Сливовое дерево - Эллен Мари Вайсман

кухню и забрались к матери на колени, спрятав лица у нее в переднике. Следом за ними вбежала Мария, в ночной рубашке, растрепанная, с наполовину расплетенными косами.

— Я думала, будет сирена! — закричала она, приложив ладони кушам.

— Это взлетают наши самолеты! — громко объяснила мутти. Она погладила мальчиков по плечам. — Не бойтесь. Такой гул, потому что они прямо над нами.

Ома приковыляла в кухню, опираясь на руку дедушки. Все смотрели друг на друга, чего-то ожидая. Когда шум наконец стих, первым заговорил опа.

— Даже ночной горшок задребезжал!

Все прыснули, а Кристина с горечью подумала, доведется ли им еще смеяться в ближайшую неделю, или месяц, или год?

Самолеты вились над городом, нарушая тишину, до самого вечера. Через два дня всё стали привыкать к шуму. Сначала из долины доносился урчащий рокот, затем он мало-помалу усиливался и наконец превращался в страшный рев. Чудилось, будто гигантская паровая машина вот-вот вломится в дом; тогда все откладывали свои дела и хватались за мебель или придерживали дрожащие тарелки, пока тарарам не заканчивался. В конце недели наступили два дня передышки, и когда Кристина пыталась уснуть в относительной тишине, у нее звенело в ушах.

После митинга танки и военные грузовики так и остались в городе. Офицеры не стесняясь брали булочки и хлеб в пекарне, свинину и колбасу в мясной лавке, сливы и яблоки в садах. Нацисты назначили нового бургомистра, и все жители приветствовали друг друга вскинутой рукой и словами: Heil Hitler. В витринах Krone, портняжной и сапожной мастерских, булочной табличка с надписью «Добро пожаловать» сменилась предупреждением «Juden verboten![55]». Информационный бюллетень на доске объявлений у ратуши извещал, что в интересах общественной безопасности и порядка, а также по подозрению в антигосударственной деятельности ряд городских чиновников и священников, в том числе пастора церкви, которую посещала Кристина, гестапо взяло под «защитный арест».

Когда у Кристины в первый раз попросили разрешения пожать ей руку, потому что она касалась фюрера, девушка растерялась от недоумения. Она остановилась и готова была сбежать от энергично ринувшегося к ней человека с сияющим взглядом и широкой улыбкой. Осознав же, чего от нее хотят, притворилась, что гордится личной встречей с Гитлером, надеясь, что никто не заметит ссадин и сухости кожи, образовавшихся после ночных гигиенических процедур. Чаще всего поприветствовать ее мечтали юнцы из гитлерюгенда, но встречались и девочки, глупо хихикающие и приседающие в реверансе, как будто через Кристину лично связывались с человеком, которого видели на сцене. Однако иные люди, в основном пожилые мужчины и женщины среднего возраста, вовсе перестали с ней здороваться.

Две недели спустя, в час ночи, Кристина проснулась от протяжного истошного вопля. Первый образ, вспыхнувший у нее в мозгу, — мутти рыдает, прижимая к груди телеграмму о смерти отца. Сердце девушки екнуло. Она огляделась в темной комнате. Гулкое завывание усиливалось, тон то повышался, то понижался, словно стенали тысячи плакальщиков. И тут Кристина поняла: выла сирена воздушной тревоги.

Девушка накинула одежду. Унылый рев сирены не прекращался, звучал одновременно словно вдалеке, но и невероятно близко, как будто исходил из ее комнаты. Кристина услышала, как хлопнула дверь материнской спальни, в коридоре заплакали братья. Впотьмах она наспех застегнула пуговицы платья и сунула ноги в башмаки, а звук сирены проник ей под кожу и пробирал до самых костей, как ледяной ветер во время мгновенно налетевшей снежной бури. Кристина схватила пальто и выскочила на лестницу.

Мутти ждала на верхней площадке; волосы ее разметались по плечам, корсаж платья перекосился. Она тяжело дышала и держала мальчиков за руки. Мария в одном башмаке выбежала из своей комнаты. Кристина поддержала сестру, пока та натягивала второй башмак, и освободила ее косы из ворота пальто.

— Девочки! — крикнула мутти. — Когда спустимся вниз, берите мальчишек и бегите в убежище. Я помогу старикам.

— Я могу помочь им, — возразила Кристина. — А ты иди с Карлом и Генрихом!

— Сделай, как я прошу! — велела мутти.

Кристина протянула руку Карлу, но он помотал головой и прижался к маме.

— Втроем вам будет трудно спускаться, — стала уговаривать его Кристина. — Пойдем со мной, так быстрее.

Она взглянула на мать, которая кивала в знак согласия. Карл робко протянул сестре руку. Послышался гул приближавшихся самолетов, и ужасающее понимание того, что сейчас произойдет, вкупе с паникой толкнуло их вниз по лестнице. На первом этаже ома и опа как раз выходили из своей спальни. Мария схватила за руку Генриха и вместе с Кристиной и мальчиками ринулась из дома на темную улицу, где их оглушил завывающий вопль сирены.

По улицам бежал народ, некоторые люди были в пижамах, все с ужасом смотрели в небо. Торопясь вниз по склону холма, Кристина бросила взгляд через плечо и увидела мать и бабушку с дедушкой, которые, шаркая ногами, переходили с шага на медленный бег и обратно. Опа семенил позади жены с такой скоростью, с какой несло его стареющее тело; лысеющая голова то появлялась, то исчезала в толпе. Кристина, ее братья и сестра понеслись через улицу, за магазины, подгоняемые грохотом зениток и пронзительным свистом первых сброшенных бомб. Вдалеке лучи прожекторов обшаривали небо, заключая самолеты и вспышки зенитных снарядов в яркие круги света. Бомбы падали из чрева самолетов, как семена из рук фермера. Кристина вытянула шею, чтобы посмотреть, где остальные члены семьи, рывком открыла дверь убежища, втолкнула сестру и братьев внутрь и сказала Марии:

— Я сейчас.

Не успела Мария возразить, как Кристина уже мчалась назад по переулку. Мать и бабушка с дедушкой еще не перешли улицу. Опа бессильно клонился к земле и задыхался. Глухие удары, следующие за взрывами, сотрясали землю. Ома замешкалась у края тротуара. Кристина поспешила к ней и взяла за руку, а мутти отстала, чтобы помочь дедушке.

— Давайте! — кричала Кристина. — Время еще есть. Они над аэродромом.

Когда они добрались до середины улицы, ряд самолетов пролетел прямо над их головами. Все остановились как вкопанные и устремили глаза в небо. Чернобрюхие бомбардировщики походили на исполинских беременных рыб, проплывающих по ночному небу. Рев моторов больно отдавался в ушах, все сморщились и пригнулись. Стальные птицы исчезли так же быстро, как появились, растаяв в черно-серой мути неба. Кристина взяла бабушку под руку и помогла ей перейти