Для тебя я восстану из пепла (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна

Вглядываясь с усталые, серьёзные лица ребят, я пыталась понять, насколько всё ужасно. Увидев Веронику, я бросилась бежать к ней.

– Господи, я так испугалась! – причитала я, крепко прижимая её к себе.

– Ромашка идиот! Весь отдых обломал! Сам чуть не убился и других чуть не покалечил. Вместо сплава пришлось ждать помощи. Пока всех потом собрали – кто первый шёл, на несколько километров успели отплыть! Пока дотащили байдарки назад… Жуть, одним словом. Ты как знаешь, а я иду спать, сил совсем нет.

Я сочувственно погладила подругу по голове, и она побрела в сторону палатки.

В числе последних из-за деревьев появился Глеб, и моё сердце забилось так, словно останавливалось на время его отсутствия.

Мужчина двигался по прямой. Прямо ко мне. Покачал головой, недовольно поджав губы, при виде моего зарёванного лица, но мгновением позже притянул к себе, кутая в свои объятия от всего мира и любых невзгод. Я уткнулась лицом в центр широкой груди. Сердце мужчины билось глухо и часто, постепенно сердечный ритм успокаивался рядом со мной.

Мне хотелось навсегда остаться в таком положении, забраться к нему под кожу, полностью раствориться в нём. Эта ситуация, страх за него, до ужаса пугающая возможность реальной потери показали мне очень важную вещь: никогда не знаешь, что случится завтра или даже через несколько минут, поэтому нужно торопиться. Нельзя откладывать на потом самые важные вещи. Нельзя жизнь откладывать на потом.

Я посмотрела в его глаза и прошептала:

– Я готова. Я хочу разделить удовольствие с тобой.

***

После заката Глеб взял из палатки кое-какие вещи, и мы вернулись на поляну, на которой успели побывать с утра. Остаток дня он уговаривал меня не торопиться, мол, у нас впереди вся жизнь, но я не собиралась терять ни секунды из этой жизни.

Всю дорогу я жалась к мужчине, боясь оступиться и сорваться вниз. Тусклого света фонарика мне было слишком мало, и я надеялась, что сам Глеб гораздо лучше различает дорогу и окружающую нас местность.

Когда деревья расступились и мы вышли на полянку, Глеб сразу начал обустраивать любовное ложе: расстелил спальные мешки, накрыл их пледом, простынёй, бросил небольшую подушку и тёплое одеяло.

Я старалась не смотреть на его приготовления. Испытывая переживания о том, как всё пройдёт, я блуждала взглядом по темноте тёплой летней ночи.

Бесконечное звёздное небо над самой головой. Угадывались тёмные вершины гор. Остывающий воздух пах травами, тонкие цветочные нотки растворялись в густом тумане, который стелился по земле как взбитые сливки. Глеб взял меня на руки и аккуратно опустил в центр импровизированной постели. В прозрачных банках, расположенных по бокам, горели свечи, добавляя романтические штрихи к обстановке.

Горячие губы жалили, дурманили поцелуями, буквально сводили с ума, вызывали порочные желания, наполняли напряжением, возбуждением. Крепкие ладони скользнули под сарафан, обхватили ягодицы, несильно сжали, отчего низ живота свело судорогой.

Избавив меня от трусиков, Глеб помог стянуть через голову сарафанчик, и я осталась абсолютно обнаженной. Сидя под звёздным небом где-то на алтайских вершинах я больше совсем смущалась восхищенного, горящего от страсти мужского взгляда. И совсем не боялась первого раза.

А потому смело взялась за низ мужской футболки и начала стягивать её. Жадно касалась кубиков пресса, крепкой груди. Горячая, чуть влажноватая кожа скрипела под пальцами. Я взялась за пряжку ремня, и Глеб спросил, накрывая мои руки ладонями:

– Ты уверена? Точно хочешь этого?

– Точно, – улыбнулась я ему.

Мужчина быстро избавился от одежды. Разглядывая впервые так близко огромную напряжённую плоть, я чуть было не запаниковала: вот это должно каким-то образом поместиться во мне?! Но поцелуи и ласки Глеба быстро смели все сомнения. Оторвавшись от моих губ, он целовал мои шею, грудь, уделяя повышенное внимание соскам, пока вдруг не опустился ниже, широко разводя мои ноги в стороны.

