичества, но и здесь появились протестантские проповедники. Самым решительным из них был Иоганн Шиллинг, выступавший в церкви Босоногих монахов, храме францисканцев для городской бедноты. Он призывал не слушать папу, а жить по Евангелию. Якоб Фуггер потребовал изгнать Шиллинга из города, но горожане устроили бунт и вышли к ратуше с ножами, мечами и вилами. Двух ткачей, зачинщиков мятежа, схватили и ночью казнили по приказу бургомистра города Ульриха Арцта – он приходился дядей жене Якоба. Бунт утих, но выгнать Шиллинга так и не удалось.
Проходя мимо пекарни, Теофраст заметил собравшуюся на улице толпу. В пекарню ворвались вооруженные стражники. Толпа шумела, раздавались голоса: «Почему у хозяина отнимают пекарню? В пользу Фуггера? За долг – и всего-то в 150 гульденов? Да пусть богач такими деньгами подавится! Господь накажет скряг, мерзких ростовщиков!» В этот же день во всех церквях произносились молитвы за здоровье Якоба Фуггера. В соборе Девы Марии со старинными цветными витражами священник объяснил Теофрасту, что Фуггер сейчас болен. «Этот достойный человек финансирует промышленность и науку, – добавил святой отец. – А в нашем городе он построил квартал для бедных – Фуггерай[13]».
Теофраст познакомился с философом Гансом Денком, которого называли «папой анабаптистов» или перекрещенцев. Эти люди отказывались от крещения детей и призывали креститься во взрослом, сознательном возрасте. Правда, Денк не придавал этому большого значения. Он считал обряды лишь внешним проявлением религиозности, и это объединяло его с Теофрастом. Денк был решительным сторонником возвращения к евангельской жизни, не признавал ни церковной власти, ни власти государства, но отказывалcя от вооруженной борьбы в отличие от другого знаменитого анабаптиста – Томаса Мюнцера.
В Германии и Швейцарии анабаптистов жестоко преследовали и католики, и реформаты. Самых радикальных из них топили, вешали или сжигали. Несмотря на это, Денк всюду проповедовал свое учение. В Аугсбурге он появился после изгнания из Нюрнберга. Городской совет разрешил ему работать здесь преподавателем греческого и латинского языков. Для него интересы морали были выше религии, и он не раз повторял, что Бог присутствует в каждом человеке. Денк призывал к религиозной терпимости по отношению даже к евреям, мусульманам и язычникам, что было редчайшим явлением. Он устроил Теофрасту встречу с молодым издателем Генрихом Штайнером. Тот был незаконным сыном безвестных родителей и потому не мог вступить в гильдию печатников, но удачно начал свое дело с издания листовок и «Книги псалмов» Лютера.
Ганс провел Теофраста по кварталу Фуггерай, сооруженному на средства знаменитого богача. У ворот на стене висела табличка: «Братья Ульрих, Георг и Якоб Фуггеры из Аугсбурга из благочестия передают городу в вечное владение эти дома на благо прилежных и трудолюбивых, но бедных сограждан».
– Посмотри, как позаботился Фуггер о спасении души! – Ганс показал на фонтаны и уютные двухэтажные домики под черепичной крышей, увитые зеленью. – Здесь за шесть лет построили полсотни таких домов, а в них по две большие квартиры с отдельным входом. На каждом этаже две
