Зеленое море, красная рыба, черная икра - Леонид Словин

– Да, да… Эминов прав, – поддакнул Довиденко, обернувшись. – Есть правила конвоирования арестованных в автозаке. Я не слышал, чтобы их нарушали. Это – святая святых МВД. Особенно когда конвоируют смертника!..

Я положил на стол скопированную мной записку Кулиева.

– А как ты это понимаешь? «В автозаке он обещал, что все сделал, что расстрел дадут только, чтобы попугать…»

– Откуда она у тебя? – Довиденко набычился.

– Неважно. Можешь оставить себе, – сказал я. – Это копия.

Фурман и второй работник прокуратуры – невысокого роста, с белыми обесцвеченными волосами и маленькими больными глазками, похожий на альбиноса – подошли ближе, тоже прочитали записку.

С прибытием в кабинет Эминова и еще двух работников прокуратуры соотношение сил резко увеличилось не в мою пользу. Я смог убедиться в верности данных о поведении инспектора и браконьера в конфликтной ситуации, собранных когда-то моей женой. «В тех случаях, – писала Лена, – когда нарушителей несколько, они объединяются в группу таким образом, что выделяется старший – направляющий поведение группы, и младший – ориентирующийся на старшего больше, чем на инспектора…»

Так и произошло.

– Не вижу ничего удивительного, – сказал тот, который был похож на альбиноса. – Человек, приговоренный к расстрелу, идет на любую хитрость! Он же борется за свою жизнь! Так? Кулиев надеялся, что ему не дадут смертную казнь, поскольку он рассказывает правду. Но как только ему объявили приговор, он изменил тактику. Это естественно. Сразу возник мифический организатор, человек-невидимка, призрак… – Он взглянул на меня маленькими, незрячими глазками.

– Это вы потребовали для него на суде смертную казнь, – догадался я. – С учетом «как отягчающих, так и смягчающих вину обстоятельств…».

– Я поддерживал обвинение. Ни о каком организаторе до вынесения смертного приговора и в помине не было…

– И почему Кулиев нигде не называет его? – подхватил Фурман, не глядя на меня.

Но старшим продолжал оставаться генерал Эминов. Все замолчали, когда он заговорил:

– …Мы многих тут видели, но такого прокурора еще не было!

Слегка припорошенная сединой, тонкая, как у борзой, голова так и не повернулась в мою сторону. Агаев что-то смахнул с рукава.

– Все начинается с аморальности. С легких связей. Надо с этим кончать…

Эминов грозил не только мне, но и Анне… На улице из ближайшего автомата я позвонил в бюро судебно-медицинской экспертизы.

– Алло, перезвоните, пожалуйста, – сказала она очень ласково, так, словно ей звонил самый близкий на свете человек. – Вас не слышно…

Автомат, как это было сплошь и рядом, не работал. Я позвонил снова – на этот раз Анна услышала меня.

– Как ты живешь? – спросил я.

– Тихо. А ты?

– В первую очередь голодно. Мне кажется, что у меня уже несколько дней не было ни крошки во рту, – пожаловался я. – Не знаю, смогу ли я когда-нибудь утолить свой голод. Но, может, я ошибаюсь?

– Необходимо провести эксперимент.

– Предлагаю сегодня в «Интерконтинентале».

– Что-то я не слыхала о таком.

– Я тоже. Придется повести тебя все в тот же ресторан.

– Я не взыскательна.

– Значит, в восемь. У входа.

8

Я поставил «Ниву» на площади, недалеко от памятника погибшим воинам. У меня еще было немного времени. В киоске «Союзпечать» пожилая женщина предлагала старые газеты, заодно сигареты, галантерею.

– У вас есть лезвия бритвы? – поинтересовался я на всякий случай. С лезвиями был дефицит.

Оглянувшись по сторонам, женщина достала из-под прилавка книгу. Это было «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова.

– Отложила себе, но если вам необходимо… – Она назвала сумму, которая могла бы, по ее мнению, отчасти компенсировать жертву.

Я покачал головой. На прокурорскую зарплату разделенной семьи я не мог позволить себе покупать книги по черным ценам.

Теперь я уже опаздывал, но мне осталось только перейти дорогу. Улица перед рестораном была короткой, но весьма оживленной, поскольку вся площадь отдана была пешеходам. Машины появлялись неожиданно – по дуге, это было вдвойне неприят-

Я стад переходить и внезапно застрял. По обе стороны, впереди и позади меня, шел транспорт. Внезапно одна из машин, шедшая на большой скорости, выключила свет и вышла на осевую. Я понял: это – «моя».

Каким-то чудом я бросил себя вперед на тротуар, к оказавшемуся прямо напротив светильнику, и буквально прилип к нему.

