Николай II - Марк Ферро

Статья 4 — самая серьезная статья во всем проекте. Но вопрос о моих прерогативах — дело моей совести, и я решу, надо ли оставить статью, как она есть, или ее изменить.

И. Л. Горемыкин: Ограничением пределов верховной власти 80 % населения будут смущены и многие из них недовольны…

Граф К. И. Пален: Весь вопрос заключается в том, оставить ли в 1 статье слово «неограниченный». Я не сочувствую манифесту 17 октября, но он существует. До того времени существовало ваше неограниченное право издавать законы, но после 17 октября, помимо законодательных учреждений, Ваше Величество не может уже издавать законы сами… В основных законах надо издать то, что ново, а старое оставить, но слово «неограниченный» в нем не может остаться.

М. Г. Акимов: …Я тоже не сторонник свобод, данных народу. Но 17 октября Ваше Величество добровольно себя ограничили в области законодательства… Если теперь сказать «неограниченный», это значит бросить перчатку, создать непримиримую вражду в Думе… Надо исключить слово «неограниченный»…

Граф Д. М. Сольский: …Если бы Вы не могли на это решиться, то лучше совсем не издавать основных законов…

Его Императорское Высочество великий князь Николай Николаевич: Манифестом 17 октября слово «неограниченный» Ваше Императорское Величество уже вычеркнули.

Его Императорское Высочество великий князь Владимир Александрович: Я согласен с моим двоюродным братом.

Я. Я. Дурново: …Вся смута исходит не от народа, а от образованного общества, с которым нельзя не считаться: государством управляет образованное общество… Слово «неограниченный» нельзя оставлять, ибо это не будет соответствовать актам 17 октября и 20 февраля. Это породит смуту в умах образованных людей, а она породит смуту всенародную…

Его Императорское Величество: Теперь мы сделаем перерыв на четверть часа.

[Несколько минут спустя.]

Его Императорское Величество: Свое решение я скажу потом. Перейдем к следующим вопросам.

(Заседание 12 апреля)

Граф Д. М. Сольский: Вашему Императорскому Величеству угодно было отложить решение по статье 4, Как вы изволите приказать: сохранить или исключить слово «неограниченный»?

Его Императорское Величество: Я решил остаться на редакции Совета министров.

Граф Д. М. Сольский: Следовательно, исключить слово «неограниченный».

Его Императорское Величество: Да, исключить».

Новые основные законы были опубликованы 12 апреля новым председателем Совета министров И. Л. Горемыкиным.

Царь — личность неприкосновенная и священная, единственный, кто издавал законы, Верховный главнокомандующий, глава правительства и дипломатии, он единолично руководил внешней политикой, назначал и снимал с постов министров, которые не несли ответственности перед Думой, а она не могла вмешиваться в военные дела. Царь мог распустить Думу, а согласно статье 87, он мог также во время думских каникул осуществлять всю законодательную власть вследствие «чрезвычайных обстоятельств». Однако его власть более не была «неограниченной».

Открытие Думы 27 апреля 1906 года напоминает открытие Генеральных штатов 4 мая 1789 года. Министр финансов с 1904 года граф Коковцов оставил об этом следующее свидетельство:

«Странное впечатление производила в эту минуту тронная Георгиевская зала, и думалось мне, что не видели еще ее стены того зрелища, которое представляла собою толпа собравшихся.

Вся правая половина от трона была заполнена мундирною публикой, членами Государственного совета и — дальше — Сенатом и Государевою свитою. По левой стороне, в буквальном смысле слова, толпились члены Государственной Думы и среди них — ничтожное количество людей во фраках и сюртуках, подавляющее же количество их, как будто нарочно, демонстративно занявших первые места, ближайшие к трону, — было составлено из членов Думы в рабочих блузах, рубашках-косоворотках, а за ними толпа крестьян в самых разнообразных костюмах, некоторые в национальных уборах. На первом месте выдвигалась фигура человека высокого роста, в рабочей блузе, в высоких смазных сапогах, с насмешливым и наглым видом рассматривавшего трон и всех, кто окружал его. Это был впоследствии снискавший себе громкую известность своими резкими выступлениями в Первой Думе Онипко, сыгравший потом видную роль в Кронштадтском восстании. Я просто не мог отвести моих глаз от него во время чтения Государем его речи, обращенной к вновь избранным членам Государственной Думы, — таким презрением и злобой дышало это наглое лицо. Мое впечатление было далеко не единичным. Около меня стоял новый министр внутренних дел П. А. Столыпин, который, обернувшись ко мне, сказал: «Мы с Вами, видимо, поглощены одним и тем же впечатлением, меня не оставляет даже все время мысль о том, нет ли у этого человека бомбы и не произойдет ли тут несчастья».

Товарищ министра внутренних дел В. И. Гурко отмечал враждебную атмосферу, возникшую в зале. Желая произвести впечатление на членов Думы, в частности на избранных в нее крестьян, императорская силья надела на себя самые драгоценные украшения. В тот день эта восточная манера производить впечатление была особенно неуместной: подчеркивался контраст между колоссальным богатством императорской семьи и бедностью народа…

«…Государь медленным шагом поднимается к трону и садится на него. На одной из ручек трона наброшена мантия, по одну сторону стоит генерал Рооп, держащий государственный меч, по другую — граф Игнатьев, держащий государственное знамя; на четырех табуретах разложены корона, скипетр, держава и государственная печать… По водворении тишины государь читает поданную ему министром императорского двора речь, читает очень внятно… Тотчас после чтения раздаются звуки военного оркестра, играющего народный гимн «Боже, царя храни», а благомыслящая часть присутствующих начинает кричать «ура», препятствуя тем гг. Петрункевичу, Родичеву и т. п. исполнить приписываемое им намерение отвечать государю на его речь. Процессия медленным шагом возвращается во внутренние покои, и вся церемония совершается и оканчивается с чрезвычайным достоинством и успехом. Успеху этому, впрочем, содействовала превосходная, жаркая, солнечная погода и множество войск, расположенных на площадях и окружающих дворец улицах».

Уже на первом заседании мгновенно разразился конфликт между членами Думы и правительством. Он длился вплоть до 1917 года вне зависимости от состава Думы; от того, соглашались ли принимать в ней участие левые революционно настроенные силы; исключал ли их участие избирательный закон; заседала ли Дума или нет — в таких случаях требовали возобновления ее заседаний, — ибо, какой бы бессильной она ни была, она оставалась трибуной, и газеты публиковали сообщения о происходивших в ней дебатах.