Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство - Павел Соболев

Иначе говоря, то, что принято называть овуляторными признаками, в действительности может таковым совсем и не быть. Даже у беременных самок случаются набухания половой кожи и держатся неделями, хотя никакая овуляция в это время уже невозможна (Гудолл, 1992, с. 498; Кузнецова, Сыренский, Гусакова, 2006, с. 25). Поэтому приматологи замечают: загадка не в том, почему у некоторых обезьян, включая человека, овуляторные признаки исчезли, а скорее в том, как и зачем они появились (Смолл, 2015, с. 55), ведь многие обезьяны прекрасно спариваются и без этих самых признаков. У широконосых обезьян Нового света (Центральная и Южная Америка) набуханий половой кожи нет совсем (с. 54).

К тому же расчёты некоторых исследователей допускают, что овуляторные признаки развились у шимпанзе уже после того, как их эволюционная линия разошлась с предками человека 7–5 млн. лет назад (Pagel, Meade, 2006). Если это так, то овуляция у предков человека попросту всегда была скрытой. Вместе с этим и известный в антропологии диспут о причинах "исчезновения овуляторных признаков у женщин" (см. Райан, Жета, с. 96), где авторы противоборствующих лагерей предлагают свои варианты "сексуальной стратегии самок", приведшей к утрате этих признаков, может представляться излишним.

С другой стороны, если когда-то овуляторная сигнализация у предков человека всё же была, то исчезнуть она могла совсем не из-за "новых сексуальных стратегий самок", а попросту из-за перехода к прямохождению около 5–4 млн. лет назад: набухания половой кожи у обезьян бывают очень внушительными — в них может содержаться около 1 литра жидкости (Burt, 1992), и поскольку даже четвероруким обезьянам эти набухания доставляют большие неудобства (Смолл, 2015, с. 55), то для прямоходящего человека они просто не представляются возможными (Pawlowski, 1999).

В общем, поскольку приматологи прошлого были убеждены, что половые набухания случаются именно и только в овуляцию, то и активизацию сексуальной активности самок также приписывали овуляции. Чего в действительности не было.

Вероятно, отсюда же растут ноги и у следующей традиции: в мире очень популярен взгляд, будто сексуальное желание женщины возрастает именно в овуляцию — особенно любят этот тезис приверженцы эволюционной психологии: кто не слышал, что в овуляцию женщины якобы склонны надевать более обтягивающую и провокационную одежду, что в овуляцию они предпочитают мужчин с более грубыми чертами лица, с более низкими голосами, и т. д.? Нюанс в том, что все исходные исследования не были подтверждены впоследствии (см. Соболев, 2020). Но, похоже, и с самой концепцией возрастающего в овуляцию сексуального желания тоже не всё так просто.

Известно, что вероятность секса в овуляцию никак не возрастает (Brewis & Meyer, 2005), а генитальная возбудимость женщин либо никак принципиально не отличается в разные фазы цикла (Slob et al., 1991), либо даже достигает пика как раз вне фазы овуляции (Schreiner-Engel et al., 1981; Кон, 2004, с. 146). Некоторые исследователи прямо заявляют: "Часть женщин испытывает предсказуемый пик сексуального интереса близко к овуляции, однако эти женщины составляют меньшинство" (Bancroft, 2002, p. 18).

Не исключено, что устоявшийся в науке взгляд на специфику овуляции обусловлен биологизаторством: убеждённостью, что раз у животных в этот период случается гон (эструс, течка), то и у человека должно быть что-то близкое. Это и может заставлять исследователей обращать внимание только на случаи роста влечения в овуляцию, а не в другие фазы цикла. А возможно, дело ещё и в самой теме менструации, которая всегда была табуирована, постыдна, и потому ни учёным, ни даже самим женщинам не могло прийти в голову посмотреть на это явление под другим углом, увидеть в нём другие свойства. Неспроста одновременно со снятием покрова постыдности с темы месячных в минувшие десятилетия стало расти и число женщин, признающихся, что сексуальное желание у них особенно сильно в месячные — если в 1938 году только 2 % женщин признавались, что занимаются сексом в месячные, то в 1969-ом таковых было уже 75–90 % (Delaney, Lupton, Toth, 1988, p. 22).

В 1976-ом была написана, а в 1988-ом и дополнена, книга "Проклятие: культурная история менструации" (Delaney, Lupton, Toth, 1988), где авторы (кстати, женщины) развивали тему усиленного влечения в месячные. Одно исследование дало цифру в 36 % женщин, прямо заявивших, что именно в менструацию их желание наиболее сильно (Silberman, 1950). "Одна пациентка сообщила, что испытывала сексуальное желание только во время менструации, и однажды чувствовала себя настолько переполненной страстью, что, даже будучи очень застенчивой, прибегла к сексу с незнакомцем" (p. 260).

Но это исследование 1950-го года, а потому, возможно ли, что в последующие десятилетия женщин, готовых признать подобное, стало ещё больше? Одна моя знакомая признавалась, что при мысли о сексе в месячные её невольно передёргивает, то есть эта культурная установка даже сейчас может быть настолько сильной, что неудивительно ожидать, как немалая часть женщин может просто гнать такие желания из головы. Возможно, нечто близкое к этому было зафиксировано, когда группу женщин на протяжении трёх менструальных циклов завуалированным способом ежедневно просили оценить силу их влечения (Englander-Golden et al.,1980). Те женщины, которые отмечали самый пик влечения ближе к менструации, впоследствии, при ретроспективном опросе, утверждали, что в эти дни их влечение было как раз самым слабым. Авторы исследования объясняют такое расхождение влиянием именно культурных норм.

Мысль о максимальном возбуждении женщины в менструацию закреплена в поверьях некоторых традиционных народов. Так, например, считает народ нгулу из Танзании, но, что интересно, "именно по этой причине мужчины должны избегать её" (Beidelman, 1964). Как тут не прийти в голову туманному допущению: а не повышенной ли сексуальной активности женщин в менструацию все мировые культуры исторически обязаны табуированию месячных? Не являлось ли табу месячных (признание женщины «нечистой» в этот период и даже вменение ей обязанности находиться в изоляции от общества) в первую очередь табу женской сексуальности вообще? Ведь и то, и другое явления одинаково были "под запретом" у большинства известных обществ (Панов, 2017, с. 245). Мысль интересная, но вряд ли исчерпывающая, и дальше мы это обсудим подробнее.

Чем же можно объяснить усиление женского влечения именно в менструацию? Особенно учитывая отсутствие его биологической целесообразности (зачатие невозможно). Может быть, это связано с тем, что при менструации приток крови к органам таза особенно силён, что повышает их мышечное напряжение и сексуальную возбудимость, а порой и болевые ощущения. При занятии сексом же выделяется ряд гормонов, снижающих болевую чувствительность (эндорфины) или же тонизирующих гладкую мускулатуру матки (окситоцин). "Когда половое возбуждение достигает своего пика, происходит выброс окситоцина. Этот выброс, видимо, способствует мышечным сокращениям тазового дна" (Робертс, 2014). В