После пожара - Уилл Хилл

потертое кожаное кресло, стоящее за письменным столом.

– Ты обратила внимание на имя адресата?

Я колеблюсь – не знаю, как правильнее ответить. Общаясь с Пророком, даже если ты успел поговорить с ним всего раз или два, быстро усваиваешь одну вещь: далеко не всегда можно угадать, какой ответ он сочтет верным. Отец Джон продолжает сиять улыбкой.

– Не волнуйся, – говорит он. – Тебя никто не будет ругать. Ты же видела имя, да?

Киваю.

– Назови его.

– Джеймс Кармел.

– Это мое имя?

– Нет, отче.

– Правильно. Догадываешься, почему на посылке указан фальшивый адресат?

Ответ на этот вопрос я знаю наверняка.

– Иначе было бы небезопасно.

– Что было бы небезопасно? – прищуривается отец Джон.

– Если бы Чужаки увидели твое имя на посылке, они бы ее украли. Или подложили бы внутрь какую-нибудь гадость, прежде чем ее забрал Эймос.

Он долго и пристально изучает меня своими ясными зелеными глазами. В ту самую секунду, когда я уже начинаю гадать, не ляпнула ли чего, он кивает и расплывается в улыбке, которая, несмотря на негодование внутреннего голоса, наполняет мое сердце постыдной радостью.

– Ты совершенно права, Мунбим. Именно так прислужники Змея и поступили бы. Ты молодчина. Большая молодчина.

Я вспыхиваю от смущения.

– Спасибо, отче.

– Ты умная девушка, – продолжает отец Джон. – Очень умная. Какая жалость, что Господь не дает женщинам призвания служить Центурионами. А что, неплохая идея – поставить тебя присматривать за Семьей. Весьма неплохая.

Я молчу, ведь для меня даже гипотетически представить женщину в роли Центуриона – это вопиющая ересь.

– Мунбим, ты вовсе не еретичка, – молвит отец Джон, словно прочел мои мысли, – как бы там ни считали не самые добрые наши Братья и Сестры. Ты не еретичка, как и я. Я не вправе рассуждать, отчего Всевышний повелел так, а не иначе, не вправе искать способы обойти Его волю. Я лишь передаю, что Он сказал, озвучиваю волю Его во всем ее совершенстве, ибо Господь не ошибается. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, отче.

– Однако новый Центурион все же появится, – сообщает отец Джон, откинувшись в кресле. – Это уже ясно. Скоро Господь прекратит земные страдания нашего Брата, призовет к себе, и тот Вознесется. Когда же будет угодно Ему, откроет Он мне имя следующего Центуриона. Как ты думаешь, кого выберет Господь?

Медленно качаю головой.

– Я не смею рассуждать о подобном, отче.

Пророк вновь улыбается, однако его глаза превратились в узкие щелочки, и теплоты в выражении лица куда меньше прежнего. Мой желудок сжимается, усилием воли я заставляю себя не отводить взгляд.

– Смеешь, – настаивает отец Джон, – ибо я велю тебе. Это не викторина с правильными и неправильными ответами. Сделай предположение, и твои слова не покинут этих стен. Отвечай на мой вопрос, Мунбим: кого, по-твоему, Господь изберет нашим новым Центурионом?

Я напрягаю мозги. Верный ответ есть всегда, даже когда тебе говорят, что его нет. Особенно когда тебе так говорят.

– Люк?

– Интересно, – кивает отец Джон. – Вера Люка крепка, а преданность не вызывает сомнений. Ему не хватает мудрости, которая приходит с опытом, зато он полон энергии, свойственной молодым. Если Господь остановит выбор на нем, я не удивлюсь.

Я мысленно выдыхаю.

– А что скажешь насчет Нейта Чилдресса?

Мой желудок опять сжимается в комок.

– В каком смысле, отче?

– Из него вышел бы хороший Центурион?

Нервно сглатываю.

– Я бы не осмелилась…

– Мунбим, ты хорошая девушка, – неожиданно резко перебивает меня отец Джон. – Сегодня ты доказала и свою доброту, и свою верность Легиону. Прошу, не разочаровывай меня – не вынуждай задавать один и тот же вопрос дважды.

Будь осторожна, шепчет мне внутренний голос, очень-очень осторожна.

– Виновата, отче, – говорю я. – Прости.

– Уже прощена. А теперь, будь добра, отвечай.

– Я считаю, Нейт бы справился. – Я тщательно подбираю слова. – Старшие Братья и Сестры знакомы с ним лучше меня, но, по-моему, на посту Центуриона он действовал бы справедливо, и вера его, безусловно, крепка.

Отец Джон улыбается.

– Он тебе нравится, верно?

– Он мой Брат, и я люблю его всем сердцем.

Улыбка отца Джона превращается в нечто среднее между ухмылкой и недовольной гримасой, и меня это тревожит.

– Ну разумеется, – соглашается он. – Так и должно быть. Однако не сочтет ли Господь, что Нейт слишком мало времени провел в Легионе, чтобы ему можно было доверить такую ответственность?

Внутри у меня снова все переворачивается, под ногами как будто не твердые половицы, а зыбучие пески.

– Не смею и вообразить помыслы Господни, – мямлю я. Лоб отца Джона собирается складками, поэтому я поспешно продолжаю: – Но, как ты учил меня, Господь воздает тем, кто этого заслуживает, независимо от обстоятельств. Ты всегда говорил, что Он не посылает бόльших испытаний, чем нам под силу преодолеть.

Складки на лбу Пророка моментально разглаживаются, почти оформившуюся недовольную мину сменяет широкая горделивая улыбка.

– Ты права, – говорит он. – Ты абсолютно права.

Я опускаю глаза и изображаю, как хочу надеяться, смиренную благодарность, поскольку мечтаю лишь поскорее убраться отсюда и найти тихое местечко, где не буду чувствовать себя так, словно балансирую над разинутыми челюстями капкана.

Отец Джон кладет руку на коробку, которую я принесла.

– Мунбим, хочешь узнать, что там?

Нет. Да.

– Если ты того желаешь, отче.

Его улыбка тускнеет.

– Пожалуй, не стоит, – после долгой паузы произносит он. – Возможно, ты еще не готова узнать об этом.

– Уверена, это правильное решение, отче. – Я же не дура и не собираюсь выспрашивать у него секреты, из-за которых он потом будет манипулировать мной сколько ему заблагорассудится. Нет, я совсем не дура.

– Не готова, – задумчиво повторяет он себе под нос. Его взор затуманивается, словно он всматривается в даль и разглядывает что-то, что видно только ему, однако через несколько мгновений глаза его снова ясны. Он скупо улыбается. – Спасибо, что принесла посылку, Мунбим. Ты очень любезна. Приятно было поговорить с тобой. Можешь идти.

– Спасибо, отче, – киваю я.

Отец Джон делает короткий взмах рукой, затем открывает Библию и принимается читать. Секунду-другую я жду на случай, если он передумает меня отпускать, но он не удостаивает меня даже взглядом, точно я уже исчезла, хотя я все еще стою перед ним.

Глубоко вздыхаю и медленно пячусь к двери. Душа наполняется робким облегчением. Я сдерживаю это чувство, пока спускаюсь по лестнице, миную гостиную и выхожу на крыльцо, но, едва я ступаю на асфальт и бегу к тесной комнатке, которую называю домом, оно прорывается наружу и захлестывает меня ревущим потоком.

Все в порядке, успокаивает меня внутренний голос. Просто дыши. Ты в безопасности. Все будет хорошо.