От его взгляда, направленного прямо туда, я ощутила прилив жара. Он стремительно накрыл своим ртом изнывающую плоть, и я застонала, громко и несдержанно, смущаясь и стыдясь этих откровенных звуков, слетающих с моих губ откуда-то из самых потаённых уголков души. Но они заставляли Глеба целовать меня быстрее, жарче, нырять языком в тугой девственный вход, скользнуть туда пальцем, касаясь какой-то неведомой точки внутри, отчего удушливыми приливами волн ослепляющего удовольствия накатил оргазм.

Разомлевшая от пережитых ярких и волнующих эмоций, я почти не почувствовала ни страха, ни боли от медленного и осторожного проникновения. Боясь навредить мне, Глеб был предельно аккуратен и внимателен, считывал малейшие перемены в настроении, а не найдя признаков того, что я передумала продолжать, одним резким толчком завершил начатое, навсегда связывая нас вместе этим удивительным моментом.

Я была счастлива, любима, влюблена. Слёзы счастья торопливо сбегали по щекам, эмоции переполняли и захлестывали, сердце трепыхалось в груди, но всё это не могло перебить нежности во взгляде Глеба, когда он снова и снова скользил внутрь и наружу.

– Мы всегда будем вместе, – сказал он мне. – Такая любовь случается только однажды, и нам нельзя упускать её.

Мы лежали на поляне до самого рассвета. То молча разглядывали звёздное небо, то утопали в нежности объятий и сладости поцелуев, то перебрасывались тихими фразами и строили планы. И мне безумно хотелось остаться в этом месте навсегда.

Через пять дней мы сошли с поезда на перрон Казанского вокзала в Москве. Глеб крепко держал мою руку и тащил все наши вещи. Заприметив издалека водителя отца, я затормозила.

– Что такое? – непонимающе спросил Глеб.

– Дальше мне лучше пойти одной, – смущённо пробормотала я. – Наверное, всем будет спокойнее, если я сама расскажу родителям о нас, нежели водитель доложит об увиденном папе…

– Если тебе так будет спокойнее, – согласно кивнул Глеб. Я видела, что ему не нравится моё решение, но он не спорил.

Я быстро привстала на цыпочки и поцеловала его.

– Увидимся на днях?

– Будь моя воля – мы бы и не расставались, – усмехнулся он.

Я потянула за ручку сумки, и Глеб нехотя её отпустил. Сердце разрывалось от тоски, хотя мы стояли в полуметре друг от друга.

– Я люблю тебя, – шепнула, чувствуя, как глаза обжигает от слёз.

– А я тебя. Всё будет хорошо, Мармеладка, вот увидишь. – ответил Глеб. – У нас обязательно всё будет хорошо.

Я позвала Нику, и мы поспешили к водителю. И я даже не догадывалась, что больше никогда не увижу своего любимого.

***

Сейчас

В течение часа вертолёт снабжают необходимым оборудованием, и пара спасателей отправляется с пилотом на поиски.

Время застывает. В ожидании новостей я боюсь даже пошевелиться, прислушиваясь к редким сообщениям по радиосвязи. Обрывки фраз едва долетают из каморки связистов до комнаты, где сидим мы с Бимо и Аркадием Степановичем.

Несколько часов подряд круг за кругом безрезультатных полётов, когда им не удаётся обнаружить ни намёка на человеческое тепло. С каждым сообщением об отсутствии результатов очередного полёта над очередной зоной поисков во мне умирает вера и затухает надежда. От горя я не могу даже плакать, не могу дышать.

Глубокая ночь. Резкое падение температуры за окном, благодаря чему метель, наконец, успокаивается. Я поднимаюсь со стула и иду к выходу. Не могу, просто не могу больше слышать глухое подтверждение, что моя жизнь разбита. Снова. С одной лишь поправкой: больше у меня точно не будет второго шанса.

– Лада, вы куда? – спрашивает Минский в спину, но я не отвечаю. Выхожу в коридор, дохожу до двери, даже не заботясь о том, пошёл ли со мной Бимо. Я умираю. Чувствую, как всё внутри звенит от боли. Я становлюсь пустой. Нет больше ничего, только опустошающая боль, которую невозможно вынести.

Берусь за ручку и слышу треск рации в радиорубке.