Скрежет тормозов раздался словно внутри меня! Лихач крутанул руль в мою сторону, потом так же резко в другую. Крыло машины просквозило в нескольких сантиметрах. Не поверни водитель во второй раз – он припечатал бы меня к фонарю, смяв заодно себе крыло вместе с фарой. Не это ли заставило его действовать столь энергично? Водитель прибавил газу и скрылся в темноте.

Несколько прохожих, видевших, что произошло, бросились ко мне. Я почувствовал нахлынувшую на меня теплую волну человеческой солидарности.

– Как вы?

– Не задел вас?

– Какая-то женщина заметила:

– Наверняка пьяный. Ведь видит, что на человека едет!..

– Номер запомнили? – спросил стоявший на ступеньках ресторана военный.

– Нет. – Я знал, что несколько минут назад находился на волосок от гибели.

– А зря, – философски заметил он.

– Наверное. – Я поспешил отойти, чтобы Анна не увидела меня в самом центре кружка сочувствующих.

Она появилась через несколько минут.

– Я не очень опоздала? – Анна была в тяжелом туркменском «макси» с вышивкой вокруг квадратной рамки. Я заметил: она постриглась под мальчика, выглядит молодо и это чувствует.

– Ну, как? – спросила она о прическе.

– Потрясающе. – Я взял ее под руку и круто повернул к дверям тускло освещенного ресторана.

Она сделала попытку высвободиться:

– Только не сюда. Там нас многие знают.

– Но ведь мы сидели уже в прошлый раз!

– Тогда было другое дело!

– По-моему, мы и тогда ужинали.

– Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Такое ощущение, будто у меня на лбу написано про нас с тобой. И я не хочу, чтобы все это читали.

– Хорошо, – согласился я. – Куда же мы поедем?

– Есть одно место – «Сахиль». – Она, по-видимому, еще раньше приняла решение. – Это недалеко. На берегу.

– Прекрасно.

На этот раз я не спешил перейти улицу. Держа Анну за руку, я тщательно примерился, прежде чем ступить на мостовую. В результате мы благополучно перебрались на другую сторону, к памятнику павшим.

Я не стал осматривать покрышки. На этот раз я был уверен, что все будет в порядке: проколотые покрышки могли бы бросить тень на классически чистый несчастный случай с прокурором, попавшим под машину.

Впрочем, заговор всеобщего молчания, в существование которого я постепенно поверил, не был бы нарушен и в том случае, если бы вместо проколотых покрышек «Ниву» после моей гибели мгновенно обули бы в новую резину или вообще сменили колеса.

Мы ехали молча. Мигалки-светофоры на перекрестках хлопали желтыми пустыми глазами. Пешеходные дорожки в центре, огражденные от мостовых тяжелыми якорными цепями, были пусты.

Мы выехали за город.

– Направо, – Анна показала дорогу. – И прямо в него упремся.

Кафе «Сахиль» оказалось обыкновенной «стекляшкой» с несколькими столиками, за которыми никого не было. В глубине у стойки»;везияся буфетчик – он то ли снимал остатки, то ли освобождал тару. Было уже темно. Еще несколько легких столиков с металлическими основами стояли под деревьями, но и они были пусты.

Я взглянул на Анну, но она уже вышла из машины – стройная, в строгом длинном платье, похожая на женщину с памятника павшим. Я запер машину, догнал Анну, когда она уже огибала кафе.

– Ты куда?

Мы обошли темные пристройки, примыкавшие с обратной стороны подсобные помещения и оказались у грубо сколоченной незапертой двери.

– Видишь, настоящий вход не с улицы. – Сбоку от кафе было припарковано не менее десятка машин.

От неказистого входа шел узкий, тускло освещенный коридор.

– Сюда, – повела меня Анна.

По обеим сторонам виднелись такие же неказистые двери. Мы прошли несколько метров. В конце коридора я заметил стоявшую в темноте парочку, мужчина что-то объяснял, стараясь говорить как можно тише, женщина колебалась. По ее неуверенности можно было сказать сразу, что она пришла сюда с чужим мужчиной.

Анна толкнула одну из дверей – мы оказались на кухне. Худенький, в очках, мальчик-официант поздоровался с Анной, что-то спросил, потом быстро куда-то сходил. Вернувшись, он протер очки и открыл нам дверь рядом с кухней – кабинет администратора или директора – с двумя столами: обеденным в середине и тяжелым, двухтумбовым, в углу; с телевизором, тахтой и даже торшером.

– Располагайтесь как дома. Самый лучший кабинет во всем заведении, – произнес он по-русски чисто, без малейшего акцента, и снова протер очки.