Жемчужина в мутной воде - Марина Серова

— Ладно, что теперь говорить, — вздохнула я.

— Наверняка этот Пеликанов в бега подастся, ищи его потом, как ветра в поле.

Я задумалась. Действительно, где искать этого человека? Ответ на вопрос я смогу получить только в одном месте, там, где начались эти странные события, там, где встретились четыре потенциальные жертвы, две из которых уже мертвы. Надо было ехать в Михайловское.

— Слушай, Володя, мне бы еще раз дело Ольшанской почитать.

— Зачем? — удивился он.

— Может, из него пойму, что делать дальше, — соврала я. На самом деле мне нужен был адрес Пеликанова в Михайловском. В деле он указывался.

— Ну, приезжай, почитай.

— А ты разве не в больнице?

— Какая, к черту, больница? На работе я уже.

— Какая еще работа? — пришло мое время удивляться. — Ты с ума сошел, Порошин? Тебе лежать надо, лечиться.

— Да с вами разве полежишь, полечишься, — немедленно парировал он. — Заварили тут кашу, такую важную встречу завалили! Одна теперь рыдает с ночи до утра, другой в больнице без зубов. Как тут лечиться, Охотникова, как?

— Ладно, сейчас приедем.

Наши сборы в управление растянулись на два часа. Не по моей вине, разумеется. Светлана очень долго просыпалась, потом долго отмокала в ванне, затем долго пила крепкий кофе в немыслимом количестве. Я подгоняла ее, но это мало помогало. Мордакина собиралась ровно столько, сколько считала нужным, и на мои возмущения не реагировала. Последним, заключительным аккордом перед выходом в свет были тщательный макияж и попытка уложить непослушные рыжие волосы. Только когда я вошла в комнату, где Светлана наводила марафет, с ножницами в руках с угрозой:

— Проще это безобразие состричь, чем уложить! — Мордакина согласилась сделать банальный хвостик и затянула на затылке резинку.

— Что ты так кипятишься, мы же никуда не опаздываем, — как ни в чем не бывало сказала она, одеваясь.

Наконец-то мы добрались до места. К слову сказать, Порошин за время наших сборов дважды звонил и интересовался, почему мы еще не у него.

На проходной мы еще потеряли некоторое время, пока молоденький милиционер выписывал нам пропуска. Парень, похоже, впервые выполнял сложную работу дежурного, делал все очень медленно и тщательно: проверял документы, сверял со списками, звонил Порошину.

— Может, нам уже месячные пропуска оформить? — бухтела Мордакина. Она нарочно говорила громко, чтобы дежурный слышал ее. — Все равно приходим сюда каждый день, как на работу, честное слово.

Я проигнорировала это замечание, хотя идея мне понравилась.

Наконец-то мы получили долгожданные пропуска, но не успели даже отойти от окошка дежурного, как молоденький милиционер обратился к Мордакиной:

— Простите, а вы случайно не Света Мордашка?

— Что такое? — Она просто вспыхнула огнем от подобной наглости. — Да вы что себе позволяете, нахал? Какая еще мордашка?

— Ой, извините. — Парень засмущался, на щеках его появился багряный румянец.

— Нет, ну ты видела! — Светлана продолжала бухтеть, пока мы поднимались по лестнице. — Я ведь тебя предупреждала, рано или поздно меня здесь кто-нибудь узнает. Ведь они все смотрят наши фильмы.

— Тебе же нравилось, когда мужчины на улице узнают тебя. — Я припомнила, как Мордакина светилась от счастья, раздавая автографы в казино.

— Вот именно, мужчины узнают, а не эти сопливые подростки в форме. Ты разве не чувствуешь разницы? — Она была не прочь подискутировать на эту тему.

Я наблюдала за Мордакиной и удивлялась, как же она не похожа на себя вчерашнюю. Такая взволнованная, многословная и, кажется, бесстрашная. Наверное, включилась защитная функция организма — борьба со страхами путем агрессии.

А Порошин — красавец. С перебинтованной головой он выглядит как настоящий герой, такой отважный, настроен по-боевому, решительный. Света даже причмокнула, когда его увидела.

— Ну ты мачо, Володька, просто мачо!

— Хорош прикалываться, — смутился Владимир.

— Сеточку-то с головы, может, снимешь? — сказала я с улыбкой на губах. Действительно, едва заметная паутинка медицинской сетки поверх бинтовой повязки смазывала эффект и придавала ее обладателю комический вид.

— Врач сказал, не снимать.

— Нет, ну тогда, конечно, врача надо слушаться.

— Евгения Максимовна. — Он посмотрел на меня с упреком.

— Нет, правда, сетка нужна. Вдруг бинт развяжется, размотается, рана откроется, инфекция попадет…

— Женя, прекрати.

— Все, умолкаю. Сиди в сетке. — Ну почему я так люблю подкалывать Порошина? — А бигуди у тебя под сеткой нет?

— Все! — Он стащил с повязки предмет наших шуток, тонкую сетку, и отшвырнул в сторону. — Так нормально?

— То, что надо.

— Вот и хорошо.

Только теперь, когда я использовала порцию язвительных замечаний в адрес Порошина, обратила внимание на присутствующую здесь же Мальвину. Она лишь мельком посмотрела на меня и сразу отвела в сторону виноватый взгляд. Выглядела Ларина, по правде сказать, паршиво: опухшая, отечная, лохматая. Остатки косметики по-прежнему размазаны по лицу, как будто она не умывалась с тех самых пор, как лопнули ее бутафорские груди.

— Как себя чувствуешь? — спросила я вполне спокойно.

— Что? Я? — Мальвина не поверила такому счастью, я с ней разговариваю! Она уже настроилась на продолжительный бойкот в свой адрес. — Плохо, — ответила она тихо. — Извините. Я, кажется, все испортила.

— А что это вообще было, Мальвина? Чего ты добивалась?

— Я хотела вам помочь, — оправдывалась она. — Услышала, как Владимир Сергеевич по телефону разговаривает, отправляет подкрепление на автовокзал. Ну, я решила, что это мой шанс.

— А ты могла хотя бы предупредить о своей идее? — Я не ругала ее, говорила спокойно, без агрессии и упреков.

— Я хотела, я как раз вас искала. А тут этот парень.

— Какой парень? Молодой, в красной куртке?

— Да, он. Он так неожиданно подошел ко мне, дернул за плечо, я едва на ногах удержалась, думала, упаду.

— И что он?

— Сказал, ах ты тварь, и ударил в грудь чем-то острым. Ну, грудь и бабахнула, я даже испугалась.

— Подожди, что значит ударил в грудь чем-то острым? У него был нож?

— Я не заметила, что у него было. Просто он ударил, и грудь лопнула. То есть шарик лопнул. Оба шарика, — добавила она еле слышно.

Разговор с Лариной был исчерпан, я перевела взгляд на Порошина и отозвала его в сторону.

— Дай мне дело Ольшанской, — попросила я.

— Пойдем в соседний кабинет, — предложил Владимир. — Там почитаешь в спокойной обстановке.

Он достал из сейфа дело Ольшанской, и мы перешли в смежную с его кабинетом комнату. Порошин предложил мне чай из пакетиков, даже сам его приготовил, поставил на стол кое-какие сладости вроде черствых пряников и мятных конфет.

— Что ты хочешь там найти? — поинтересовался он.

— Пока сама не знаю, — снова соврала я. Полистала дело, нашла то, что хотела, информацию о родственниках Пеликанова.

Владимира в этот момент кто-то вызвал, я осталась одна и смогла спокойно почитать. В деле погибшей Ольшанской указывалось, что она и ее супруг не имели общей недвижимости, квартиру снимали, так что говорить об убийстве с целью завладеть всем имуществом не приходилось. Ольшанская была прописана у своих родителей, Пеликанов у своих. Точнее, у своей матери, отца у него не было. Я выписала на листочек имя Пеликановой и ее адрес. Закрыла дело, отложила в сторону и вернулась в кабинет Порошина. Его все еще не было, я забрала Светлану и предупредила Ларину:

— Мальвина Константиновна, когда Порошин вернется, скажите ему, что мы ушли обедать.

— Хорошо, — тихо ответила Мальвина.

Светлана послушно уселась в машину, правда, когда садилась, призналась:

— Вообще-то есть я не хочу.

— Вот и хорошо, — кивнула я, села за руль, и мы поехали.

Когда спустя десять минут мы выехали из города, Мордакина с удивлением посмотрела на меня.

— А мы куда это?

— В Михайловское, — как ни в чем не бывало ответила я. — Будем искать первопричину происходящего.

Мордакина не противилась моему плану. Она очень хотела избавиться от своих страхов и подозрений, поэтому мои слова ее немедленно убедили.

— Ну ладно, поехали!

До Михайловского часа два пути, это при условии хорошей видимости и свободной дороги. Видимость была хорошая, да и с дорогой более-менее повезло, машин немного, хотя вблизи дачных поселков, коих на пути имелось предостаточно, периодически образовывались заторы. Но, как только мы миновали съезды к дачам, передо мной вновь открылась полупустая трасса, и я выжимала из своей малютки до ста двадцати, а кое-где и до ста сорока километров в час. Мордакина в этот момент, наверное, очень жалела, что к пассажирскому сиденью прилагается только один ремень безопасности. Будь ее воля, она бы со всех сторон обезопасила себя и ремнями, и подушками. При этом Светлана старалась сохранять невозмутимый вид, но я уже давно заметила, как покраснели ее пальцы, вцепившиеся в поручень над дверью.